К черту! ( том 1)

— Я ни с кем не спал после нашей свадьбы, — возразил спокойно, и скорее его тон, а не признание источило поток обвинений. Вилла уставилась на Дона, будто увидела впервые.

— Не спал?!

Он подарил ей жемчужину и после этого почти год до своей смерти ни с кем не спал? А как же те пассии, что сменяли хоровод возле него? А та блондинка, что лживо оплакивала его исчезновение?

Он смотрел прямо, открыто, в душу, а она не могла даже дотронуться до него, чтобы не закричать от рвущейся обиды и боли. Он не должен думать, что она все еще любит его, иначе все рухнет. Только если сам не захочет жить больше, только если ему незачем будет держаться за существование, только если поверит, что ей безразличен...

Как заставить поверить, если не веришь сам?

Черт говорил, что ложь — одна из сторон правды, и если воспринимать так...

— Я сегодня снова поцеловала Адэра.

Но реакция Дона оказалась вовсе не та, на которую рассчитывала. Улыбнулся ласково, как нашкодившему котенку, а в глазах отразилось знание. Да, знал, чувствовал и простил еще до того, как сказала.

О, Господи, дай же сил внушить ему эту сторону правды!

— Я думаю, мы — прекрасная пара.

Дон в глаза ей расхохотался:

— О, просто великолепная!

И прижал к себе так, что едва не треснули кости.

— Ты — моя пара, — вопреки мелькнувшему гневу в глазах, голос звучал проникновенно и мягко. — И я всегда, во всех наших жизнях и измерениях не устану тебе это доказывать.

Подтверждая, его губы прикоснулись к ее губам. Поначалу нежно, так нежно, что боишься дышать; уговаривая, приглашая на танец. А после удерживая в танце властно, и ты даже не вспоминаешь, что нужно дышать. Пальцы Дона прошлись по ее спине, чуть ниже. Отпрянули. Привстав на цыпочки, Вилла обвила его шею, и стоном потребовала еще одну порцию поцелуев в чувственном танго.

— Я люблю тебя, — прошептал у самого уха, — никогда не позволяй себе думать иначе.

— Дон, я...

Запечатал ей рот поцелуем, и она замолчала покорно, позже скажет ему, когда у них все получится. Еще минутка, одна минутка для них двоих, больше не нужно, и она решится. Ее ладонь нащупала рукоять ножа, еще только минутка...

Она сможет, она сделает все для него.

Поцелуи...

— Я сумею вернуться.

Оборвать бы сладкую пытку, задуматься, вслушаться в его слова, но она не могла удержаться от еще одного прикосновения, еще одной ласки, еще одного вторжения языка. А потом почувствовала скорее на тактильном уровне, чем увидела и поняла, что Дон нанес удар себе сам. И глаза отказывались принимать неизбежное: рукоять торчала из его тела, а он стоял напротив нее, как прежде, улыбаясь чуть виновато.

Мертвый.

Потому что она не успела!

Не успела!

Ноги, не выдержав, подкосились. Потоки силы, беснуя и хохоча, вырвались на свободу. Крушить! Давить! Морить! Бить! Отбирать! Они кричали вслух ее желания, а она валялась у ног любимого истерзанной сожалениями тряпкой, пряча лицо от ненавистных слов и пустого, безнадежного, настоящего.

Не было сил подняться, увидеть глаза Дона и торчащий из его груди нож. Закрылась ладонями от несправедливого мира, от трусливой девочки, которая не оправдала собственных ожиданий, такой эгоистичной и контрастно живой по сравнению с тем, за кого не пыталась бороться.

Медлила. Ждала. А теперь поздно!

— У нас не вышло?

Холодные руки взяли в плен ее дрожащие от слабости и пустых надежд, ладони. Взгляд снова уперся в грудную клетку, где только что был нож, но из раны сочились черви, а не кровь, а желтая радужка ягуара сменилась пульсирующими тенями.

— Я... — произнесла сквозь слезы. — Я... сама... д-должна был-л-ла...

И забилась в его объятиях, раздавив несколько белых личинок, скаливших беззубые морды. Прохладная ладонь прошлась по волосам, успокаивая.

— Чшш, — прошептал ласково, взял ее ладонь в свою, перецеловал каждый палец и вложил сталь. — Попробуй. Ты сильная. И совсем не трусиха.

Вилла отпрянула, отползла от него, отчаянно качая головой и растирая по щекам бесполезные слезы. Нет! Не сможет! Она не сможет! Пожалуйста, нет!

— Мне не больно.

Но признание не помогло, только вызвало новый поток рыданий. Она не сделает этого! Уже не получится! Все не так! Она все испортила! Он сам не должен хотеть жить! Сам! А она не смогла внушить, что не любит...

— Чшш, — его руки прижали к себе. — У нас получится. Вот увидишь. Я не могу жить так, как хотел бы. С тобой. Для тебя. Поэтому не держусь за такое существование.

— Но как жить мне, если я не смогу?!

— Сможешь, — заверил и вложив в ее ладонь нож, обернул своими холодными пальцами. — Я помогу.

И не дав времени для сомнений, размахнулся и нанес в грудь второй удар. Ее и своими руками, сплетенными любовью и смертью.

— Я не оставлю тебя надолго, — пообещал и рассыпался синими пазлами вперемешку с жирными расползающимися по небу, личинками.

Город, казалось, застыл. Вечно голодные бестелесные замолчали. Пухлые ромашки, кружась в траурном танце, опускались у ног. Потоки вернулись, тихо присели рядом, уныло глядя во тьму, разбавленную тусклым фонарным светом. Но у Виллы не было сил втянуть их обратно, не было сил даже подняться, сойти с места, где только что совершила убийство.

Дон умер. Умер — и все. А она...

Подняла облюбованный червями нож, вытерла о свое платье, воткнула в небо и используя как маленькую опору, поднялась на негнущихся ногах. Тянуло к перевернутому фонтану, заглянуть в огромную водную чашу, увидеть глаза приносящей смерть.

Подошла, перекинула мешающие рассмотреть отражение, волосы, и... Отпрянула, вздрогнув от отвращения. Слез и желания плакать не было. Да, так и должна выглядеть смерть. Правильно.

— Эффектно, — услышала за спиной голос Лэйтона. — Я едва не расплакался.

Подавила первый порыв обернуться, что-то удерживало доставить братцу подобную радость. Позже узнает, позже, но не сейчас когда только дунь — и она с готовностью разложится на молекулы ДНК.

Потянулась к потокам силы — закрыться от него, спрятаться, оградиться! — но они с сожалением покачали головой. Неа, не могут вернуться. Свист — и скользнули в того, кто дышал у нее за спиной.

— Твой дар, о котором все говорят — фикция.

Собственно, не обязательно озвучивать уже очевидное, но Лэйтон с садистским удовольствием продолжил кружить позади нее и вещать:

— Ты казалась себе такой значимой и такой восхитительно уникальной, даже после того, как узнала правду. Но ты — всего лишь один из экспериментов, и ты должна знать свое место.

Место... Как у дворовой собачонки — весь город, или как у домашней — коврик? Как знать, где твое место и кто определил, что оно твое? Действительно ли она казалась себе уникальной? Не могла вспомнить. Сейчас она с трудом и лицо Лэйтона припоминала. Красивый, холодный, одинокий — все, что могла сказать. И жестокий — тут же добавила.

Выдернул перышко из крыла, дунул.

— Ты — моя марионетка. Я управлял тобой, как хотел. Потоки силы то просыпались, то утихали. — Смешок. — Я физически не мог всегда находиться с тобой рядом. Но я старался. И тогда ты была великолепна. Могла разрушить стену, считывать мысли, устанавливать блок, которым так гордится император.

Последняя фраза прозвучала с горечью, а следующая с фанатичным ожесточением:

— Но все это — я! — Смех. Приятный, несмотря на хозяина. — Я!

Еще одно перышко распрощалось с крыльями.

— Тот, на которого никто не рискнет сделать ставку.

У нее не было братьев и сестер, ну, четверть века она думала, что не было, а потом появился брат и она надеялась, что когда-нибудь сможет сблизиться с ним, сможет понравиться. Лэйтон, конечно, давал понять, что она не нужна ему, но она видела, как он одинок и надеялась, что когда он узнает ее чуть лучше, когда поймет, что она вовсе не посягает на империю, они найдут общий язык. Вот и сбылось. Почти. Он болтал, и довольно много, только каждое слово обильно переливалось желчью. А она, не любящая говорить, молча слушала.

Слепой не заметит сложные отношения между ним и императором, но Вилла не думала, что способствует их ухудшению. Да, жила в Ристет несколько недель, да, не подчинялась приказам императрицы и не позволяла Лэйтону строить рядом с ней неприступного принца, но чем заслужила удар в спину?

Тем, что с крыльями, но не птица, и не ей летать высоко? Но разве не лучше Лэйтону, что она покинула замок? Не спокойней, что предпочла тихую обитель императора — городу демонов?

Нет, она не понимала, чем заслужила ненависть Лэйтона.

— Почему? — удалось выговорить непослушным языком. Казалось, он разбух и занял собой весь рот. А, может, он изменился? Тоже? И если его высунуть, то увидит, что вместо одного, их два?!

Но ей больше не было страшно. Все страхи, прежние, казались надуманными, пустыми, и ничем по сравнению с дикой реальностью. Она — убийца, единственный брат ее ненавидит, мать, если увидит, застынет от ужаса, а отец... Пожалуй, она заменит для него Лэйтона и станет той, на которую не делают ставок.

— Действительно. Почему? — съязвил Лэйтон, услышав ее смешок. Дунул ей в ухо. — Может, по праву первого? И еще потому, что могу? И еще потому, что не верю в предсказание, из-за которого император потрахивал твою мать? Ты — никто! Просто старая конопатая девственница. И твой дар... Где он? Ау? Где он? Сметающий все на своем пути, строящий новую империю. Нет. Его нет. — Прищелкнул языком. — Но ты убрала с моей дороги монстра и за это тебе мое искренне братское спасибо. Уж сколько я бился над ним — живуч, черт!

Прежде, чем Вилла успела предупредить Лэйтона, почувствовала ударную волну, трепыхание, вскрик, вовсе не мужественный, что-то насчет помятых манжет, и вкрадчивый голос Адэра за спиной:

— Тебя никогда не предупреждали: не поминай всуе?!

С этой фразы началось ее знакомство с чертом, и с этой же черт знакомится с ее братцем. Династия, что не говори.

— Манжеты! Манжеты помнешь! — возмущался Лэйтон. — И хвост убери с начищенных ботинок, ты... Черт! Да отпусти же! Черт!

Шипение, треск, запах гари, минутная тишина и встревоженный голос Адэра, когда вернулся после телепортации:

— С тобой все в порядке? Он ничего не успел тебе сделать?

Он — кто? Он — Дон? Или он — Лэйтон?

Руки Адэра сжали плечи, попытались развернуть, но она увернулась.

— Вилла...

— Оставь меня.

— Я никуда без тебя не уйду.

— Мне нужно побыть одной.

— Обещаю, я дам тебе такую возможность.

Он думает, что все под контролем. Думает, она с готовностью пойдет с ним. Его даже не волнует, где Дон, что с ним случилось, а, впрочем, и не должно волновать.

— Пожалуйста, уйди.

— Нет.

— Если ты думаешь, что я боюсь возвращения Лэйтона.... — Новый подход, чтобы уговорить.

— Он не скоро вернется. — И новый промах.

Ее не должна волновать судьба лицемерного братца, но вопреки логике волновала.

— Он жив?

— Да.

— Где он?

— Там, где вход и выход открыты только для черта.

Хм, ясно, вернется, если Адэр ему позволит. Почему-то хотелось смеяться, и обнять черта, и хохотать, и плакать, и приказать убираться! Но вот беда: она больше не может, даже не щелкнув пальцами, стирать стены в крошку. Не может блокировать мысли, не может управлять сознанием. Она — обычная конопатая старая девственница, как сказал братец, впрочем, и его подвел суперпауэр. Интересно, почему потоки позволили Адэру одержать над Лэйтоном верх? Оказались слабее черта? Или по какой-то причине не захотели сопротивляться?

— Ты можешь отрицать сколько угодно, но нас тянет друг к другу.

Да, можно отрицать. Да, тянет. Но теперь это не имеет смысла.

— И я не позволю тебе отдалиться, пока не выясню, что это такое.

Нотки в голосе черта угрожающе-страстные, но в данной ситуации не возбуждали, а только смешили.

— И как ты собираешься это сделать?

— Ты ляжешь в мою постель. Со мной. Как и хотела. И мы выясним вместе. У нас нет с тобой другого выбора, чтобы унять это наваждение.

Он говорил так спокойно, будто был уверен, что теперь между ними никто не стоит, но он не мог знать, что Дон умер, его не было в тот момент. Потому что если бы он был здесь, если бы видел все, голос звучал совсем не так, да и слова не лились горьким медом.

— Детали обсудим после, — ее молчание Адэр принял за согласие. — Сейчас тебе слишком плохо, обряд и все такое. Но ты сама сделала мне предложение, помнишь? Я согласился. Обратной дороги нет, котеночек.

Он не уйдет сам.

— Ты не уйдешь, правда? — спросила вслух, и почувствовала улыбку и нежное прикосновение к шее. Он прикасается к ней. Нежно. Пока еще. Ну, что ж, хорошего понемножку. Чем быстрей она покончит с фарсом, тем лучше. Адэр не хочет ее. Он хотел ее раньше. А сейчас...

Пусть смотрит во что она превратилась!

Пусть убирается!

К черту!

Набрала в грудь воздуха, и обернулась, с напряженной улыбкой наблюдая, как красные глаза Адэра, сверкнув, красными фонариками, расширяются от ужаса. Надрывно рассмеявшись, Вилла перекинула через плечо темно-коричневые волосы, так не идущие ее новому облику, и сымитировав старческий голос, подчеркнувший испещренное глубокими морщинами лицо, крякнула многообещающе:

— Да будет так!

Сердце, сделав глухой удар, залегло в спячку. Мечты сбываются: она стала истинной легал, и будет жить долго и счастливо, лет двести, пока смерть не восстановит справедливость и не вернет ее Дону.

— Кто сказал, что я отпущу тебя? — усмехнулся черт. — Тем более, что только что ты сама пообещала остаться.

Вилла ошеломленно покачала головой. Это морок, не реальность, морок: Адэр не убежал, не отвернулся в презрении, не притворился вежливо-незаинтересованным в продолжении их странных и невозможных теперь отношений.

— Не слишком же ты в меня веришь. — Он вытянул руку. — Смотри...

На его раскрытой ладони, умывая мордочку, сидел маленький пушистый зверек цвета радуги. Увидев ее, он взвизгнул и в один прыжок взгромоздился на плечо Виллы. Потоптавшись, переполз на второе, почесав маковку, спустился к ладони, с нажимом заставил раскрыть пальцы.

— Фухи, — выдохнул удовлетворенно и закрыл сонные глаза.

Вилла перевела взгляд с маленького клочка обаяния на улыбающегося Адэра. Но так не бывает. Не может быть, чтобы черт, узрев, во что она превратилась, остался и улыбался так, будто не видит ее лица. А существо, что задремало на ее ладони, оно...

— Они, — поправил Адэр, тем самым напомнив, что для него она снова открытая книга. — Они выбрали тебя, а не Лэйтона, а я помог им переместиться.

Как странно: потоки силы, служившие Лэйтону, вернулись к ней...

— Ну, это логично, — поддакнул выходящий из сумерек Чуп, и стал напротив Виллы, внимательно ее рассматривая. Постучал задумчиво пальцами по подбородку. — Ээ, маски, много овощных масок, конечно, не обойтись без моих сеансов, и твоих морщин... ээ... поубавится. Привет, кстати. Друзей вызывали?

Вилла отрицательно покачала головой, спохватившись, кивнула и слезы самовольно затуманили взор.