— Глупые вопросы. Вообще — далась тебе домработница?
— Я хочу понять, почему Вадим был с ней, а не со мной? Почему отец предпочитал эту убогую моей матери?
— А сама не знаешь? Хочешь я вместо Лики отвечу? Первый ответ — ты родственница, видимо Вадима это сильно смущало в отличие от тебя.
— Сначала не смущало, а потом смутило? — разозлилась Маша. — Не потому ли, что эта что-то наговорила? Ты можешь такой вариант исключить? Я нет. И потом я с ним не ругалась и замуж за него не собиралась! А он как пропал в пятницу, так не показывается, не звонит. Дела? Какие здесь у него могут быть дела кроме как развлекаться?
— Может он трудоголик?
— И поэтому отключил телефон? Два дня звоню — ноль.
— Не хочет тебя слышать.
— Вот! А почему? У нас были прекрасные отношения, планы, а здесь раз — и ничего, пропал, провалился!
Катя, разочарованным взглядом проводила студента, покидающего буфет, и вздохнула:
— Нет в жизни счастья.
Маша лишь отмахнулась от нее, пропустив мимо ушей замечание:
— Я хочу понять, почему они все проваливаются? Нормальные — исчезают, убогие — тут как тут. Димку Сусанина помнишь? Два свидания, заверения, и ... тишина. А Влад? Пригласил на свидание и не пришел. Славка же, как не посылаю в туман, тут как тут. Вчера опять звонил.
— Карма у тебя такая.
Маша фыркнула:
— Не смеши.
— Ну, а что тогда? Лика, да? И с Владом и с Димкой, тоже она? Увела?
— Нет...
— Тогда, что ты до нее докопалась?
Грекова хмуро уставилась в стаканчик с газировкой:
— Понять хочу, что в ней так, а во мне нет? Почему она убогая жизнь людям ломает и угрызений совести не имеет, живет не печалясь, а я как дура, самокопанием занимаюсь, стараюсь и с совестью в ладах жить и в чужие семьи не лезу, а толку нет?
Рябинина удивленно покосилась на подругу:
— Дурная ты Маш. Что городишь, сама хоть слышишь? Скажи прямо: фигово тебе, оттого, что дома аут и Вадим кинул, вот и хочешь крайнего найти да на личике от души расписаться, не наказанья ради, удовлетворения для. А Лика твоя, по ущербности да безответности своей, самый подходящий вариант. Только не будет никакого удовлетворения, а вот отвратности на душе прибавится.
Маша зажмурилась на минуту, мотнула головой:
— Но должна же быть справедливость?! Она нам семью развалила: отец теперь направо, мать налево, не разговаривают друг с другом, и с нами. Мать с утра вещи в сумки складывала. И Вадим?! Я уверена, что нравилась ему.
— Ну-у, Маш, мне вон студентик понравился, а где он? Нету. Тебя обвинить, что ли? Или поплакать от огорчения, постенать о несправедливости? Делать больше нечего! Брось ты разбираться. Пошли лучше вечером погуляем?
Маша одарила подругу неприязненным взглядом: с тобой, что разговариваешь, что нет! Себя только и слышишь!
И подхватив сумку, потопала к выходу.
Вадим с довольной улыбкой нырнул в салон, чтоб положить коробки с платьем и фатой на заднее сиденье. Он представил себе Лику в этом воздушном наряде, и улыбка стал шире: она будет выглядеть великолепно, как маленькая фея, эльф.
Что же подарить любимому эльфу в честь свадьбы?.
Вадим захлопнул дверцу, и, постукивая по верху машины, оглядел вывески и витрины магазинов, убегающие вдаль по ходу проспекта. Ему хотелось подарить что-то достойное Лики, неизбитое, необычное и чтоб обязательно к душе. Но что?
И тут зазвонил сотовый. Греков посмотрел на дисплей — Вера.
— Слушаю тебя, — пропел радостно.
— Когда мы встретимся? — голос женщины был сух, тон деловит.
— С вещами или для души?
— С вещами. Я решила уйти от Егора.
— Понял еще вчера. Только так и не увидел тебя.
— Куда, когда? — раздались вопросы, как щелчки в автомате.
— Для начала привези паспорт. Загранпаспорт есть?
— Да.
— Значит его не надо, а обычный паспорт привези и оставь консьержу. Дом ты знаешь. Подъезд один — не ошибешься.
— Хорошо. Сейчас и привезу.
Вероника отключила сотовый и в приступе невротических эмоций, крепко сдобренных алкоголем, поехала на Невский проспект и оставила паспорт консьержу, как и просил Вадим.
Спроси ее в тот момент — понимает ли, что делает? Твердо ответила бы `да' — не понимая и вопроса. В ее жизни произошел крах: потеря квартиры, салона вместе со статусом хозяйки, обеспеченной, деловой и успешной женщины. Все то, что держало ее рядом с Егором, превратилось в пыль. И тот должен был поплатится за все разом — за двадцать два года, что она терпела его хамское отношение и плебейские манеры, за неспособность удержать, то что имел. За то, что забрал, что ему не принадлежало. За то, что и бровью не повел на предупреждение о предательстве брата, готового забрать у него жену. Сложившаяся ситуация придавила Веронику, напомнив давнишнюю историю, и женщина уже не ведала, что творила, глухая к доводам рассудка. Ею руководило желание уязвить, отомстить человеку, что сломал ее жизнь. И даже страх перед Вадимом не уменьшал ее ненависть к Егору, и растаял, ушел, затерявшись в коньячном тумане.
Подруги сидели, вытянув ноги, и смотрели на опавшую листву.
— Свет, — тихо позвала Лика. — А Вадим, правда, мой муж?
Та покосилась на блаженную и пожала плечами: кто ж его знает?
— Вроде — да, а вроде...
— Ты ему не веришь? Нет, Вадим не станет лгать, если он сказал, значит так и есть.
— Тогда, что меня спрашиваешь?
— Сама не знаю, — протянула Лика. — За что мне такое счастье, а?
Света вздохнула: спорный вопрос.
— Я, правда, уеду с Вадимом? Он будет со мной, а я с ним?
Светлана промолчала — на этот вопрос у нее тоже не было ответа. Ей вообще не верилось что все перемены всерьез, и слова Грекова — правда, и свадьба, регистрация — реальность, венчание — не блеф, и далекая Швеция, в которую предстоит уехать ее подруге — не фантазия. И то, что в карманах у нее с Ликой баксов как фантиков, а в новом жилище подружки не стыдно принять самых знатных и звездных людей. И что этот серьезный, даже жесткий мужчина с насмешливым и одновременно, острым, как бритва взглядом — действительно способен на проявление заботы, нежности любви, что он не обидит Лику, не даст в обиду другим. И не бросит, не посмеется, не унизит, не растопчет беззащитное сердечко.
— Я, правда, смогу видеть его каждый день, слышать, слушать, обнимать, помогать? И возможно рожу ребеночка? — широко распахнутые глаза Лики взирали на Светлану с недоумением и, одновременно, восторгом. Кажется, до девушки только сейчас стало доходить, что все происходящее не плод ее воображения, а реальность.
Света хлопнула ресницами: а ведь Лика права!
— У тебя завтра венчание? — тихо спросила то ли ее, то ли себя. И сообразила. — Что ж мы сидим?! Надо же себя в порядок привести! Тебе платье купить! Твоему жениху подарок! Ну, что сидишь, новобрачная, побежали!
— И в церковь надо зайти! — вскочила девушка.
— Туда-то зачем, Господи, Боже мой?!
— А как же?! — и начала загибать на пальцах. — Исповедоваться, маме свечку поставить, всех святых поблагодарить, Богородицу, Господа. Вадиму за здравие заказать, и Егору Аркадьевичу, Маше, Ярославу, тебе, чтоб хранил вас Господь да берег, ...
Светлана сгребла пакеты с провизией одной рукой, другой подхватила блаженную:
— Сначала платье и подарок! А потом молись, сколько хочешь!
— Но как же ... — попыталась возразить Лика.
— Потом, сказала, — отрезала женщина, спешно увлекая подругу в сторону торговых рядов. — В Швеции намолишься, пока твой Вадим чужие деньги в свой карман складывать будет!
— Что ты такое говоришь?!
— Истину, чудо ты мое, глаголю. Отмаливать грехи супруга своего будешь уже на новообретенной Родине.
— Она у меня одна!...
— Теперь будет две!
— Что Бог, что Родина человеку одна дана ...
— Монотеизм, в курсе! Зачем ты столько продуктов набрала, Лика?! Как мы с такими пакетами в салон для новобрачных завалимся?!
— Ну, и обойдемся без салона, зато Вадим ...
— Да ему за неделю столько не съесть!
— Мы поможем. Ты лучше скажи, а в Швеции есть христианские храмы?
— Есть, в Швеции все есть! — заверила Света, понятия не имея, что там есть, а чего нет. Но позволь Лике усомниться и пиши пропало. Мало разлуку с Родиной переживает, а узнав, что еще и храмам ручкой помахать придется — точно никуда не поедет.
Нет, до чего девчонку искалечили?! Пристрелила бы Машку! И бабку ее Аделаиду — ханжу, что всякой дурью Лике голову забила!
Ведь тогда еще чуяла — не спроста эта старуха внимание проявляет, заботу. Думала по доброте душевной. А она внучку свою выгораживала, да жертву ее добивала, основательно мозги ей прополоскивая.
Нет, не зря Светлана святош да фанатиков терпеть не может!
— Свет, а Свет? А как по сотовому звонить?
— Кому и зачем? — нахмурилась та: что еще за блажь в голове у Лики образовалась?
— Вадиму. Узнать когда уезжаем. Надо же все успеть: тебе квартиру переписать, а с этим волокиты много.
— Не нужна мне твоя квартира!
— Нужна! Там мамочка, она тебе помогать будет, оберегать.
Светлана закатила глаза и крепко сжала челюсти, чтоб не сказать подруге о том, что думает о приведениях, тенях отца Гамлета, Ликиной мамы и прочей потусторонней прелести, без коей жила, живет и надеется еще пожить, ничуть не огорчаясь. Дома дурдома хватает!
— А ты мамочке от меня приветы будешь передавать, напоминать, что я ее люблю и не забыла, не забываю.
Света застонала от бессилия.
— Она за тобой присмотрит, жизнь наладит, жениха найдет достойного. И мне спокойней, что ж ты одна? Как? И мамуля?
— Фыр-р-р!
— А потом еще надо Егору Аркадьевичу позвонить...
— На свадьбу его пригласить?! — закипела женщина.
— Нет, нельзя его на свадьбу, его Вадим не любит, трения у них, я вообще боялась, как бы он родному брату неприятности не устроил, себя да его не погубил...
— Молодец! Теперь я твоего Вадима не только уважаю, но и обожаю!
— Ну, что ты говоришь?
— А ты? Что тебе Аркадьевич?
— Деньги ему нужно передать...
— Те, что давал? Оставь, он вам больше должен!
— Как ты можешь так говорить?! — сморщилась Лика, чуть не заплакав от черствости подруги.
— Молчу. Сумки тяжелые.
— Ой, извини. Давай я понесу? Давай Света.
— На! — сунула ей в руки один пакет и подтолкнула в сторону дверей бутика. Нужно действовать, пока снова старую тему не развила.
— Не хочу я сюда! — испугалась блеска, огней и помпезности девушка, шарахнулась в сторону.
— Кто ж спрашивает? — изумившись, прошептала Света, перехватив Лику и насильно впихнув внутрь салона.
Вадим вышел из магазина и хмыкнул, узрев у своей машины Костю. Тот с невозмутимой физиономией поглядывал на снующий народ и грыз орешки.
— Здравствуй, — протянул руку для пожатия Греков. Уваров ответил и покосился на покупку друга: флешплеер.
— Меломан, — хохотнул.
— Подарок, — открыл машину. — Сядем?
— Не-а, постоим. Погода сегодня на загляденье.
— Значит завтра, послезавтра снег ляжет.
— Пессимист. Ничего это не значит.
— Твое явление тоже? — прищурился.
— Узнать хотел, венчание-то завтра всерьез или в шутку?
— А ты как думаешь, Холмс-Уваров? — прислонился спиной к машине Греков. Костя закинул в рот орешек, прожевал и кивнул:
— Правда. Но смотря для кого. У тебя `правд' много и для каждого своя.
— Правда одна.
— Ага. Как правило, в в газетном варианте... Ребята докладывают, лялька твоя с подругой из бутиков как пули из винтаря выскакивают.
— Не беда.
— Заметил, — кивнул на коробки, что лежали на заднем сидении порше. — Положим, женишься. Документы в посольство сдал, можно смело думать, что еще и с собой Лику увезешь.
— И все-таки что-то тебя настораживает?
— Ага. Скоропостижность женитьбы. Спешишь украсть у брата? Ста-ашная месть.
— Ну, что ты?.. Она еще впереди. Но не месть, нет, воздаяние. Я жене обещал Грековых не трогать. И не трону, — хитро улыбнулся Вадим. — Кстати, про Лику что-нибудь поведаешь?
— А надо? Вы ж вроде уже муж и жена, поздно компроматом душу греть.
— Узнал что-то? Говори.
Костя пожал плечами. Со скучающим видом закинул в рот пару орешков, и лениво протянул:
— Брат твой Лику давно опекает. Деньги ей на счет капает.
— Не новость. Даже сумму могу сообщить.
— А то, что он любовником матери Ликиной был, тоже знаешь?
— И это не новость. Но Ольга умерла, однако с ее дочерью отношения он не порвал, в свой дом пристроил. В память о любовнице? Или с далеко идущими планами, уже на счет ее дочери?
— А если это его дочь?
Вадим фыркнул, и задумался. Пару минут молчал, щуря глаза на витрину, прямо по курсу, и отрицательно качнул головой:
— Егор подлец, но не подонок. Если Лика его дочь... Нет, ерунда. Получается, что он мало скрывал о ее существовании от всех, так и от нее самой скрывал, что она его дочь? А как ее мать уговорил молчать? И женился, и отрекся от ребенка, и сейчас не признает, подачки делает, тайные, в свою семью привел в качестве служанки своим детям... Родную дочь, родным детям? Ерунда. Видя, как Маша реагирует на его встречи с Ликой, молчать, зная, на что она способна, что может угрожать Ликиной жизни? Потом выгораживать всеми силами Машу, а на Лику махнуть рукой? Это нужно не просто подонком быть — нелюдем. Нет, он бы или помогал бы ей тогда, как нормальный отец, или... да он бы не женился. Да нет же...
— Ты кого убеждаешь себя или меня? — скривился Костя. Вадим мрачно посмотрел на него:
— У твоей бредовой версии кроме посетившего тебя инсайда другие аргументы есть?
— Нет. Интуиция.
— Угу. Когда что-нибудь более осязаемое появиться, обсудим, а пока, не порти настроение.
— Я не порчу, я предупреждаю: торопишься с венчанием. Подожди пару дней, если есть факты, я их раскопаю. Если нет — веди свою ляльку под венец и мчи за кордон. А то получится лажа, пожалеешь.
— Я в любом случае не пожалею, — протянул Вадим с настораживающей ноткой в голосе. — Егор пожалеет, что жить останется.
Костя внимательно посмотрел на друга: э, Грек, да ты уже думал в этом направлении, не исключал мысль о родстве Лики и Егора, а, следовательно, и своем. И все-таки не просто женился, а еще и в церковь тащишь, спешишь, как на пожар. Почему?
— Лика и есть твоя ответка Егору? — спросил напрямую.
— Отчасти.
— От какой: большей или меньшей?
— Неважно. Остальное долг и справедливость.
— Чей долг-то?
— Мой! — нехорошо посмотрел на друга.
— Все-таки сделал ты девчонку пешкой, — кивнул с пониманием.
— Нет, я сделал из пешки ферзя, а из ферзя — пешку. Если б не Лика, и остальные б фигурки легли. Но мне на них уже все равно. Не интересно — предсказуемо. Да и не стоят они не то, что дела — мысли. Не порти мне настроение — завтра я венчаюсь. Так что считай — женюсь первый и единственный раз. Волнительное событие, надо сказать.
