— Мне пришлось развлекать их два часа, пока отец был на совете. Теперь у меня такое ощущение, как будто меня вымазали медом, а потом облили патокой. Это невыносимо. "Ах, принцесса, если бы наш государь Аттал мог вас увидеть, он бы не решился посылать вам драгоценности. Подобной красоте не требуются никакие дополнения"! — насмешливо копировала она неизвестного посла, с комичным пафосом прижав раскрытую ладонь к груди.
А если Маркий осторожно замечал, что такой комплимент звучит довольно куртуазно, Лисси принималась хохотать.
— Марк, да он бы говорил мне то же самое, если бы даже я встречала их, вымазавшись сажей или обвалявшись в птичьих перьях!
Еше чаше, чем о леди Лэнгдем или о сватах с Томейна, она говорила с ним о Криксе. Маркий пришел в ужас, выслушав историю о том, как Ирем как-то раз застал наследницу престола в спальне "дан-Энрикса", и поразился, что эта история кончилась без всяких последствий для обоих. Правда, Лисси думала иначе.
— Без последствий?.. — удивилась она, вскинув брови. — Он орал на меня битых два часа. Сказал, что нас обоих стоило бы высечь, и пообещал, что если я еще раз подойду к комнате Рикса, он именно так и сделает.
Марк только покачал головой. Его отец на месте лорда Ирема не ограничился бы одной лишь угрозой.
В свою очередь, он рассказал принцессе, как глава имперской гвардии внезапно заявился в лаконский лазарет, когда он с Юлианом Лэром навещали Рикса, и, подойдя к энонийцу, молча швырнул на одеяло какой-то исписанный клочок пергамента, при виде которого южанин почему-то побледнел и чуть не опрокинул себе на постель кувшин с оремисом. И как вошедший вслед за коадъютором наставник Хлорд выставил их с Лэром вон, но они, разумеется, никуда не пошли, а остались стоять под дверью лазарета. Юлиан сказал — если окажется, что он узнал про пугало (тут Марку пришлось сделать небольшое отступление и рассказать наследнице о шутке, выдуманной Риксом), то придется признаваться, не бросать же энонийца одного. Но о недавнем происшествии с ряженым чучелом в комнате речи не было. Там говорили что-то о мессере Аденоре, о контрабандистах и убийстве в тупике за Вдовьей долей, которое в ту неделю много обсуждали в городе. Голос Ирема был слышен очень хорошо, наставник говорил чуть тише, а ответы Рикса нельзя было различить, даже вплотную прижимая ухо к замочной скважине. Марк с Юлианом удивленно переглядывались. Оба собирались расспросить "дан-Энрикса", чего от него добивались два мужчины, но это сделать не удалось, поскольку в тот же день Ирем забрал их побратима из Лакона. Целую неделю от "дан-Энрикса" не поступало никаких известий, а потом он снова появился в Академии, но уже в качестве оруженосца коадъютора. И, к досаде Этайна с Лэром, наотрез отказался что-либо объяснять. Выслушав Марка, Лисси почесала нос и важно сообщила, что она "догадывается", что там могло произойти. Но больше ничего сказать не пожелала.
Марку иногда казалось, что принцесса просто влюблена в "дан-Энрикса". Она вытягивала из Этайна все новые подробности их жизни в Академии, а в ответ рассказывала о нечастых встречах с Риксом во дворце, и вообще заметно оживлялась, когда разговоры заходили о южанине. Сначала Марк охотно поддерживал эти разговоры, но со временем он начал ощущать какую-то неясную досаду. Рикс, Рикс, Рикс, все время один Рикс!.. Оруженосец коадъютора покинул Академию больше года назад, и тем не менее в Лаконе о нем говорили чаще, чем о ком-либо другом. Во многом это было связано с внезапным возвращением Дарнторна и мутными слухами о каком-то неприглядном происшествии в Каларии, снова столкнувшем Льюберта и Рикса лбами. Но не только. Крикса вспоминали без всяких причин, в скриптории, на тренировках и во время трапезы. О нем все время говорили мастера; наставник Вардос — желчно, все остальные — с явным одобрением. О нем болтали Кэлрин с Рэнси и Димаром, и особенно — Юлиан Лэр. Марку порой казалось, что, хотя они все это время жили в одной комнате, на самом деле настоящим побратимом Юлиана был только "дан-Энрикс". А теперь и дочь Валларикса вела себя с ним так, как будто Марк — пустое место, просто еще один человек, с которым можно вспомнить какую-нибудь историю о Риксе.
Если до сегодняшнего дня у Марк не был до конца уверен в чувствах Лисси к его побратиму, то теперь у него не осталось никаких сомнений. Руки у принцессы были тонкими, но сейчас они сжимали его ребра так, что Маркий на секунду испугался задохнуться. Мысль, что она обнимает его прямо посреди коридора, где их в любой момент может увидеть кто-нибудь из слуг, а то и — Марк поежился — внезапно вышедший из аулариума император, явно нисколько не заботила Элиссив. Она вообще была как будто не в себе.
— Они вернулись, Марк! И Крикс, и мессер Ирем! Завтра они уже будут здесь. Ты рад?!
Марк с трудом отстранился от наследницы, но при этом неосторожно посмотрел в сияющие — то ли от недавних слез, то ли от радости — глаза. И ощутил, как у него внезапно защемило сердце.
Все-таки мир возмутительно, до тошноты несправедлив, подумал Марк Этайн. Лучше бы здесь, на его месте, стоял Крикс — он бы, по крайней мере, видел то, что предназначено ему, а не кому-нибудь другому.
— Разумеется, я рад, — ответил он, заставив себе улыбнуться.
Глава IX
Над столицей шел проливной дождь, так что к одиннадцати вечера стало совсем темно. Прохожих почти не было, зато на Разделительной стене можно было различить два движущихся силуэта.
— Это дурацкая затея, дайни, — недовольно говорил идущий сзади человек, встряхивая головой, как мокрая собака. С копны кудрявых, отливавших в рыжину волос во все стороны летели брызги.
— Я тебя с собой не звал, — нетерпеливо возразил второй. — Не нравится — иди назад и жди меня в "Морском Петухе".
— Чтобы ты тут в одиночку навернулся вниз и сломал себе шею? Нет уж, — пробормотал его собеседник тихо, но при этом так, чтобы спутник мог его слышать.
В ответ долетел короткий и сухой смешок.
— Если я навернусь отюсда вниз, мне будет уже все равно, кто со мной был. Да ладно, успокойся, мы уже почти пришли. Видишь ту крышу? Это дом ростовщика и ювелира Диведа. Она вплотную примыкает к Разделительной стене. Оттуда можно будет перебраться на карниз, а после этого спуститься в Верхний город. Только и всего.
— Действительно, только забраться и спуститься, сущая безделица... — ворчливо отозвался первый человек. — Если нам повезет, и мы не сверзимся на голову ночному патрулю, твой Ирем все равно заметит, что ты исчез посреди ночи. Интересно, как ты будешь объяснять ему, куда ходил?...
— Как-нибудь справлюсь, — отмахнулся Рикс.
— Надеюсь, эта девушка и в самом деле того стоит.
— Стоит, даже и не сомневайся.
Несмотря на дождь и на холодный ночной ветер, в голове южанина по-прежнему шумело от вина, который они пили в этот вечер. Настроение у Рикса было радостно-тревожным, и меньше всего ему хотелось тратить время на долгую перепалку с Нойе.
Рикс шел первым, осторожно выбирая, куда наступить. Разделительная стена была такой же старой, как сама Адель, только, в отличие от других зданий, ее строили не Альды, а простые люди, и она успела сильно обветшать. Камни кое-где выпали, образовав щербины, на которых можно было поскользнуться, особенно в наступившей темноте. Впрочем, вряд ли кто-нибудь рассчитывал, что по стене будут ходить.
Нойе продолжал раздраженно пыхтеть у него за спиной. Хождение по узкой, а теперь еще намокшей после проливных дождей стене давалось ему нелегко, и терпеть молча было выше его сил.
— Я бы еще понял, если бы она назначила тебе свидание. Но проделывать все это только для того, чтобы на кого-то посмотреть... — островитянин раздраженно фыркнул. — Как хочешь, дайни, но это ребячество. Вот повзрослеешь — перестанешь так переживать из-за каждой юбки.
— Прекрати зудеть и лезь на крышу, если ты действительно решил идти со мной.
"Дан-Энриксу" было плевать на то, что Нойе считает их вылазку бессмыслицей. "Зимородок" вошел в гавань поздним вечером, и мессер Ирем заявил, что ехать во дворец под проливным дождем, не переменив костюма, было бы к лицу гонцу со срочным донесением, но уж никак не людям, присоединившим к Империи весь равнинный Айришер. "Подождем, — сказал лорд Ирем. Завтра нам устроят подобающую встречу".
Криксу это представлялось еще одной досадной проволочкой. Если бы они вернулись во дворец сразу же по прибытии, то, может быть, он бы уже сегодня увидел Лейду Гефэйр. Энониец выслушал десяток совершенно безразличных ему сплетен, прежде чем осмелился спросить хозяина гостиницы, ушлого трактирщика по кличке Слепень, не болтают ли в столице о мессере Альверине. О Финн-Флаэне болтали очень много. Но о его свадьбе Слепень не упомянул, и сердце Рикса радостно забилось. Значит, Лейда все еще не вышла замуж. Крикс думал об этом все то время, пока вся команда "Зимородка" угощалась в большом зале. Он едва заметил, что еда в трактире была не совсем такой, как он привык. Хлеба не подавали вовсе, вместо пива наливали кисловатое такийское вино, а рыбу, мидий и креветок, блюдами из которых всегда славилась эта гостиница, теперь готовили без соусов и масла. Энониец краем уха слышал разговоры, что из-за войны, опасностей на море и неурожая цены на продукты в городе росли, как на дрожжах, но в ту минуту эта новость не могла привлечь его внимания, поскольку мысли Рикса были целиком и полностью сосредоточены на Лейде. Тот, кто посмотрел бы на него со стороны, решил бы, что оруженосец коадъютора как никогда в ударе — он шутил, смеялся, развлекал собравшуюся за столом компанию, полностью завладев общим вниманием. Но в то же время сам южанин едва понимал, что говорит. Через пару часов это состояние стало насколько нестерпимым, что Рикс понял — дальше так идти не может. Следует добраться до столичного особняка Гэфэйров и попытаться как-нибудь увидеть Лейду. Пусть издалека, всего на несколько секунд, но обязательно сегодня, а не завтра утром, во дворце. Возможно, сильное влияние на Рикса оказало выпитое им вино, но в тот момент он ничуть не сомневался в правильности своего решения.
Когда южанин выскользнул из-за стола, никто и не подумал спрашивать, куда он направляется — количество опорожненных энонийцем кружек говорило само за себя. Однако Нойе оказался рассудительнее остальных и вышел вслед за Риксом. Зная дотошность Альбатроса, Крикс предпочел сказать ему всю правду, а не врать, что он пошел проветриться. Нойе в ответ сообщил "дайни", что он полный идиот. И увязался с ним. В последние недели Криксу иногда казалось, что Нойе считает себя кем-то вроде его вассала, который обязан следовать за бестолковым сюзереном. Крикс несколько раз пытался объяснить, что он ни в чем подобном не нуждается, но рыжий невозмутимо игнорировал его слова и продолжал делать по-своему. А продолжалось это с того дня, когда на горизонте показались очертания Томейна, и "дан-Энрикс" решил наконец воспользоваться предложением мэтра Викара и спросить у Нойе, почему тот перестал на него злиться.
Выслушав его вопрос, Нойе заметно стушевался.
— Как бы тебе объяснить... сначала я считал, что ты просто сопляк, который нацепил на себя доминантский плащ и собирается всеми командовать.
— Это я понял, — кивнул Рикс. — А почему ты передумал?..
— Помнишь бой на "Бурой чайке"? Когда Айю подстрелили, а сэр Ирем спрыгнул с кормовой площадки вниз, к гребцам, было похоже, что его убьют. Конечно, он и с колодкой на руках неплохо управлялся... взять хотя бы этого верзилу, Моди, которому он сломал челюсть. Но все-таки его бы наверняка прикончили, если бы ты тогда не кинулся ему на помощь. Ну так вот... — лицо Нойе застыло, будто бы он собирался с силами, чтобы признаться в чем-то страшном. — Когда ты прыгнул, то я собирался сделать то же самое. Но в последний момент струсил. Понял, что я не смогу, упаду вниз и сверну себе шею. Корабли были еще слишком далеко. Мне кажется, ни один человек на свете не рискнул бы прыгать. А ты даже не задумался.
— Мне это было проще, чем кому-нибудь из вас, — возразил "дан-Энрикс", думая о тхаро-рейн. — Но все равно, я вряд ли стал бы прыгать, будь там не сэр Ирем, а кто-то другой.
— Я тоже так подумал. Я вообще часто вспоминал эту историю и повторял себе, что дело не во мне, а в том, что для тебя этот лорд Ирем — важный человек, а для меня — никто. И знаешь, что я понял?.. Что я мог бы струсить, даже будь на этой "Чайке" мой отец. И дело тут не в том, что я такой слабак. Любой другой на моем месте чувствовал бы то же самое. Но ты — особый случай. Из тебя однажды выйдет настоящий дайни.
— Воин, одержимый фэйрами?.. — фыркнул "дан-Энрикс", вспомнив все, что слышал о героях островных легенд.
— Дайни не одержимы фэйрами, — строго возразил Альбатрос. — Это великие бойцы, не знающие страха. Каждый настоящий воин — хоть немного дайни, но стать дайни в полном смысле слова удавалось только единицам. У нас говорят, что память об истинных дайни будет жить даже тогда, когда все острова уйдут под воду.
Это, вероятно, что-то вроде нашего "когда рак на горе свистнет", — подумал "дан-Энрикс". Но больше шутить не стал, поскольку Нойе явно относился к сказанному исключительно серьезно, и не потерпел бы никаких насмешек.
— Если бы ты был вождем у нас, на островах, я бы счел честью для себя ходить на твоем корабле, — сказал он энонийцу. Риксу еще не случалось слышать, чтобы голос Нойе звучал так торжественно.
— А-а... ну, спасибо, — пробормотал оруженосец коадъютора, польщенный и растерянный одновременно. Рикс подумал, что кто-то другой на его месте обязательно нашел бы подходящие слова для этого момента. Например, сказал бы, что из Нойе самого выйдет прекрасный вождь — не даром Альбатрос с первых же дней напоминал ему островных кеннингов из старых песен. Но чем дольше Рикс об этом думал, тем сложнее было произнести это вслух. Да и момент, пожалуй, был уже упущен.
Несколько минут они молча смотрели на туманный горизонт и вырастающий впереди остров. Потом Крикс рискнул и решил все-таки задал вопрос, который давно не давал ему покоя. Может быть, после своего торжественного заявления рыжий островитянин будет откровеннее, чем раньше.
— М-мм, а кстати, Нойе... Сколько тебе было лет, когда ты первый раз сидел на веслах? Только честно.
Альбатрос как-то болезненно поморщился.
— Четырнадцать.
Крикс ждал чего-то в этом роде и сумел не улыбнуться, но губы у него все-таки дрогнули, и Нойе мрачно покосился на него.
— Ты не поймешь. Когда отец впервые взял меня в морской поход, вся ребятня на берегу мечтала быть на моем месте. Помню, что мой лучший друг ревел от зависти. Когда я снова оказался дома, мне смотрели в рот не только мои сверстники, но даже парни на два года старше. Как я мог сказать им, что мне даже не позволили грести?.. Пришлось наврать, а потом я уже не мог признаться, что сказал неправду. Не особенно-то это было весело. Я постоянно ждал, что правда как-то выплывет наружу, но все обошлось. Когда в шестнадцать лет я нанимался на чужой корабль, то мне даже не понадобилось ничего рассказывать о себе, вокруг и так шептались — это Нойе Альбатрос, тот самый, что с одиннадцати лет на веслах!
