Синяя трава

Ставили на просушку срубы, которые позже планировалось перенести на места новых заимок, так как ареал обитания племени нужно было расширять, и с готовыми срубами сделать это можно было быстрее. Пока же домики служили хранилищами для останков самолёта.

Мех берегли, а поэтому стали делать рабочие халаты, фартуки и нарукавники, одеваемые поверх шубы. Здесь быстро выяснилось, что для пеньковых нитей подходят только толстые иглы, которых нашлось совсем немного. Самая толстая игла, что интересно, оказалась у Ицхака, который своё сокровище просто спрятал, но сделал несколько иголок из жести, тогда как до него, иглы делали лишь из дерева и кости.

Продолжали делать прялки, деревянную и берестяную посуду, долблёные из стволов бочки. Лев потихоньку мастерил ульи, а Гарик приступил к изготовлению пироги. То, что дерево может потрескаться при сушке, флотоводца не смущало, так как оставалась надежда на то, что дефекты удастся поправить шпаклёвкой. Ещё одну небольшую лодку-долблёнку, глядя на старших, принялись делать немецкие мальчики, к которым традиционно примкнул Игорь.

Но в целом жизнь стала скучнее, что позволило офицерам без особых криков возобновить боевую подготовку персонала. Налегали при этом на стрельбу из лука и умение ходить строем под обстрелом кедровыми шишками.

* * *

Игорь и Александра вывалились в лес на ближайшую горку сразу после завтрака. Молодёжь ждала свежего снега, чтобы выследить, наконец, рысью нору. Следы-то народ видел давно, но их было слишком много. Дамский костюм отличался от мужского не сильно. На джинсы напялили недавно сделанные дерюжные штанишки, ноги сунули в меховые сапоги с толстой подошвой, а сверху накрылись бизоньими шубами. Вот рукавицы были разные. Но Саша не сильно переживала на этот счет — и на Земле не привыкла особо модничать. Слишком много времени они с родителями проводили на природе. Считай, каждое лето все три месяца в приюте в лесу, где был узел туристических маршрутов. Неделя пешего хода от цивилизации, так что туристы заходили туда не так уж и часто. А во время учебного года Саша не могла особо разодеться потому, что как-то ни денег особо не было, ни самой мысли, что это нужно.

С собой подростки взяли только снегоступы и оружие — дротики с металлическим наконечником и луки. Нож за оружие считать уже давно перестали. Теперь он считался деталью национального костюма.

Следы на свежем снегу нашлись быстро, но, похоже, кошка гуляла всю ночь, так что бродить парочке, разбираясь в них, пришлось долго. Поскольку ходить пришлось по горе, то через два часа это занятие стало надоедать, и Саша заныла:

— Игорь! А, Игорь! А когда у рыси котята появляются?

— Да не знаю я. И вообще, может быть это кот вовсе, а не кошка.

— Как это кот? — обиделась девочка. — Мы что, зря что ли ходим?

— Ну, откуда я знаю? Вот найдём нору, тогда что-то узнаем. Если повезёт.

— Найдём, конечно, — не очень уверенно, предположила охотница.

Ещё через час нора нашлась. Следы веди к отверстию в каменистом склоне оврага. Перед самым отверстием образовалась площадка, снег на которой был истоптан кошачьими лапами. Забраться на площадку большого труда не составило, но вот у самой норы дети поместились с трудом. Игорь покрепче ухватил копьё и постоянно озирался по сторонам. Он знал, что волки потомство защищать от людей не станут, но вот как себя ведёт в аналогичных обстоятельствах рысь никто сказать не смог. Воевать с разгневанной мамашей совсем не хотелось. Замолкнув, охотники некоторое время вслушивались в окружающие звуки, пытаясь разобрать мявканье, но не повезло. Разглядеть что либо в норе тоже не удалось — свет в нору практически не попадал. Наконец, Саша достала фотоаппарат и, сунув его в нору, сделала снимок со вспышкой.

— Не повезло, — резюмировал мальчик. — Возвращаемся.

— Но мы же ничего не выяснили.

— Всё мы выяснили. Два отнорка как минимум. И ближайший находится в двух метрах от входа. Даже с ломом ничего не сделать.

— А как же котята? Мы же хотели их приручить.

— Пока никак. Поищем другую рысь.

В конец расстроенные, кошколовы двинулись домой.

* * *

Глубокий снег сильно облегчил деятельность охраны — народ почти перестал шастать за пределы посёлка. У маленьких детей выработался ритуал для прогулки. Первым делом идём за морковкой, с ней двигаемся на скотный двор, затем хотя бы раз пытаемся съехать с горки. Дальнейшие действия уже допускали варианты. Взрослые так же от скуки часто посещали местный зоопарк. Рокотов посещал всё по долгу службы, так как всё ещё нёс бремя власти. Удивительно, но пока никто не предпринимал активных попыток её перенять. А если бы предпринял... Смотря кто. Например, Рокотов вряд ли бы добровольно отдал власть в руки офицеров или Николая Хоменко. Но если бы Гарик проявил инициативу, то почему бы и нет? Хотя, какая разница? Так или иначе, все эти люди исполняли руководящие функции, просто у каждого был свой круг ответственности.

— Коля, а ведь нам нужен изолятор для скота, — выкатила главному начальнику претензию Галия.

— Что случилось? Заболел кто-то?

— Пока нет. Вернее, хромые есть, а от заразы пока бог миловал.

— И что же ты засуетилась?

— Так раньше нам нечего терять было, а сейчас уже целое стадо потерять можем. И заняты все были. Сейчас же складывают срубы под заимки, так что можно и для животных второй сарай сделать, но ставить его метров на пятьдесят дальше.

— Большой сарай нужен?

— Большой. И к нему загон большой. Это не для больных животных, а для карантинного содержания вновь пойманных.

— Зачем же большой-то? — удивился лётчик. — Мы понемногу ловим.

— Ты всё забыл. Хоменко готовит огромные загоны как раз для того, чтобы ловить стадами. Просто потрясающей жадности джентльмен.

Николай задумался:

— Это не жадность. Здесь наш бизнесмен похож на этого засранца Хэнка.

— А мне нравился Хэнк, — заступилась за американца женщина. — всегда вежливый такой. Улыбается..., — и, немного подумав, добавила. — Как дебил.

— Вот именно. Мне он тоже нравился, но не всегда. Сдёрнул людей в никуда.

А кстати как у него дела, у Хэнка? Когда племени удастся получить ответ на этот вопрос? Никак не раньше весны, если она вообще наступит для людей с самолёта. Рокотов вздохнул.

* * *

Развитие солнечной астрономии тормозилось слишком частым отсутствием на небе местного светила. Тем не менее, научная общественность делала все, что могла. Каждый день дежурные охранники записывали в журнал время наступления дня, время полудня, длину тени палочки в полдень и время захода солнца. При этом около половины записей гласили "нет солнца", что означает невозможность провести измерение, а иногда меняющееся время полудня и слегка колеблющаяся продолжительность дня свидетельствовали о той ли еще точности измерений. Большинство людей относились к этой обязанности абсолютно без энтузиазма и достаточно халатно, потому что не понимали смысла этих измерений. Это — и многие другие — непонимание подтолкнуло руководство к организации интенсивных курсов по элементарной математике, физике, химии и русскому языку для тех, кто не знал либо знал, но все начисто забыл. Помимо обучения детей, естественно. Впрочем, эти курсы, как и медицинские, не были обязательны к посещению, хотя разговоры о внедрении обязательной общеобразовательной программы по некоторым предметам уже начались. Предлагалось выделить по два-три специалиста в каждом направлении, которые разработают экзамены или практические тесты. И те, кто сумеют сдать экзамен, будут освобождены от прохождения курсов. Но общий стандарт пока остался на уровне разговоров, а уроки проходили спонтанно. В общем, народ к абстрактным знаниям не рвался.

Тем не менее, кое-какие количественные оценки в астрономии сделали. Время полудня не только колебалось, но и потихоньку двигалось вперед и за сто восемьдесят дней на этой планете сдвинулось на целых два часа. Это означало всего лишь, что сутки не ровно двадцать семь часов, а на сорок секунд длиннее. Эти сорок секунд, конечно, раздражали, но против природы мало что можно сделать. Кроме того, Алтуфьев объявил, что примерно шестидесятый день на новой планете был днем осеннего равноденствия, а вот недавно, где-то примерно сто шестидесятый, оказался самым коротким.

— Это можно смело считать победой, — сказал он Рокотову.

— Почему?

— Потому что между равноденствием и солнцестоянием Земля совершает четверть оборота вокруг Солнца.

— Так.

— То есть сто дней — это четверть года. Год четыреста дней. Зима не такая уж и длинная будет. Запасов должно хватить.

— Да, это радует, — согласился вождь.

Алтуфьев предложил назначить самый короткий день серединой января. Остальной же год разбить на двенадцать месяцев и дать им привычные названия. Вужоу при этом заметил, что лунный месяц, вообще говоря, примерно такой же, как и на Земле — двадцать девять — тридцать дней. Поэтому здесь настоящих месяцев около тринадцати с половиной. Путтер, несмотря на отсутствие интереса к теме, не забыл съязвить, что китайцев долгое время не останавливало то, что год не привязан к Солнцу, а привязан к Луне и поинтересовался:

— Уж не хотите ли вы продолжить эту замечательную традицию на новой планете?

— Не хочу, — буркнул астроном — любитель, слегка досадуя, что из-за ошибки предков приходится сносить насмешки совершенно бестактного дикаря.

Немного покряхтев, народ все-таки согласился с планом Алтуфьева. Правда, согласно этому плану первое января уже давно прошло, но тут-то как раз очень кстати пришлись китайцы со своим февральским новым годом. А народу было всё равно, по какому календарю отмечать новый год, лишь бы повеселиться.

Для вычисления широты, Алтуфьев решил особо не напрягаться, а, посовещавшись с Вужоу, просто взять самый первый день на планете за день летнего солнцестояния. Зная теперь угол падения солнца в день зимнего и летнего солнцестояний, он рассчитал, что поселок находится на широте сорок девять градусов, а угол наклона оси вращения планеты составляет двадцать семь градусов. Значит, они не в тропиках, но и не за северным полярным кругом. Впрочем, второе было уже ясно итак.

Глава28 (Дни со сто девяносто девятого по двести двадцать восьмой)

Первый малыш-инопланетянин, рожденный в поселке, уже перевалил отметку в полгода и чувствовал себя нормально. Многие люди осознавали, что первый год жизни человека в диких условиях, без квалифицированной и технологически снабженной медицины, едва ли не самый опасный. Огромный опыт поколений и поколений людей на Земле говорило том, как высока вероятность того, что ребенок погибнет. Тем не менее, люди старались об этом не думать, а когда все же думали, то надеялись на лучшее.

Уже и второй малыш, Глафирин, четвертый месяц постигал радости жизни за пределами утробы матери. А еще тридцать две женщины собирались произвести человека на свет в срок от двух до восьми месяцев.

Линг немного завидовала, глядя на то, как Глафира нянчится с ребенком или как у москвички Люды начал расти живот. Ведь сама-то она так и не определилась со спутником жизни, а ведь могла бы уже быть на последних месяцах беременности, если бы проявила должную настойчивость в начале их жизни на этой планете.

* * *

Ицхак пережёвывал жареную рыбу в общественной столовой, что расположилась под одной крышей с баней. В целом харчи его устраивали и, откровенно говоря, превосходили качеством осенние ожидания. А вот само здание вместить всех разом, конечно, не могло, так что кушать приходилось в три смены. Неподалёку разглагольствовал Николай Хоменко, которого, как человека практически семейного, подружка могла бы кормить отдельно прямо в бараке. Но так уж сложилось, что лидеры колонии старались обедать в общественном месте, чтобы облегчить решение общих задач в неофициальном общении. Располагались боссы в середине зала вместе с семьями, так что остальные поселенцы могли легко подслушать беседы начальства и наоборот.

— Нужно бы слив как-то утеплить, а то боюсь, перемёрзнет наша канава. Ветками что ли её завалить по всей длине, а ветер всё это снегом завалит, — озаботился бизнесмен.

— Не страшно, — откликнулся Путтер. — Сумеем отогреть землю кострами, если промёрзнет. А пару дней можно пользовать горшки на улице.

Рита, уже научившаяся понимать русскую речь, чуть не подавилась, представив перспективу:

— Конечно, нужно утеплить, раз есть опасность перемерзания. Это моя вина. Ну, нет опыта жизни в таком климате. Нужно ещё и за снегом на крышах следить. Теперь учту.

Ицхак, пропустив тираду архитектора мимо ушей, между тем благодушно продолжил:

— Вот не понимаешь ты, Коля, привалившего счастья. Прикинь, сейчас тётки на тебя косо смотрят за то, что измордовал народ верёвками для загонов. Ловить скотину-то ещё не скоро, а ты хочешь всё заранее подготовить. Так и с канавой. Вот посуетишься заранее, так никто и не оценит усилий. А когда авария случится, то сможешь подвиг по восстановлению слива совершить. Тогда-то, уж, будь уверен, все заметят ударный труд. А побегав на горшок по морозу, дамы, после восстановления комфорта, простят тебе и верёвки.

— Да ты что, Ицхак! Ведь на прядок проще слегка подстраховаться, чем копать мёрзлый грунт. Ты же инженер!

— Вот это нас и губит, — вздохнул оружейник. — Дашь честный, но неприятный прогноз — враг народа. А если неприятность всё-таки произойдёт, так и вообще — накаркал.

— Вы что, женщин за идиоток держите? — процедила Линг. — Тоже мне, умники нашлись! Якобы, все женщины такие дуры, что дальше, чем на три дня вперед планировать не могут! А кто же, по-вашему, планировал заготовки на зиму и запасал зерно с прицелом на два-три года вперед?

— Нет, не все женщины дуры, — задумчиво отреагировал Ицхак, перебирая в памяти тех нечастых умных, с его точки зрения, женщин, которые ему встретились в жизни. А потом вздохнул и добавил:

— Но многие.

Линг хотела было что-то ответить, но вместо этого поджала губы и ушла в свой барак.

* * *

Текстильная промышленность постепенно освоила производство мешков и рюкзаков. Несколько хороших кусков ткани даже отложили на будущее, надеясь использовать в качестве паруса на судах речного флота.

Очень кстати женщины вспомнили про классику советской форменной одежды — костюм ватный. Ваты, понятно, не было, но сшить в несколько слоёв дерюгу ни кто не мешал, и сейчас всё племя срочно обзаводилось штанами местного производства. К весне же требовалось снабдить население и куртками. Кто-то вспомнил о том, что мех летом может сожрать моль, поэтому образовалась нужда ещё и в плотных мешках для хранения зимней одежды.

Дам в таком текстиле больше всего раздражала единообразная расцветка, но с устойчивой симпатичной краской пока ничего приемлемого не получалось.

— Чем вы там вообще занимаетесь в своей лаборатории? — ворчала Виктория. — Когда получите краску?

— Когда получим — тогда получим, — отрезала Линг. — Весной будут экспедиции, может, кто-нибудь найдет красители.