— Конечно. — вместо этого сказал я, снова оглядываясь на неё. — И спасибо, Мариэ.
К моему удивлению, бледные щёки Адатигавы зарумянились. Я тоже давно не называл её по имени.
— Всегда рада помочь тебе, Мицуру. — нежно ответила она. И в её голосе снова, как и вчера, за нежностью скрывалась печаль.
Мы стояли на разных местах, я и она. И никто из нас не был в силах это изменить.
Над домами на противоположном берегу что-то блеснуло. Секундой позже донёсся первый, слабый ещё раскат грома. С улицы донёсся гудок дождевой сирены. Закрытая биосфера орбиталища работала как часы, строго по расписанию.
Адатигава поднялась со своего места. Рукава платья опали волнами.
— Пойдёмте, господин Штайнер, — протянув руку, пригласила она. — Я подвезу вас.
По навесу над нашими головами ударили первые капли дождя.
* * *
Когда я сошёл на крыше своего дома на улице Васильевой-Островской, дождь уже лупил вовсю. Тяжёлые капли сплошной стеной падали вокруг, и я торопливо забежал внутрь, даже не оглянувшись. Меня проводил приглушённый дверью шум ливня, на мгновение заглушенный надсадным рёвом турбины взлетающего люфтмобиля.
Машина Адатигавы была одной из последних в небе Титана-Орбитального. В следующие часы город будет парализован — скован не только ночным графиком движения транспорта, но и закрытым небом. Да и ехать на троллейбусе сейчас, когда в салон набивалось в два раза больше народу, было весьма неудобно.
Лифт нёс меня вниз. В кармане моего многострадального плаща покоилась флешка, которую мне вручила Адатигава.
Доказательства. Подумать только. Их нужно будет отослать в Цитадель, и как можно скорее — а затем... а что затем?
Полдня назад забиться домой и лечь спать было единственным моим желанием.
Как давно же это было.
Лифт замер. Двери, звякнув, открылись, и я вышел в пустое парадное. В окна лестничной клетки глухо молотил дождь.
За спиной что-то тяжело грохнуло.
Я обернулся и увидел стремительно распрямляющуюся, как пружина, стальную фигуру, вдруг прыгнувшую вперед. Меч выпал из моей руки, рванувшейся к кобуре, но робот оказался быстрее.
Металлические пальцы сомкнулись у меня на горле — я захрипел — и робот играючи впечатал меня в стену, подняв над полом. Я потянулся к кобуре, судорожно хватая ртом воздух — и живот пронзила боль: свободная рука робота врезалась мне в солнечное сплетение. Железная хватка до боли сдавила горло. Я тщетно пытался вдохнуть, но не мог. В глазах потемнело. Ноги заскользили по гладкой стене.
— ШТАЙНЕР! — донёсся голос откуда-то из темноты, и грянул гром.
Захват разжался, и я сполз по стене, судорожно дыша и хватаясь за горло.
Робот лежал посреди парадного, раскинув руки. В треугольной голове, там, где была торчащая антенна, зияла дыра. Из неё тонкой струйкой курился чёрный дым. Воняло плавленой изоляцией и компьютронием.
Минадзуки подбежала ко мне.
— Штайнер! — выкрикнула она, опускаясь передо мной на колени. Её руки схватили меня за плечи. — Штайнер!
— Кх... кх... в-валерия?.. — слабым голосом выдавил я. — от-ткуда ты...
— Не стала ждать лифта. — пояснила она. — Поднялась пешком.
— т-тут же... кх-х-х... десять этажей... — я закашлялся. Минадзуки терпеливо придерживала меня, пока я не перевёл дух.
Страшно болело горло — каждый вдох давался мне с большим трудом. Ноющая боль растекалась по животу; ныли ещё вчера ушибленные рёбра.
— Пошли, — наконец смог выговорить я. Минадзуки помогла мне подняться на ноги. Другой рукой она подхватила с пола валявшийся там меч.
Свет в прихожей зажёгся, стоило нам войти. Кварцевые часы на стене покорно отсчитывали время: стрелки показывали начало шестого. За окнами шумел дождь. Зеркало в дальнем конце прихожей загорелось свежими новостями и сообщениями, стоило мне подойти к нему. Одно из сообщений было от сестры.
"Мне сказали, что ты попал в больницу. Что случилось? Надеюсь, ты в порядке. Напиши мне, как только сможешь. Мицуко".
Сообщение пришло сегодня утром.
Минадзуки помогла мне снять перепачканный, мятый плащ, и усадила меня на прямоугольный пуфик возле зеркала. Меч, выпавший из моей руки в парадном, она поставила в стойку для зонтиков.
— Тебе помочь? — спросила она, кивая на мои ноги. Я помотал головой. — Тогда подожди. — не разуваясь, она поспешила на кухню; я услышал, как хлопают дверцы холодильника.
Минадзуки вернулась, держа в руках сложенное полотенце. Присев на корточки, она приложила его к моей шее. Я зашипел; саднящие ушибы обожгло льдом.
— ...Спасибо. — чуть отдышавшись, проговорил я. Минадзуки всё ещё сидела передо мной. Её руки придерживали полотенце со льдом на моей шее.
За окнами блеснуло, на секунду озарив кухню и часть большой комнаты белым светом. Грома я не услышал, но дождь забарабанил по стёклам с удвоенной силой.
— Разувайся. — попросил я.
Минадзуки подчинилась. Она поднялась, сбросив свой плащ, и повесила его на вешалку, рядом с моим. Затем она села на край пуфика, рядом со мной, и начала снимать сапоги.
Я сидел рядом, придерживая рукой полотенце на шее. Лёд таял, просачиваясь сквозь ткань, и рука была мокрой. Струйки воды стекали под ворот блузки. Наконец, я отложил полотенце и начал разуваться.
Одной рукой это было неудобно.
Минадзуки стащила и отставила второй сапог. Под сапогами она носила тонкие чёрные чулки.
— Будешь ужинать? — спросил я, оглядываясь на неё. Она улыбнулась.
— Если тебя не затруднит. — сказала она.
Я поднялся — ноги, на этот раз, меня удержали без посторонней помощи — и прошёл на кухню. Минадзуки вошла следом. На ней был чёрный жилет; под жилетом — гольф с высоким воротником. В двух кобурах на поясе были пистолеты.
Их действительно было два, зачем-то заметил я.
— Присаживайся. — предложил я и прошёл к холодильнику. Зелёное зарево "АКУЛОНа" блеснуло по ту сторону стены дождя. Открыв дверцу, я не без труда вытащил из холодильника кастрюлю и заглянул под крышку. — Хотя готового у меня только макароны...
Пакеты с овощами для борща так и лежали в холодильнике: позавчера они пришли вовремя, но мне оказалось не до борща. Я поставил оскорблённо звякнувшую кастрюлю на плиту и вернулся к холодильнику. Мясного ничего не было.
Минадзуки, привстав, наблюдала за мной. Я открыл морозильник и вытащил оттуда пластиковый пакет, как раз для таких случаев. Маркировка на боку всё ещё была зелёной. Я захлопнул морозильник и стёр изморозь с пакета.
— "Poulet Ю la Kiev", четыре штуки. — вслух прочитал я с этикетки и обернулся к Минадзуки. — А что такое "Киев"?
— Это где-то на Центавре. — Минадзуки поднялась с табурета и забрала у меня пакет с центаврийскими котлетами. — Давай, я помогу.
Я не стал возражать. С одной рукой я всё равно больше мешался, чем помогал.
Мы ели молча, под гулкий перестук капель по окнам. Выпущенная на волю стихия бушевала снаружи, срываясь шквальным ветром, отзываясь далёкими раскатами грома.
Я был очень голоден. От шницеля по-гамбургски, которым Минадзуки угощала меня в "Шпигеле", к вечеру остались одни воспоминания. Тарелки макарон и центаврианской котлеты — из куриного мяса, со сливочным маслом внутри — мне определенно показалось мало. Судя по тому, как быстро разделалась со своей порцией Минадзуки, она была того же мнения.
После второй порции я заварил чай. Минадзуки, вытирая уголки рта салфеткой, попросила кофе.
— И всё-таки. — сказал я, ставя перед ней чашку. — Что ты здесь делала?
— Искала тебя. — ответила Минадзуки и отпила из чашки. — У меня был разговор с руководством. Я сообщила им о "Дифенс Солюшенс", о землянах и о Домпроме. Обо всём, что мы обнаружили.
— И что теперь? — спросил я, усаживаясь напротив. — Что ГСБ будет делать дальше?
— Не мы одни. — чуть улыбнулась Минадзуки. — В городе теперь хозяйничает Гвардия Гегемонии. Полиция будет занята охраной общественного порядка. Фактически введено негласное черезвычайное положение. Мы же... — она снова отпила кофе, — должны будем ликвидировать убийцу. Но ему — или кому-то ещё — совершенно необязательно об этом знать.
— То есть, вы не знаете, где он. — заключил я и отхлебнул чаю.
— Но мы знаем, где он будет. — поправила Минадзуки. — В Домпроме. Поэтому чрезвычайное положение и не объявлено, а информация о происходящем намеренно замалчивается. Перестрелка на Регенераторной, конечно, успела попасть в новости, но, как я поняла, предварительно она произошла в результате нештатного функционирования партии охранных роботов. — я поднял бровь, и она усмехнулась. — Слова вашей пресс-службы, не мои.
— Разумно. — неохотно согласился я. Один из этих "нештатно функционировавших" охранных роботов только что едва меня не задушил. Ни один робот-охранник не способен на такое.
— Выступления в Домпроме не будет. — продолжила Минадзуки. — Но об этом сообщат в самый последний момент, когда всё будет уже решено. Мы не знаем, какой информацией руководствуется убийца, но он явно не всеведущ. А значит, скорее всего, он отправится туда, куда и планировал. В Домпром.
— А Кисараги-Эрлих? — спросил я. — Он же ещё не в Титане-Орбитальном, верно?
— Премьер-министр находится на борту N1, — сообщила Минадзуки, — который сейчас выполняет манёвры для входа на орбиту Титана. Он и так должен был прибыть только завтра к полудню, поэтому его превосходительству ничего не грозит.
— Но убийца об этом не знает. — заметил я.
— Он готовит засаду. — пожала плечами Минадзуки. — А мы, в свою очередь, готовим засаду на него. Операция будет проводиться ночью; точное время штаб сообщит позже, исходя из развития ситуации, но у нас наготове группа быстрого реагирования. На период операции она поступит в моё распоряжение.
— Допустим. — сказал я. — Но всё-таки, Валерия. Причём здесь я?
— Мне понадобится связной. Представитель от МВД. Я хочу, чтобы это был ты.
Я задумчиво откинулся на табурете, затылком упёршись в стену. Поднёс к губам чашку. И отвёл глаза.
— Почему я? — спросил я, наконец, всё ещё глядя в сторону. Почти нетронутую чашку я так и держал в руке.
— Наш уговор всё ещё остается в силе. — сказала Минадзуки. — Кроме того, нам действительно нужен будет кто-то от полиции. На всякий случай. Тебя же не отстранили от исполнения, верно?
— Я же не сдал Линзу. — проговорил я. — Но посмотри на меня. На мне живого места нет, Минадзуки. Зачем я тебе?
— Лучше уж ты, чем какая-то инспектор с завышенным самомнением. — ответила Минадзуки. — По крайней мере, тебе я доверяю.
Я обернулся. Минадзуки внимательно смотрела на меня, сцепив пальцы в замок перед собой. На её лице не было и намёка на улыбку.
— А кроме того, ты заслуживаешь быть там. — серьёзно сказала она. — Я отобрала у тебя расследование, Штайнер. В некотором роде я виновата в том, что тебя ранили. — она двинула головой в сторону моей неподвижной левой руки. — Я хочу искупить вину.
— Ты её не искупишь, если меня убьют! — выкрикнул я. — А именно это и случится! Потому что сейчас — сейчас! — меня убьёт первая же пуля! Знаешь, я на многое готов пойти ради своей работы, но становиться обузой я не хочу!!
Я замолчал, тяжело дыша. Горло, едва переставшее саднить, разболелось вновь.
Минадзуки молча смотрела на меня.
— Штайнер, — спокойно сказала она. — Ты не будешь обузой. Не больше и не меньше, чем я. А я далеко не обуза. И тебя не убьют. Ты будешь в бронекостюме. Тебя будет прикрывать спецназ ГСБ. И я.
— Об этом я и говорил! — крикнул я. — Опомнись! Что тебе важнее: поймать и прикончить убийцу или сторожить калеку-полицейского?!
— Калеку-полицейского, которому я обязана всем этим делом, всеми уликами? — спросила Минадзуки. — Которого только что попытались убить в пяти метрах от его квартиры? И убили бы, если бы я не подоспела вовремя?!
Я сглотнул. Ответный выпад застрял у меня в горле.
— Ты слишком опасен для него. — отчеканила Минадзуки. — Что бы ты ни думал про себя, Штайнер, но враг не того же мнения. Он пытался убить тебя дважды. Руками Фаулер. Руками робота. Кто гарантирует, что он не попытается убить тебя в третий раз?
Она подалась вперед. Золотые глаза полыхнули огнём.
— Тебя не убьют, Штайнер. — повторила Минадзуки. — Я этого не допущу.
* * *
Свет зажёгся в большой комнате, стоило нам с Минадзуки переступить порог. Зелёные пятна "АКУЛОНа" больше не играли на крышке рояля; за стеной ливня неоновое зарево размывалось до облака кислотно-зеленого тумана.
— А у тебя здесь неплохо. — прокомментировала Минадзуки, оглядываясь по сторонам.
— У меня здесь пусто, ты хотела сказать. — бросил я, проходя в спальню. Там я задержался только для того, чтобы оставить в ящике стола Линзу, кобуру с опустевшим пистолетом и флешку Адатигавы.
Вернувшись, я застал Минадзуки разглядывающей обеденный стол на шесть персон. Слой пыли, скопившийся на нём, был чуть меньшим, чем на рояле, но мне всё равно стало неловко.
Шесть персон собиралось за этим столом только однажды, когда с Монмартра прилетели родители, а из округа — Мицуко. Гостей принимали мы вдвоём с Алисой. Не самая правильная комбинация по сатурнианским меркам, но родители остались нами довольны.
С тех пор стол на шесть персон так и стоял нетронутым.
— Не пусто, а просторно. — возразила Минадзуки. — Потолок высокий, люстра очень интересная... и стол. Знаешь, я не ожидала увидеть у тебя обеденный стол.
— Как видишь. — неловко пробормотал я, глядя на злочастный светильник в форме трёх наполовину раскрытых лепестков. Люстра разбрасывала по краям комнаты замысловатые кружева теней. — Я ничего не менял.
— Даже стол? — прищурилась Минадзуки.
— Ну, кроме стола.
Это было ужасно неловко.
Я ничего не смог возразить Минадзуки. Был я обузой или не был, но она была права. Я был слишком глубоко впутан в это дело, чтобы просто развернуться и умыть руки. Оставался только один способ. Найти убийцу. И ликвидировать его.
Минадзуки не стала говорить, что останется со мной. Это было понятно и без слов.
Из-за чего мне и было неловко.
— И рояль... — восхищённо протянула Минадзуки, обходя стол; она подошла к злочастному инструменту, смахнула пыль с крышки, и запоздало обернулась ко мне: — Можно?
— Конечно. — сказал я, подходя к ней. Минадзуки приподняла крышку и откинула её, открывая ряды чёрно-белых клавиш. Она нажала на одну из них: рояль издал нерешительный звук, будто пробуждаясь от глубокого сна.
— Ты играешь? — спросила Минадзуки, оборачиваясь ко мне. Я опустил глаза, глядя на клавиатуру. Пальцы помимо воли легли на неё.
— Играл когда-то. — проговорил я. — Мне не очень нравилось.
— Тогда почему?
— Любой приличный мальчик должен уметь играть на рояле. — двинул плечом я. — Не знаю.
— Нет. Зачем держать его дома?
Я не ответил. Пальцы надавили на клавиши, и рояль зазвучал — раскатисто и неловко, заглушив дробное стаккато дождевых капель.
Минадзуки заворожено глядела на меня, а я играл — мелодию, разученную когда-то давно, в другое время, целую вечность назад. Музыка лилась из-под клавиш, чуждая и непривычная, неловкая и неоконченная.
