— Нет поганца в лагере. — Кубин ворвался в комнату и сразу скинул с себя верхнюю одежду. — Я полусотню направил на поиски.
— В какую сторону?
— С какой приехали. На запасной тропе следов нет. Ничего, дозоры его пропустить не должны. Поймают, а я с него кожу сниму. Медленно.
Дед Матвей тряхнул руками и, кивнув на Михаила, с надеждой спросил:
— Ну, что с ним, он жив?
— Жив, только без сознания. Нож, благодаря кольчуге, внутри ничего не повредил, только мышцу рассек. И крови он мало потерял. Скорей всего поганый его ударил очень сильно. Надо бы в чувство привести, а то очухается некстати, когда рану зашивать начнем.
Кубин покачал головой.
— Надо же, а степняк сильным не казался.
— Ладно, ты, Власыч, у головы вставай, выдернешь нож и кольчугу снимешь. Демьян, ты к руке, придержишь, если что.
Я обернулся к остальным:
— Бояре, ноги придержите, а ты, — я кивнул ратника с внушительными габаритами, — ты у другой руки встань.
— Начнем. Ну, Господи, помоги. — Я перекрестился.
Сложность была в том, что нож застрял в теле и удерживался кольчугой и поддоспешником. И не сняв кольчугу, рану не обработать. Хорошо хоть, поддоспешник был не очень толстый и моя рука, подняв его и нижнюю рубаху, легко проникла к груди с мхом, завернутым в ткань и промоченным самогоном.
Я кивнул Кубину и он, взявшись за рукоятку, выдернул нож.
— Йох...
Борзов рванулся и выгнулся дугой. Он махнул руками так, что Демьян и ратник напротив разлетелись в разные стороны, но тут же вскочили и кинулись обратно. Борзов зарычал и попытался вывернуться. Ратники, что удерживали его ноги, еле держали. Я успел сунуть руку к ране и прижать тряпицу, но чуть не отлетел от удара. Кубин навалился и заорал ему в лицо:
— Миша, Миша, успокойся. Это мы.
Борзов обмяк и открыл глаза. Он, осмотрелся и, увидев меня, хрипло прошептал:
— Володимир Иванович, поганый сбежал.
— Тихо, спокойно. Мы знаем. Миша, мы сейчас снимем кольчугу и поможем тебе, а пока ты рассказывай — что и как случилось. Власыч, стягивай железо.
Я, с помощью ратника слева, приподнял Михаила, удерживая руку с тампоном на ране, и Кубин осторожно стянул кольчугу.
— Ты, Миша, не молчи, говори.
Борзов сглотнул и начал рассказ:
— После того, как Матвей Власович сказал о том, что возвращается дружина, мы обрадовались, и сказали поганому, что его ждет интересная встреча. Но тот сидел и, смотря на нас, улыбался.
Начали разрезать поддоспешник, но тот резался плохо.
— А потом, вдруг встал и сбросил верёвки с рук и ног. Как будто и не завязаны они были.
Мы замерли и переглянулись.
— Постой, как это стряхнул? Его плохо связали?
Борзов покачал головой.
— Хорошо связали. Только он их взял и стряхнул. Как бы сбросил.
М-да, мне этот монгол сразу странным показался, супермен, мать его. Наконец поддоспешник разрезали и откинули в стороны. Рубаху с запёкшейся кровью распороли быстро.
— Дальше, Миша. Что дальше?
— Дальше он встал и сказал что-то вроде 'илжиг хэмжээ'.
Я скрипнул зубами — посмотрим, кто наивный дурак.
— Гаврила кинулся к нему, но тот увернулся, как ты, Володимир Иванович, и брат в стену ударился. Я не стал нападать сразу, а стал медленно подходить, чтоб его схватить наверняка. А он как закричит 'Я-а-а!'. Чем он меня приложил, я не увидел.
Понятно, чем ударил его монгол. Вот уж не думал, что тут кто-то может, как каратист ногами махать.
— Чую спиной о стену приложился, У меня в голове гудит, туман в глазах, а там Гаврила взревел. Слышу хруст. Ну, думаю конец кощему. Помотал головой, встал и вижу — поганый на меня смотрит и щерится. А брат сзади лежит. Дальше... не помню.
Я кивнул Михаилу:
— Понятно, Миша. Демьян, налей из моей фляги полный рог. И дай ему выпить.
Горин налил самогона и поднес рог к губам Борзова.
— Выпей, Миша. Это тебе поможет.
Борзов сделал глоток и поперхнулся.
— Пей, пей. Всё пей.
Тем временем Кубин приготовил нить и иглу, тампоны смоченные самогоном. Раненый сделал последний глоток и закрыл глаза. Я обработал рану и приготовился её зашивать.
— Сейчас будет больно.
Откуда-то появилась деревянная палочка, которую сунули Михаилу в рот. Руки и ноги ему опять стали держать. Я наклонился над раной. Черт, надо было и мне дозу принять. Помню, что значит шить без укола. Но парень только тяжело дышал. Наложив швы и забинтовав грудь, я выпрямился и вытер пот с лица. Дверь открылась, и вошел боярин Бедата.
— Объехали все тихие дозоры. Чужих нигде не видели, никто мимо не проходил.
Я переглянулся с Кубиным. В его глазах читались те же вопросы, что и у меня. Как так? Куда монгол делся? Улетел он что ли?
— Ты уверен, Иван Григорьевич?
— Уверен. Я ещё раз проехал вокруг. Следов акромя наших нигде нет.
Не простой этот монгол оказался. Как в воду канул. Исчез будто шапку невидимку надел. Ниндзя, мля. Хреново, если он как-то умудрился проскользнуть мимо дозоров. Значит, остаётся только одно. Я опять посмотрел на Кубина:
— Объявляй аврал, Матвей Власович. Собираемся и уходим ко второму лагерю. Срочно.
Кубин вздохнул и, оглядев всех, сказал:
— Все, бояре, собирайтесь. Вы слышали, что сказал Владимир Иванович? Уходим.
Уходили на следующий день, после полудня, успев за ночь собрать все необходимое. По общему решению, всех освобожденных от полона, решили отправить вместе с покалеченными ратниками в керженские леса. Им выделили сани и лошадей. Михаил Борзов уезжать в родные места категорически отказался. Да и понятно почему.
Саней на всё не хватало, стали делать волокуши, на которые грузили добро, продукты и сено.
Жаль было оставлять уже обжитое место. Да и построенного было жаль. Люди оборачивались и долго крестились на высокий крест посреди строений, где со временем хотели поставить церковь вместо часовни. Батюшка долго стоял на окраине и бормотал молитвы, он уходил самым последним. Люди не роптали, каждый понимал, что если придут монголы, то вырежут в отместку всех до единого.
Уходя, раскурочили гать и завалили вторую дорогу деревьями. Погони не боялись — дорога ко второму лагерю наполовину проходила через болотистые места. Так, что монголы вряд ли сунутся за нами. Уже к вечеру колонна добралась до края болот. Поутру обоз разделился. Мы попрощались и направились в разные стороны.
18.
Настал последний жизни миг,
Стою один я пред врагами,
Весь полк полег,
Весь полк погиб,
И вижу я уж смерти лик,
И вороньё кружит над нами.
В бою мне ярость помогла,
И ненависть к врагам толкала.
Но в сердце нет уже тепла,
Да, нет совсем тепла.
Ненависть всё сердце обуяла.
В кулак собрав остаток сил,
Со всей своей душевной болью,
Я ненависть из сердца выжгу,
И пустоту,
Всю пустоту,
Заполню до краёв любовью.
Сильней сжимаю рукоять,
Сквозь зубы чту я песню смерти.
Врагам меня не удержать,
Теперь уже не удержать,
Для них я стану самой смертью.
Монгольский обоз, табуны лошадей и охрана из тысячи всадников, были похожи на черный поток, заполнивший все русло реки. Тяжелые волокуши тянули волы, запряженные в несколько рядов. Что там нагружено не понять, все укрыто рогожей и шкурами. Таких волокуш я насчитал двадцать. Были и поменьше. Наверняка, хоть в одной из них, найдутся и детали к осадным орудиям.
— А охраны много, Володя. Не по силам нам.
Кубин стоял рядом и всматривался через густые ивовые кусты на реку. С холма, что стоял недалеко от русла, было всё хорошо видно.
— Да, ты прав, Власыч. Слишком много их. Но попробовать стоит. Получится у нас, и на один обоз у Батыя станет меньше. А вдруг тут осадные орудия везут?
Кубин посмотрел на речной поворот, откуда вытекали табуны лошадей и хмыкнул:
— А ведь и лошадей поганых лишить доброе дело будет. Так, Макар Степанович?
Лисин кивнул:
— Давно пора челны поразмять. Токмо много их, поганых-то. Как сполнять дело будем?
— А может просто обстрелять их, а обоз поджечь огненными стрелами и уйти?
Садов сплюнул и поправил налатник. Я вгляделся в поток, ну-ка ну-ка...
— Матвей Власович, глянь-ка внимательней на охрану.
Кубин обежал глазами монгольский обоз и нахмурился:
— Охрана как охрана. Хорошая, нечего сказать.
— А вы, бояре что скажете?
Но сотники пожали плечами. Только Горин, внимательно осмотревший обоз, сказал:
— Тяжелой конницы нет. А более я ничего и не приметил.
Усмехнувшись, говорю озадаченным боярам:
— Эх вы, сотники. Гляньте, а ведь охрана-то из данников состоит. Тут монголов-то нет. А если есть, то мало. Вон тот десяток, возможно.
Садов пожимает плечами:
— Не един ли крест для нас? Говори, Володимир Иванович, что задумал.
А задумал я то, что всегда использовали степняки против сильного войска. Хитростью выманить и внезапно ударить. Только я собираюсь ударить по обозу, а охрану обмануть. Так как в охране не монголы, то моя хитрость должна сработать.
— Давайте, бояре, отойдем.
Мы углубились в лес, густо растущий на краю холма. Остановившись на маленькой поляне, я на ровном снегу прочертил кривую линию.
— Вот это река. Как идёт обоз, вы сами видели. В голове охрана, примерно десять сотен. В середине растянулся обоз. За ними табуны. Наверняка за табунами идет ещё отряд, но, думаю, небольшой. А теперь моя мысль. Ты, Тимофей Дмитриевич, в хвост обоза зайди. С собой возьми полусотню, остальные пусть со мной будут. Макар Степанович, Борис Владимирович и Иван Пантелеевич, вы в начало обоза зайдите. Подальше. Встанете за дальним поворотом, пропустив дозор. Потом пусть вперед выедет пять десятков, как бы нечаянно с обозом столкнулись. Пусть стрел покидают малость и наутёк. Думаю, степняков в погоню много сорвётся. А вы за поворотом их и встретите. Это как мы у Люнды сделали, помнишь, Матвей Власович?
Кубин кивнул:
— Помню, но тут их больше, и намного.
— Погоди, я ещё не договорил. Ваша задача только отвлечь, оттянуть на себя охрану. Ударите стрелой, постоянно отходя и заманивая дальше, а потом в лес уходите. Нам силы ещё потребуются. Обозов и табунов у Батыя много.
Я повернулся к Садову.
— Теперь ты, Тимофей Дмитрич, как обойдёшь вон ту рощу, смотри, как начало боя увидишь, прямо в табуны вклинивайся, охрану бей стрелой и выдавливай коней в нашу сторону. Сколько сможем, столько и уведём. Охрана с той стороны вам мало чем помешает, только близко к ним не лезьте.
Сотники насупились.
— Ты, Володимир Иванович, нам как руки связываешь, от боя отваживаешь.
— Погодите, бояре, будет вам бой. Ведь не всё может гладко получиться. Главное обоз уничтожить, и коней угнать, сколько сможем. А саблей помахать всегда успеем. Теперь ты, Демьян.
Я повернулся к Горину.
— Ты со своими стрелками вместе со мной будешь. В обозе пусть твои молодцы наши особые стрелы возьмут и масло земляное. Бочонков десять, думаю, хватит.
— Всё, бояре, этот обоз от нас никуда не денется.
Мы поднялись в седло и спустились с холма. Там, в перелеске, рядом с нашим обозом, стояла дружина, которая ещё три часа назад направлялась к запасному лагерю. Дозоры, разосланные вперёд и в стороны обнаружили монгольский обоз, и просто пропустить его было нельзя.
Лисин, Бравый, Садов и Борис Велесов увели свои сотни. Подошли парни Горина с навьюченными на заводных коней связками обычных и зажигательных стрел, и бочками с нефтью. Я поднял руку, привлекая внимание:
— Слушайте все! Пока охрана поганых не сорвется в погоню, сидим тихо как мыши. Стреляем только по команде.
Я повернулся к Кубину:
— Пожелай нам удачи, Матвей Власович. Если что, уводи обоз к лагерю. Там встретимся.
— Да ну тебя к лешему. — Кубин сплюнул через плечо.
— К черту. — Поправил я, и развернул коня в сторону реки. За мной пошли полторы сотни ратников.
От реки шел гам от тысяч лошадей, волов, тянущих тяжелые волокуши, смеха и разговоров степняков. Слишком беспечно они себя ведут. Это хорошо, спасибо им.
В заросшей впадине, выходящей к реке я разместил ударную полусотню. Вдоль берега, скрываясь за кустарником рассредоточились лучшие стрелки Горинской сотни. Пригибаясь и осторожно выглядывая, проводили взглядами головной отряд охраны. Голова обоза уже отползла от нас почти на пятьдесят метров, когда, наконец, едущие впереди степняки зашумели и с гиканьем и своим клохтаньем, почти все, умчались вперед. Обоз остановился. Кто-то из отроков радостно хмыкнул.
— Клюнули.
Тихо сказал:
— Всем приготовиться.
Команда разошлась в стороны, и зашуршали вынимаемые из колчанов стрелы. Сзади сразу засуетились самые младшие из новиков, наполняя нефтью зажигательные стрелы и приготавливаясь их подавать.
Всё, пора.
— Бей!
Все быстро сделали несколько шагов, выходя на свободное от кустов место и к общему гомону добавились треньканье луков и шелест стрел. Оставшиеся охранники и погонщики стали быстро выбиваться, волы, на головных повозках получив в спину шальные стрелы, рванули в стороны, перекрыв проходы. Поднялся воловий рев и крик раненых. В ответ полетели редкие стрелы, но стрелки тут же получали сразу по нескольку ответных стрел, и больше не появлялись.
Со стороны умчавшихся сотен степняков раздался клич и сразу различимый на общем фоне звук от копейного удара.
Черт, говорил же заманивать дальше и избегать прямого столкновения. Так и поджечь ничего не успеем. Обернулся и заорал:
— Зажигательные стрелы давай.
К берегу метнулись парни с пучками тяжелых стрел с берестяными ёмкостями на древках, наполненные нефтью. Рядом воткнули горящий факел, чтоб поджигать их перед выстрелом. Русло стали перечеркивать огненные шары, за которыми тянулись черные дымные шлейфы. Горящие стрелы ударялись об накрытые шкурами грузы на волокушах и вспыхивали, разливая пламя в разные стороны. Мельком глянул по сторонам — горел почти весь обоз. В хвосте обоза, за поворотом, творилась непонятная суета.
Со стороны ушедших сотен, в сторону обоза, явно накатывал гул и звон от сражения. Что там творится? Что пошло не так?
Ещё раз оглядел горящий обоз и обнаружил что горят-то только шкуры, а под них огонь не попадает, видно, а нефть просто стекает на покрытый снегом лед. Этак мы не сожжём ничего. Выхватываю саблю и ору:
— Вперёд, к обозу. Шкуры срывайте. Быстрей!
Полусотня ратников, выскочив из впадины, разошлась в стороны, выискивая выживших, и прикрыла новиков, которые кинулись к обозу, который сгрудился у противоположного высокого берега. Перескакивая через сугробы, бегу к обозу. Пробегая ударил саблей поднимающегося степняка со стрелой в плече.
У волокуш, наконечниками рогатин стали резать шкуры и растаскивать с грузов, заворачивая их так, чтоб огонь перекинулся на сам груз. Я подскочил к большой волокуше, сунул саблю в ножны и подхватил валяющееся копье. Поднатужился и поддел горящую шкуру. Под ними обнаружил ровные и чем-то пропитанные бревна, аккуратно увязанные в ровные стопы.
