— Ты с ума сошёл, без мужа, в такое непростое время безотцовщину разводить. Если б я и хотела, такое делать безнравственно. Ребёнку нужен отец. Он ведь ни в чём не виноват. Он будет расти, и что я скажу ему? Хочу быть деловой свободной дамой. Нагуляла. Между ним и Данькой целая пропасть. У того был отец. А ты, модным заморским словечком называешься, что появились у нас вместе с сексом и исключительно для него — "бойфренд".
Кушнир поморщился.
— С "бойфрендом" ты погорячилась. У нас с тобой не просто секс. Мы давно живём семьёй. Я понимаю твою линию про то, что современные женщины вполне самодостаточны, но... жизнь тебе уже доказала твоё заблуждение. Покатил на тебя вал серьёзных неприятностей, и сразу сильное плечо понадобилось, чтоб защищать дом и женщину, мужик нужен.
— Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму...— отвернулась она.
Но Никита не собирался отступать. Он повернул её лицо к себе, забрал руки в свои...
— Всё, выговорилась. Я твоё красноречие не перебивал. Теперь ты меня послушай. Я что от ребёнка отказываюсь или от тебя... Нет, даже наоборот. Завтра пойдём и распишемся. Печать поставим. Тем более тянуть уже нам некуда. У тебя будет муж, у ребёнка отец. Ну, давай, давай, собирайся, а то подснежники там завянут.
У Лены на глаза навернулись слёзы, и она сказала совсем не то, чего бы ей хотелось сказать, а ему услышать.
— Но это палка о двух концах, я не хочу больше влезать в кабалу.
Только Кушнира не смутило это и он как ни в чём небывало заявил.
— Мало ли чего мы хотим или не хотим. Я не против свободных отношений, но ты права, дети должны рождаться в семье. За всё в этом мире надо платить. Для ребёнка это важно. Значит, штамп поставим. Естественно, придётся отдать часть своей свободы.
— Я не хочу и не могу быть пустым местом или приложением к мужу,— закрыла лицо руками она.— Слово себе дала.
— Книжница, твои страхи в большинстве своём надуманы. Но бывает, сделаешь неосторожное движение, которое окажется для близкого человека болезненным. Но не намеренно же! Отнесись к этому проще, постарайся простить. Я не специально, честное слово.
— Я буду понимать и прощать, а ты вытирать об меня ноги. У меня всё уже это было и я не хочу больше через такое счастье проходить.
— Раскрой глаза, рядом с тобой совершенно другой человек. Лен, тебе что плохо со мной?— Она покачала головой. Получилось так, что она выговорилась и сейчас всё больше молчала и слушала.— Тогда собирайся. К чему всю жизнь играть в кошки — мышки с происками судьбы? Помнишь, я гадал на карнавале. Мне гадалка нагадала, что у меня будет сын, а я не поверил и смеялся.— Разговаривая, он, не заметно для неё, развернул упирающуюся женщину к себе и прижал к груди.— Хочешь, на колени встану и попрошу твоей руки, как полагается. Я люблю тебя, книжница, стань моей женой.
Несчастье и счастье тулятся рядышком. Не зря говорят, что счастье -это тот компонент, который обязательно следует за несчастьем. По крайней мере, в её жизни складывается именно так.
Соседки по несчастью не просто вытянули шеи, и поднялись. Доктор, посмотрев на то, как шустро складываются в сумку вещи, почесав переносицу, изрёк:
— Потому, как вы готовитесь уходить. Я понимаю, что пациентки на завтра одной у меня не будет?
— Вы правильно заметили, док. — Заявил, пожав плечами, повеселевший Кушнир,— мы даём ему жизнь.
Возвращение было нежным и таинственно счастливым. Данька встретил их в прихожей, жуя яблоко, которое под его острыми зубками быстро кончалось, озадаченно почёсывая макушку, объявил:
— Я вам там чайник погрел. Никита покормить её, наверно, надо, а то она целый день с голодом в обнимку сидела.
Никита кинул сумку за кресло и притянул Лену к себе:
— Не наверно, а непременно. Она теперь за двоих у нас будет есть. Теперь она не может себе позволить неправильно питаться.
Лена слушала их болтовню и улыбалась. Сын своё непонимание их поведением выразил тут же пожатие плеч.
— Натворили такое и лыбятся оба. Со смеху над вами умереть можно, какие-то вы оба на одну сторону не правильные.— Стоя посреди комнаты с не дожёванным яблоком прогундосил Данька.
— Отнеси сумку в спальню умник.— Дёрнул его за рубашку Кушнир.
— А ты?
— Леной займусь. Надеюсь, ножа в спину от тебя мне не будет.
— Очень смешно,— фыркнул Данька, дожевал яблоко и без энтузиазма, подхватив сумку, ушёл.
Она зашла на кухню и сразу же грохнула дверцей холодильника. Есть хотелось неимоверно. Сосало где-то у самого хребта.
— Сядь, сжуй пока апельсинчик. Я быстро разогрею.
Лена пригасила набежавший смешок.
— Никита, не мельтеши так. Беременность не болезнь.
— Я догадываюсь, но от радости глупею и это хорошо, ты пользуйся и молчи. Не представляешь, как я хочу этого ребёнка. Он сунул в микроволновку гречку с мясом и грибами в горшочках, потом фаршированные блинчики, постелил скатерть и расставил подсвечники, а потом позвал Даньку на ужин. Но тот отказался, сказав, что уже заправился. Никита понял — устроил праздник только для них. И они остались вдвоём. С корзиночкой подснежников на столе, горящими свечами, горшочками с пахучей кашей, а ещё горячим фруктовым чаем.
Лене впервые не хотелось ни о чём думать даже о завтрашнем дне. Чем не рай, в мягком полумраке мерцают свечи, бросая жаркие отблески на лица. Вдруг страшно захотелось, держать это сегодняшнее маленькое счастье обеими руками, чтоб не выпорхнуло. Зачем бабе больше вполне достаточно. Кушнир прав, в этом мире ничто не вечно. Учёные намекают на то, что Солнце и то когда-нибудь взорвётся. Поэтому что уж говорить про отношения между людьми. Как будет, так и сложится?
— Никита, кажется, Данька обиделся?
— Он взрослый мужик, мы договоримся с ним. Не зацикливайся на этом.
— Мужики от рождения эгоисты. Был один любимчик у мамы. Появился ты. Он со скрипом принял, а теперь... Не представляю, как он с ним поладит. Такая разница. Это целая пропасть между ними. К тому же родство по крови вовсе не означает родства душ.
— Не накручивай себя. Двадцать лет это как раз такая разница, при которой он воспримет его не как брата, а как нашего с тобой ребёнка и всё утрясётся.
— Я ещё с тобой об одном хотела поговорить. Никита, мне кажется, что за мной следят?
— Тебе, кажется, или тебя насторожило что-то?
— Чувство скованности не отпускает. Мне кажется, я постоянно ловлю на себе чужой взгляд.
— Это слабый аргумент. Ребята из безопасности не должны суетиться. Правда, после последней встречи мы не виделись порядком. Но думаю, если б у них появились вопросы, то наверняка пришли бы ко мне.
Он опять вспомнил тех двух в костюмах на карнавале, и внутри у него всё похолодело.
— Но как быть мне?— поёжилась Лена.
— Давай поаккуратнее. И прошу, не отказывайся от охраны.
— Хорошо.
— Как тебе подснежники? Ты меня не поблагодарила...— Обняв её, прошептал он улыбаясь.
— Подснежники прелестны. Извини, у меня разбегаются мысли. Ночью непременно расскажу какой ты умница.
Они ворковали вдвоём, склонив, голова к голове, боясь расплескать их объединяющее счастье. Лена всю жизнь, чтоб не получить удара, боялась приближаться к людям и приближать их к себе. Она всех людей, что пытались раньше приблизиться к её жизни, мягко сворачивала в сторону. И вот он сам ворвался, не спрашивая позволения, и хозяйничает в ней, проникая с каждым днём всё дальше и глубже, опутывая и опутывая её новыми сетями. Это чувство к нему было совсем иным, нежели тогда давно к Семёну. Спокойное и ровное чувство в прошлом, бурлило, как вулкан сейчас. Какой-то адский огонь пылал в ней, заставляя смущаться и гореть, как девчонку. Помешивая ложечкой чай в пузатой чашке, она избегала смотреть ему в глаза. Так женщина в её возрасте любить не может. И лучше ему об этом не знать. Кто ведает, что из этого выйдет? Заметив её состояние, Никита, усадив Лену к себе на колени, притянул к груди, а, поиграв с подбородком и щеками, прикоснувшись легко к губам, открыл языком зубки, устремившись вглубь.
Уткнувшись ему куда-то в шею, прошептала:
— Ты не представляешь во что впутываешься.
— Про шею и голову, я всё знаю. Тонны бумаг об этом переписаны. Голова-мужчина, шея-женщина.
— Да, но там ничего не написано про то, что шея может быть мудрее головы. У нас не только разбег в возрасте, а ещё и эмоции разные. Потом всем известно: двум сильным личностям вместе ужиться сложно.
— Не усложняй жизнь. Мужчина с женщиной вообще по природе разные. Мужики рублены из камня, а женщины сотканы из роз и рассвета. Для женщин главное — любовь. Для мужика поиск и движение. Так, что теперь, разделить планету на мужскую и женскую половинки что ли? Значит, придётся учиться договариваться.
— Ох, не знаю... Хотя про любовь ты прав. Она для женщины вся жизнь, тогда как для мужчины только половина.
— Тут нечего знать или не знать. Надо пробовать. Пусть половина, но она только твоя. К тому же я читал психологов и знаю, что женщины зациклены уделять много внимания мелочам. И постараюсь справляться с этим вашим даром, избегая острых углов.
— Надо же, оказывается, ты готовился...
— А как же, мой возраст, пора. К тому же, ты та ещё штучка,— улыбнулся он.— А вдруг миф о двух половинках, которые ищут друг друга,— это сущая правда. И мы эти, Ленка, самые две половинки и есть?
— Идём спать половинка, я так устала... К тому же ты отлюбишь и уснёшь, а я буду часа полтора лежать, вспоминать и думать о всякой чепухе.
— Малыш, такое уж у нас разное строение...
— Естественно, вот мы и притопали к тому с чего начали наш разговор.
— Но это не мешает нам любить и быть счастливыми, давай рискнём, а?
Расписались тихо, никто кроме Даньки о том событии не знал. Выйдя из загса Никита неся жену на руках и легонько прижимая к себе толи шутя, толи всерьёз пробурчал: "Попробуй теперь сказать, что ты сама по себе и свободная женщина!" Данька сделал ему страшные глаза, советуя помалкивать и намекая на то, что она спрыгнет с рук и побежит разводиться. Лена ж вспомнила про медовый месяц. Никита обещал, а Данька тут же всунулся со своими россказнями:
— Медовый месяц в старину был придуман для молодожёнов и совсем не для того, чтоб кувыркаться с утра до ночи в постелях, а чтоб питались одним мёдом. Целый месяц, понимаете?
— Зачем?— уточнил Никита.
— Чтоб дети были какие надо, то есть правильные. А вам тот медовый месяц ни к чему, вы уже всё испортили. Заделали его как придётся. Не надёжные вы, проверить на вас ничего стоящего нельзя.
Лена прыснула. Кушнир принялся хохотать.
— На себе проверишь.
Он кивнул, будто ничего другого от него и не ожидал, и, посмотрев на часы, исчез.
Хорошо! Нет, просто замечательно! Слетали на недельку на Гавайи. На свадебном путешествии настоял он. Лена уступила. Никита показал ей Большой остров. Её поразила первозданная природа и незабываемое зрелище — водопады. Почему-то вспомнились красочные старые фильмы, где с экрана лилась прямо в зал, спадая каскадами та голубая шипящая красота. И вот сейчас это всё перед глазами. Смотри, сколько захочется. А ещё её заинтересовали вулканы причём, как выяснилось два действующих. Лена была поражена.
Беременность проходила нормально. У неё не было пока токсикоза, и недомоганий тоже не было. Никита во всём угождал, баловал. Ей было хорошо. Это трудно передать словами. Похоже на состояние лёгкой эйфории. Ела часто и понемногу. Особенно то, чего очень хотелось. А хотелось ей... мороженого. Никита носил коробками. Ешь! Предупредительно спрашивал про солёненькое. Она кивала:— "Давай..." Он тащил помидоры, огурчики, маленькие патиссоны и грибы. Лена всё это лопала, а он счастливый смотрел и улыбался.
Никита утром катался на горных лыжах по заснеженному склону вулкана, а после полудня доставляя удовольствие ей, добирались до великолепного пляжа. Отдыхалось с энтузиазмом, но последний день пребывания в этом райском месте приближался.
Данька был рад их возвращению. Хозяйничать одному надоело. Конечно, лучший выход было бы махнуть на острова с ними, Никита бы не отказал. Но напроситься в поездку не позволила сессия. Хвосты Данька иметь не хотел. А так, желанная свобода на третий день порядком надоела. Данька решил сделать им тоже подарок и купил три билета на концертную солянку в спортивный комплекс, "Песни лета" называется. Поход предполагался в день приезда на вечер. Вышли нарядные, парадные, надушённые. Пожелав, как водится "доброго вечера" сидящим на лавочке старушкам, прошли к машине. Но тут Лену осенила идея. Вспомнив слова сына насчёт бдительности старушек, она решила вернуться к оживлённо беседовавшим женщинам. Заинтересованный её променадом Никита встал за спиной.
— Ради бога простите.— Наклонилась она к старушкам,— Я заметила вы тут часто сидите, и многое видите. Бабки согласно закивали головами, мол, сидим, посматриваем.— А скажите, вы никогда не видели молодого, высокого слесаря в необычной расцветке камуфляже, такой же кепке и с покупными чёрными ящичками для инструмента, входящим в наш подъезд. Бабки призадумались, потом пошушукались и, подведя итоги совещания, воззрились на Лену с недоверием.— Что-то не так?— растерялась она.
— Милая, всё так, просто не сообразим, отчего такой вопрос, если он позади тебя стоит.
Лена, оглянувшись на озадаченного Никиту, ошеломлённо молчала и только чувствовала, как задыхающейся маленькой слабеющей птичкой бьётся в горле её сердце. Данька, ухватив двумя пальцами кончик своего носа, прогнусавил Никите:
— Никитос, я тебя предупреждал о "господине случае", выкручивайся теперь.
Было по всему видно, что Никита абсолютно не готов к такому трюку. Но он выдержал её, сначала недоумённый, потом уничтожающий взгляд. И не дал уйти в подъезд, а бросив Даньке:— Возьми машину матери и поезжай, развлекайся один. Ухватив Лену за локоть, впихнул упирающуюся женщину в свою машину. На вопрос Васи:
— Никита Богданович куда?
Раздражённо буркнул:
— В дом.
— Я ничего не перепутал,— обернулся водитель.— Точно в дом?
— Я что невнятно сказал,— повысил голос Никита. Думая про то, что если прорвёт плотину спасения не будет.
Лена, перестав рваться, застыла, как вкопанная.
— Никита Богданович? Ты ж говорил друзья? Что ещё про тебя я не знаю?— удивлённо поднимая брови, сверкала гневными она глазами.
— Потерпи, сейчас приедем и узнаешь всё.— Прижал он её к себе, откашлявшись.— Данька знал всё, а с тобой немного глупо получилось. Сначала дурачился, а потом не знал, как из этого вранья выпутаться. Лен, ну не смотри так...
— Как? Ты меня подкосил, а сынуля мой сверху прихлопнул,— всхлипнула она.
— Виноват, но не смертельно же.
Оно возможно и не смертельно, но обидно ж.
— Зачем ты меня дразнил, чего тебе от меня надо было?
Он не выпуская её из кольца рук чмокнул в щёку.
— Потом расскажу. Скоро уже приедем.
Но выдержать ей было до того, как приедут никак невозможно. Она повернулась к нему и ткнув пальцем в грудь выкрикнула:
