-Констан, — сказала я со вздохом, свидетельствующим о том, что хоть я и намеревалась совершить хороший поступок, но радости от этого не испытывала. — Ты запомнил это место?
-Ага, — настороженно отозвался ученик, также заметно павший духом, как это свойственно людям, мало понимающим суть происходящего вокруг.
-Так вот. Со всех ног мчись в Эсворд, найди там какого-нибудь годного священнослужителя и приволоки сюда, как бы он не сопротивлялся. Подними его из постели и скажи, что речь идет о спасении бессмертной души — или что у них там считается важным поводом, чтоб выбраться из кровати среди ночи?.. Пусть возьмет с собой святую воду и все, что ему нужно для погребения по правилам. Что они там, на кладбищах делают, чтоб земля стала освященной, как положено? Чадят вокруг благовониями, брызгают водой, распевают псалмы?..
Констан растерянно заморгал, потом спросил:
-А какого именно священника надобно притащить, госпожа Каррен? Канонической веры или братской? Есть еще отец Сибальд, который нониаст...
Я мученически застонала про себя, потому что понятия не имела, чем нониасты отличаются от канонистов, и, следовательно, как все несведущие в какой-либо сфере люди, предполагала, что эти различия могут оказаться весьма принципиальными, пусть даже и необъяснимыми.
Одним богам было ведомо, чьи молитвы более угодны их слуху и приносят упокоение душам усопших — на мнение людей полагаться не стоило. Я-то, как человек, не придающий особого значения религии, считала, что люди, при жизни наплевательски относящиеся ко всем этим храмовым премудростям подобно мне самой, вряд ли после смерти изменят свое мнение настолько, чтоб демонстративно и беспардонно выражать свое недовольство неосвященной землей, в которой им довелось очутиться. А, следовательно, наш призрак при жизни был достаточно набожен и ревностен в вопросах веры. Надо было это учесть.
-Та-а-а-ак, — протянула я, силясь собраться с мыслями. — А кто отпевал неопознанных жертв вампира, которых хоронили на эсвордском кладбище?
Констан задумался, поскреб свободной рукой макушку и сказал, что вроде бы все по очереди — и нониаст, и канонист, и представитель неведомой братской веры. Видимо, к этому важному делу городские власти приспосабливали того из них, кто придумал самую неудачную отговорку. А так как являться к мельнице в виде плаксивого духа надумал только один-единственный господин изо всех, кого прибило к берегу в данной местности, то, стало быть, прочих условия погребения вполне устроили, невзирая на разногласия между канонистами и нониастами.
Я удовлетворенно хмыкнула, потому что давно подозревала: это все формальности и только души редких зануд могут тревожить живых из-за того, что над их могилой кто-то не побрызгал водой, а уж тем более — сохраняют желание и после смерти разбираться, какая манера складывания пальцев более правильна при осенении могилы соответствующими знамениями. Потом я припомнила еще кое-что, отчего стразу же перестала хмуриться и воспряла духом.
-А который из эсвордских священнослужителей молод, черноволос и нос у него уточкой? — спросила я у всеведущего Констана.
-Это отец Этварт, канонист, — без запинки ответил ученик, после чего я довольно ухмыльнулась и сказала Констану, чтоб волок сюда именно отца Этварта, предварительно пояснив тому, что помощь требуется поместному магу. Ученик торопливо скрылся в кустах, выказав похвальное рвение.
...Мой выбор и довольство обуславливались тем, что упомянутый господин должен был проявить сговорчивость в подобном деле куда быстрее прочих, так как неоднократно посещал магистра Виктредиса по весьма щекотливой причине. Подобная беда была редкостью даже по меркам развращенной столицы, а уж для провинциального городка и вовсе была из ряда вон выходящей.
Отца Этварта все прошлое лето донимал суккуб.
...Это была печальная история — куда печальнее, чем у мельника, хотя бы потому, что последнему призрак просто надоедал, а суккуб еще и компрометировал свою жертву, не говоря уж о том, как он физически выматывал отца Этварта, не отличающегося особым здоровьем. Чем руководствовался развратный дух в выборе жертвы, для меня оставалось неясным, потому что с моей точки зрения молодой священнослужитель был тощ, бледен, излишне женоподобен, и, к тому же, на его лице застыло выражение многозначительной грусти, навевающее мысли о неких хронических желудочных хворях.
Не знаю, как в других краях, а у нас право на проведение экзорцизма было давно отвоевано у магов храмами, ведь являлось делом весьма прибыльным. Это давало возможность Виктредису поступить в согласии со своими внутренними устремлениями, а именно — объявить смятенному священнослужителю, что изгнание суккуба — не чародейское дело, и, следовательно, заниматься им поместный маг не намерен. Однако отец Этварт категорически отказывался обращаться за помощью к своим собратьям, небезосновательно полагая, что им будет куда проще изгнать из своих рядов нечестивого священника, нежели возиться с нечестивым духом. Поскольку выражение грусти на его лице во время этого пояснения сменилось выражением некой одухотворенной жертвенности с оттенком самодовольства, то я сделала вывод: суккуб вредительствовал отнюдь не по собственному почину, что собратья отца Этварта должны были сообразить куда быстрее меня.
Столкнулись два замечательных по силе характера: непоколебимое равнодушие Виктредиса вкупе с его ленью противостояли страху отца Этварта перед грядущим позором, который был подкреплен чувством вины и способностью к многочасовым проповедям. И, несмотря на молодость священника, занудству Виктредиса был нанесен серьезный удар. Поместный маг вручил отцу Этварту целую корзину различных успокоительных и снотворных снадобий, с которыми тот и отбыл. Надо отдать должное Виктредису — тот отличался вполне здравым скептицизмом и не верил, что суккуб отца Этварта существует где-либо, кроме как в пылком воображении молодого человека, слишком поспешно связавшего себя узами обета безбрачия.
Но на следующей неделе отец Этварт вернулся, еще более исхудавший и бледный, что объяснялось побочным действием снадобий, употребленных им в несоразмерных дозах. Его суккуб не сдавался, проявляя все большую развратность и соблазнительность, говоря о которых священник явственно вздрагивал и не находил места рукам.
И тут Виктредис вновь проявил похвальное здравомыслие, склонившись к мысли, что отец Этварт попросту свихнулся. В ход пошли сильнодействующие микстуры, применение которых впоследствии стало поводом для знаменитого Эсвордского Чуда. Слава о нем обошла весь восточный Эпфельредд, впрочем, не отличаясь продолжительностью. Как утверждали очевидцы, во время воскресной проповеди молодой священник вдруг заговорил ангельским голосом и весьма метафорично предсказал надвигающуюся кровопролитную войну. Впрочем, изложение отца Этварта своих видений было несколько путанным, поэтому некоторые до сих пор считали, что священник говорил об эпидемии чумы или нашествии саранчи; также была версия, что предсказание касалось неожиданного возвышения князя Йорика Эпфельреддского над прочими властителями или, по меньшей мере, рождения наследника в княжеском дому. Из столицы, куда дошли слухи о новоявленном провидце, прибыли высшие чины с целью прояснить ситуацию. Но поскольку отец Этварт ничего не помнил о своих откровениях и не говорил ангельским голосом (злополучной микстуры хватило ровно на одно применение), Эсвордское Чудо власти решили считать незначительным, и звезда прорицателя закатилась, к его же облегчению.
В конце концов Виктредис сдался. После очередного визита изможденного отца Этварта, он долго сидел в гостиной, глядя в никуда. Потом, пробормотав: "К дьяволу! Лучше уж суккуб, чем еще раз это все слушать!", надел плащ и ушел, несмотря на то, что наступило время ужина, к чему Виктредис относился очень щепетильно.
Вернулся он поутру, в дурном расположении духа. Покрасневшие глаза и встрепанный вид чародея свидетельствовали о том, что ночь выдалась тяжелая, а беспорядок в одежде — что суккуб без боя не сдался.
Так как отец Этварт больше не приходил, пришлось признать: поместный чародей все-таки на что-то годился. Хотя, зная Виктредиса, можно было предположить, что ему не понадобилось даже проводить обряд экзорцизма. Он, должно быть, просто побеседовал с суккубом в своей обычной манере, вдобавок пообещав, что будет приходить каждую ночь, после чего дух разврата решил более в Эсворд не возвращаться, дабы не усугублять этот неприятный для любого существа опыт.
Времени с той поры прошло немало, и я успела позабыть имя злополучного святого отца, тем более что о Чуде знала лишь по обрывкам рыночных сплетен, слышанных краем уха. Теперь же эта история давала мне право надеяться на безоговорочное сотрудничество со стороны отца Этварта, ибо что, как не наличие компрометирующих сведений, лучше всего способствует проявлению в людях таких добрых качеств, как сговорчивость и бескорыстность?..
-Какого лешего вы не взяли второй фонарь? — прервал мои размышления недовольный голос Виро. — Вы же знали, что отправите своего ученика за священником! Теперь мы будем сидеть в полной темноте, и обсуждать, по обыкновению, всех плотоядных чудищ, которые водятся в вашей мерзкой местности, чтоб угадывать природу шорохов в кустах было интереснее!
Я полезла в сумку, где на всякий случай валялось несколько лучинок. С тех пор, как я приступила к выполнению обязанностей поместного чародея, у меня уже успели выработаться некоторые привычки — в том числе и запасаться впрок источниками света, потому что большая часть геройствований почему-то упорно приходилась на темное время суток.
Погода, на счастье, была тихой — лишь время от времени шумели кроны деревьев. Однако лучинка тут же погасла, и нам все равно пришлось собирать сухие ветки, чтоб развести убогий костерок. Констан должен был вернуться по моим расчетам часа через два, поэтому я умостилась у огня поудобнее. Виро, подумав, присоединился ко мне, поворчав немного, что сидение на сырой земле едва ли не опаснее для здоровья, чем сражение с чудовищем средних размеров, ибо, по его наблюдениям, люди, пострадавшие от нападения монстров встречаются куда реже, нежели те, что мучаются хроническим недержанием по причине простуды.
Казалось бы, что еще нужно уставшему, больному человеку? Сиди у огня, грей ноги, да сморкайся в рукав. Но по беспокойному взгляду, который Виро то и дело переводил с меня на могилу, я понимала, что без неприятного разговора дело не обойдется. Не нужно было даже вспоминать семинары по логике, которые я старательно прогуливала в свое время, чтобы догадаться о нехитрой цепочке умозаключений, сложившейся у секретаря: если кто-то знает о могилке в лесу, неведомой прочим, то с большой долей вероятности можно утверждать — этот кто-то ее и выкопал. А если кто-то не поленился копать ее, вместо того, чтоб привлечь, как полагается, к этому делу муниципальные службы, то руководствовался он самыми что ни на есть противозаконными соображениями. Тут недалеко и до полной уверенности в том, что я укокошила какого-то беднягу в силу порочности своей натуры и закопала на полянке.
Я жадно следила за выражением лица Виро, пытаясь понять, к какому же выводу он пришел. А ну, как уверится в том, что я безжалостно убивала местных жителей, выдавая себя за упыря, да вдобавок еще и поместного мага уморила?.. Сейчас вот непременно решит, что рядом с нами покоится таинственно исчезнувший Виктредис, который пал жертвой моих коварных устремлений. Я бы, например, так и подумала.
Внезапно Виро поднял голову и посмотрел мне в глаза, застав меня врасплох. Взгляд у него был серьезный, что странно контрастировало с его забавной физиономией.
Я не мнила себя знатоком душ человеческих, но кое-что о людях знала. Так не смотрят, когда сомневаются в ком-то. Так смотрят, когда сомневаются в себе. Мы дружно отвели глаза и хором высморкались.
И, странное дело — я вдруг совершенно нелепо разволновалась, как будто действительно искала его расположения.
Вот же черт! Похоже, мне начинал нравиться этот вредный, прожорливый демон в человеческом обличье! Слабость моей изменчивой натуры вторично возникала на пути к возможному спасению — вначале я пожалела Констана, который меня безмерно раздражал на протяжении всего нашего недолгого знакомства, а теперь вот поняла, что ничего не смогу поделать со вторым своим спутником, пусть даже мне и представится возможность как-нибудь от него избавиться.
Тут я пала духом окончательно. Должно быть, простуда лишила меня тяги к выживанию.
-Господин Виро, — промолвила я после значительной паузы, ознаменовавшей мои тщетные попытки придумать какое-то толковое начало для беседы, отвертеться от которой не представлялось возможным. — Благодарю вас за то, что выполнили мою просьбу.
-Поразмыслив, я решил, что тем самым я не ущемлю интересы господина Теннонта, — напряженно произнес Виро, глядя в землю.
Мы помолчали. Ну а что можно было сказать, если все укладывалось в одну избитую фразу: "Я знаю, что ты знаешь"?.. Когда я просила секретаря сохранить в тайне подробности наших похождений, то дала ясно понять, что догадываюсь о планах Теннонта, а уж это-то ущемляло планы последнего до неприличия. Так что Виро сейчас явно лгал безо всякой надежды на то, что его вранье останется незамеченным. Должно быть, он испытывал те же неприятные ощущения по поводу своей глупости, что и я, но ничего поделать с этим не мог. Я тоже ему нравилась! В это было невозможно поверить, но другого объяснения не было.
Ситуация сложилась престранная: обычно люди напропалую врут, когда признаются во взаимной симпатии и теплых чувствах, обуявших их после непродолжительного знакомства. Мы же не могли даже мысленно признаться себе, что вполне дружелюбно друг к другу относимся. Эта нехитрая истина была совершенно нелепа, с какой стороны не посмотри, но отрицать ее было поздно.
Наконец, Виро решился. Он вздохнул, поднял измученный взгляд на меня и спросил с тоской:
-Ну почему?..
-Констан тут совершенно не при чем, — быстро ответила я, с облегчением перестав размышлять над неудобными вопросами. — Он бестолочь, дубина и я подчас его просто убить готова, но я вовсе не хочу, чтобы ваш Теннонт угробил дуралея вместо меня. Это нечестно.
-Какого дьявола, в таком случае, вы не извещаете Лигу? Если не этот остолоп пропадет — то вы.
Я покачала головой, грустно улыбаясь и удивляясь про себя, как же, в самом деле, умудрилась так влипнуть.
-Я не могу. Итог будет столь же плачевен для меня. Помощи мне просить не у кого.
-Та-а-а-ак... — протянул Виро, нахмурившись. — Может, поясните?
-Нет. Это к вашему делу отношения не имеет.
Опять молчание, взгляды в никуда. Вздох.
-Я не дам вам сбежать, госпожа Глимминс. Простите. При всей моей вам благодарности, я не могу нарушить волю господина Теннонта. Он никогда мне этого не простит.
Ну, кто бы сомневался. Чтоб превозмочь такую преданность Виро своему господину, было мало того, что я добровольно и глупо рискнула собственной жизнью ради его спасения. Мне стало горько. В очередной раз мне напомнили о том, что моя судьба сама по себе никому не важна, а мои чувства — никому не интересны. Ради меня никто бы не пожертвовал даже толикой своих интересов. Я не могла рассчитывать даже на такую роскошь, как признательность. Совершенно никчемный и бесполезный человек из тех, кто служит безымянным фоном для куда более важных людей, покорно следуя их воле. Должно быть, Виро попросту забудет мое имя спустя пару месяцев после моей гибели.
