— У вас есть на это право, — сказала Рандалин, почти не шевеля губами.
— И я буду счастлив им воспользоваться, — Гвендор сделал приглашающий жест, провожая ее в спальню. Я не отрывал глаз от его лица и понимал, что он намеренно затягивает эту ситуацию не из-за смутного удовольствия — он запоминал каждое ее движение. Огромная расстеленная постель лежала перед ним, как самое явное из возможных искушений.
— Мне кажется, что если вы уснете спокойным сном без сновидений в моем доме, — произнес наконец Гвендор, прикладывая руку к плечу в обычном орденском поклоне, — то это будет неплохим реваншем. Доброй ночи, миледи Рандалин.
И он с силой нажал на ручку двери, плотно прикрывая ее за собой.
Он приехал под утро — когда солнце еще не встало, но уже посветлело настолько, что это время суток сложно назвать ночью. Он заметно торопился — наверно, именно потому, что такие гости являются обычно под покровом темноты. Он неплохо представлял себе расположение комнат в орденской резиденции, поэтому сразу нашел кабинет, где мы с Гвендором сидели, коротая остаток ночи. Вернее, это Гвендор невозмутимо сидел в кресле, пуская к потолку дым, а я расхаживал по кабинету, тщетно пытаясь собраться с мыслями. Я чувствовал, будто что-то скверное вертится у меня в голове, но все время ускользает. И когда наш слишком поздний или чересчур ранний гость появился на пороге, не постучав, я понял, что додумывать мысль до конца уже не нужно.
Он коротко выдохнул вместо приветствия и бросил на стол шляпу и перчатки. Судя по его костюму, ехать ему приходилось быстро и зачастую менять лошадей где попало.
— Здравствуйте, Эрмод, — сказал Гвендор, на мгновение вытаскивая изо рта черенок трубки. Излишне было говорить, что он сидел спиной к двери и поэтому не видел лица вошедшего. — Хорошая ли погода теперь на Эмайне?
Эрмода я знал довольно неплохо, но только понаслышке. И мало кто в Ордене горел стремлением узнать его ближе, поскольку он был личным судебным приставом магистрата.
Эрмод откашлялся, прочищая горло от дорожной пыли.
— Командор Круахана, именем Великого Магистра Ронана и Совета пяти командорств я объявляю вас отстраненным от власти и арестованным. Вас надлежит немедленно переправить на Эмайну, где вы будете подвергнуты скорому и справедливому суду Ордена.
В лице Гвендора почти ничего не изменилось. Я бы даже сказал, оно сделалось чуть более безмятежным, будто он долгое время чего-то ждал, а теперь ждать уже не нужно.
— Вы прекрасно знаете орденские формулы, Эрмод. Наверно, знаете и то, что я имею право услышать причину.
— За измену и предательство интересов Ордена. Это личный приказ Великого Магистра.
— Будет ли мне позволено защищаться? — довольно равнодушно спросил Гвендор, словно выполняя формальность. Эрмод удивленно приподнял брови.
— Как положено по орденскому закону. Разве вы не знаете?
— Я просто хотел проверить.
Гвендор откинул голову на спинку кресла, продолжая выпускать дым из трубки.
— В любом случае, Эрмод, вам нужно отдохнуть с дороги. Торстейн покажет вам вашу комнату.
— Нет, — Эрмод покачал головой, — мы должны ехать немедленно. Пока никто не проснулся. В Тарре нас ждет корабль. И, прошу прощения, Гвендор, у меня есть еще один приказ. Сейчас я его выполнять не буду, но в гавани Тарра мне придется это сделать, — он опустил глаза и слегка покраснел, скрывая свое замешательство и неловкость, — вас приказано привезти на Эмайну в кандалах.
Гвендор смотрел на него в упор, чуть усмехаясь уголком губ со здоровой стороны лица. В его темных глазах было трудно прочитать что-либо, кроме вежливой иронии.
— И вы, конечно возмущены такой манерой обращаться с преступниками.
Эрмод вспыхнул еще больше.
— Я не знаю степени вашей вины, и надеюсь, что ее определит суд магистрата. Но я не стал бы применять подобные меры к герою Рудниковой войны.
— Однако Великий Магистр думает иначе, — Гвендор пожал плечами, улыбаясь настолько спокойно, словно ему предстояла увеселительная прогулка по берегу реки, а не поездка на суд в Эмайну. — Кроме того, далась вам всем эта Рудниковая война и мои якобы подвиги. Может, это Торстейн все выдумал.
Эрмод покачал головой — было видно, что спокойствие и невозмутимость гонца даются ему непросто.
— У вас есть пять минут, чтобы оставить необходимые распоряжения. Я жду вас внизу .
Дверь захлопнулась, и Гвендор медленно поднялся из кресла, положив недокуренную трубку на столик рядом.
— Бегите, — сказал я одними губами. — В конюшне две оседланные лошади. И они уже должны были отдохнуть.
Мой друг усмехнулся и положил мне руку на плечо.
— Зачем, Торстейн? Это не самый печальный конец, если разобраться. И если я скроюсь, что ждет вас?
— А ваша собственная жизнь вас не волнует?
— Не настолько. — Гвендор помолчал, покусывая губу и на мгновение задумавшись, — не настолько, чтобы ставить ее впереди чьей-либо еще.
Он оглядел свой костюм, скорее официальный и не очень подходивший для верховой езды, но через несколько мгновений махнул рукой с пренебрежением.
— Вы обещали мне, Торстейн, — сказал он решительно, — насчет Рандалин.
— Я не скажу ей ни слова.
— Приглядывайте за ней. Мне кажется, она к вам единственному из всех относится неплохо.
Я смотрел на него, широко раскрыв глаза и не в силах до конца осознать, что происходит.
— Передавайте привет Бэрду и Жерару.
— Гвендор! Неужели ничего нельзя...
— Вы уже один раз продлили мне жизнь на несколько лет. По сути, все должно было закончиться намного раньше.
Он слегка толкнул меня в плечо и пошел к двери, ни разу не обернувшись. А я так и остался стоять посередине кабинета, непонимающим взором глядя на оставленную на столе трубку, из которой поднимался тонкий сероватый дым. Подбежав через несколько мгновений к окну, я увидел, как от ворот резиденции быстрым галопом удаляются два всадника. Парадный белый командорский плащ хлопал за спиной первого из них, словно парус. Второй всадник торопился следом за первым, опустив взгляд на луку седла и не поднимая головы, словно он был истинным преступником, осужденным на скорый и справедливый суд совета пяти командорств.
Когда Жерар через час ворвался в кабинет, я сидел у секретера, медленно перелистывая вытащенные бумаги. Ничего особенно важного, такого, о чем обязательно стоило бы знать или что имело смысл спрятать от посторонних, Гвендор там не хранил. Может, у него были еще какие-то тайники, о которых я не знал. Но если бы даже сейчас очередные гонцы магистрата явились бы с обыском, они не обнаружили бы в его бумагах ничего предосудительного. Только испытали бы недоумение, как я испытывал его сейчас.
— Где наш великий командор? — заорал Жерар с порога. — Опять он дает мне какие-то ужасные поручения, несовместимые с психикой здорового человека. А потом вы все будете кричать: "Жерар, ты, наверно, свихнулся", "Тебе место в доме для умалишенных". А о том факте, что вы своим руками меня туда загнали, не вспомнит никто.
— Помолчи, — сказал Бэрд, мрачно стоящий в углу, прислонившись к стене.
— Бэрдик, солнышко мое, я знаю, что ты не любопытен. А вот Торстейну интересно, что именно меня попросил сделать наш Гвендор. Я это вижу по его глазам.
— Ну и что именно? — голос Бэрда был почти всегда одинаковым, независимо от того, с кем он говорил.
— Он знал, кого выбирает! — Жерар торжествующе взмахнул рукой. — Любой другой человек не выдержал бы с честью такое суровое испытание. Он приказал мне войти в комнату Рандалин и положить все ее долговые расписки на столик у кровати.
— А после этого ты должен был немедленно уйти.
— Послушай, Бэрд, — Жерар упер руки в бока, — почему тогда он не выбрал тебя для подобного поручения? Торстейна понятно почему — тот наверняка бы задержался у изголовья, чтобы увидеть, какое у нее будет выражение лица, когда она проснется.
— А ты?
— Я тоже задержался, — степенно сказал Жерар. — Только за портьерой.
На его лице неожиданно появилось выражение легкого смущения, которое возрастало по мере того, как мы вдвоем долго на него смотрели.
— Вот сами бы туда и шли! — закричал он наконец. — В первую очередь великий и непобедимый командор Круахана. Он, наверно, больше привык к таким сценам. А мне не очень нравится, когда женщины рыдают в моем присутствии.
— Что ты ей сказал? — я сам поразился тому, как неожиданно резко прозвучал мой голос.
— Ты полагаешь, я успел? — Жерар возмущенно всплеснул руками. — Сам попробуй ей что-нибудь скажи! Сначала она хватает расписки, все перелистывает, потом ударяется в рыдания, потом, когда замечает меня за портьерой, кидается подсвечником. Между прочим, это покушение на убийство. Нет, я просто заслуживаю немедленного и всемерного поощрения. Где Гвендор? Сегодня утром я рисковал жизнью ради него.
Мы с Бэрдом мрачно переглянулись.
— Считай, что это было в последний раз, — пробормотал Бэрд, опуская голову.
— Что значит в последний? Бэрдик, жара вроде спала, а ты по-прежнему выражаешься так, будто у тебя плавятся мозги. Куда вы дели Гвендора? Только не говорите мне, что устроили внутренний переворот с целью захвата власти. У вас на это не хватит умственных способностей.
Я давно уже слышал на заднем фоне стук каблуков по лестнице, поэтому не удивился, когда Рандалин распахнула дверь и остановилась на пороге.
Если бы Жерар не разглагольствовал во всеуслышание о том, что совсем недавно она обливалась слезами, я никогда бы в это не поверил. Чуть припухшие веки, покрытые более толстым слоем краски, чем обычно — но это было характерно для женщин из Валлены и никого не удивляло. Плотно сжатые губы и подчеркнуто равнодушное выражение лица тем более исключали всякую мысль о слезах или вообще каком бы то ни было проявлении слабости. Из всех присутствующих она смотрела в основном на меня, приподняв подбородок, и взгляд ее скользил чуть сверху. Не то чтобы он выражал легкое превосходство, я понимал, что это скорее всего придуманная маска, но сдержать вскипающее раздражение было трудно.
— Я вообще ничем не занимаюсь, кроме летописей Ордена, — услышал я свой неожиданно сварливый голос. — Именно в этот момент я записываю очередной факт. Хотите послушать?
В основном я обращался к Рандалин.
— Я польщена оказанной честью.
— Двадцать пятого июня сего года бывший командор Круахана, именуемый Гвендором....
Жерар расширил глаза и невольно сделал шаг вперед.
— ... был арестован по приговору пяти командорств и отправлен в Эмайну для предания скорейшему суду. Судьба командорства в Круахане будет решаться отдельно. Приговор, выдвинутый магистратом, гласил — предательство интересов Ордена и тесное взаимодействие с его врагами.
Жерар неожиданно издал глухой звук и метнулся в сторону Рандалин. Судя по вытянутым вперед рукам, он пытался вцепиться ей в горло. Но она довольно ловко уклонилась вбок и точным движением стукнула его по лодыжке, заставив свалиться на пол.
— Сука! — захрипел Жерар, хватаясь за ногу. — Это из-за тебя... ты, ....!
Он вообще употребил несколько таких выражений, которые я не посмел бы перенести на бумагу просто потому, что не люблю издеваться над белыми листами, которые ни в чем не повинны. И несмотря на то, что я во многом был согласен, что все произошло из-за Рандалин, у меня в мозгу подобное определение с ней не вязалось.
Воспользовавшись моим молчанием и нашим общим замешательством, она подошла к секретеру и оперлась на него.
— Гвендора арестовали? — спросила она с непонятной интонацией.
— Я должен еще раз повторить?
— И вы позволили это сделать? — она смотрела на меня, приподняв брови. — И он сам просто так сдался на милость вашего драгоценного магистрата?
— А как поступают чашники, когда их обвиняют в измене интересам ордена?
Рандалин слегка нахмурилась.
— У нас лишают ранга и объявляют вне закона.
— Потому что у вас Орден не несет ответственности за каждого.
— Ну что же, — Рандалин уперла руку в бедро, язвительно усмехаясь. — Тогда вам нечего беспокоиться за своего командора. Он в надежных руках тех, кто исполнен ответственности за его судьбу.
— Считаешь себя очень остроумной, да? — прохрипел Жерар, садясь на полу и стискивая руками лодыжку.
— Следую примеру тех, кто имеет обыкновение подглядывать за спящими женщинами.
— Больно ты мне сдалась! Если бы не Гвендор... И что он только в тебе нашел. Из-за какой-то...
Я предостерегающе приподнялся.
— Нечего на меня пялиться! — продолжал Жерар, растирая ногу и кривя губы. Если бы он был способен заплакать, то слезы уже давно катились бы по его лицу, а так оно просто исказилось до неузнаваемости — брови изогнулись, а уголки губ растянулись, словно в улыбке. — Вот почитай, что там Торстейн сжимает в руках. Может, хоть тогда тебя проймет.
Я испуганно перевел глаза на листы, которые действительно все еще не выпускал из рук.
Рандалин мягко потянула за кончик бумаги.
Я прекрасно знал, что там написано, но невольно опустил глаза, чтобы не видеть ее выражения лица.
Она проходит, не оглянувшись.
Безответная любовь.
Какое счастье.
В каждом взмахе ресниц новый мир.
Почему же так больно,
Когда она смотрит?
— Что это такое? — спросила она, на мгновение поднимая глаза.
— Видимо, стихи, — сказал я честно.
— Стихи? — отозвалась она недоверчиво. — Я никогда таких не читала.
— Я тоже.
Огонь разгорается под ретортой.
Но золото в тигле тусклее,
Чем ее волосы.
Пусть ее сны всегда будут спокойны
Так, как сейчас в моем доме.
Хоть без меня.
Рандалин медленно опустила бумаги, переводя взгляд с моего лица на Бэрда, потом на сидящего на полу Жерара и обратно. Трудно было что-либо понять на этом накрашенном лице, неожиданно напомнившем мне лицо валленского актера Люка — казалось, что краска выступила на нем особенно сильно.
— Вы ждете, что я начну биться головой об стену и выкрикивать слова раскаяния? — уголок ее губ слегка дернулся.
— Сомнительно, — я покачал головой.
— А что вы ждете от меня, Жерар? — она неожиданно наклонилась вперед.
— Чтобы ты побыстрее унесла отсюда ноги, — прошипел тот, садясь на корточки.
— Хорошо, — Рандалин тряхнула головой, оглядываясь вокруг с веселым отчаянием. Похожее выражение я видел на ее лице в игорной комнате, когда она бросала свой первый вызов судьбе. — Только я собираюсь уносить ноги в определенном направлении. Мне кажется, что я буду особенно полезна на Эмайне. Если хотите — можете отправиться со мной.
— А вы представляете, что ждет там чашников?
— Но вы же там все знаете. И поможете мне.
— Поможете в чем?
— Я где-то слышала такую фразу, Торстейн — нет такой тюрьмы, из которой бы не было выхода.
— Вы с ума сошли, Рандалин, — сказал я, поднимаясь. — По-моему, вы слишком самонадеянны.
