— Конечно нет! Но куда лучше того, что припасли для нее эти г… Яки! Мой отец все время меня избивал, и я же еще здесь, не так ли?
— Я бы не была так уверена, — сказала мать. — Я вижу лишь оболочку от мужчины. Если собираешься так говорить, то возьми мачете и погибни в бою. Забери с собой одного, и я приму все, что после этого произойдет со мной.
— Прекратите!
Ее родители проигнорировали взрыв Юмы, подчеркнутый льющимися из глаз слезами.
Она бросила на землю остатки мороженого.
— О чем вы вообще говорите? — едва связно сказала она, прижав руки к глазам и вытирая слезы. — Убийства? Чудовища? Я думала… что происходит? Что-то будет со мной?
Ее колени ослабли от страха и эмоций, так что она едва держалась на ногах. Весь день она знала, что что-то ужасно неправильно, но ей не хотелось в это верить. Что будет с ее родителями? Что будет с ней?
— Может, я и пародия на мужчину, как тебе нравится говорить, — услышала она слова отца, — но я не собираюсь идти желаемым тобой путем. Она заслуживает знать, что с ней будет, и что мы с ней делаем.
— Я бы не советовал.
В их семейный круг вторгся новый голос, и они втроем одновременно отшатнулись, инстинктивно шагнув назад. Они взглянула на вторженца.
Мужчина, которого Юма знала только как Танаку-сана, улыбнулся им, казалось бы, появившись из ниоткуда. Казалось, он не знал или не обращал внимания на появившийся на лицах всех троих ужас.
— Так это она, да? — сказал он, беззаботно удерживая при этом во рту сигарету. — Боссу понравится. Она довольно милая; напоминает мне мою дочь.
Мужчина наклонился к ней, и Юма инстинктивно дрогнула, отшатнувшись, но не смея отойти.
Она взглянула на улыбку мужчины, обрамленную тьмой окружающего его яркого света. В этом было что-то ужасное, что-то дающее ей знать…
Она прищурилась, ее внимание вдруг перешло с улыбки на лице мужчины к солнцу вверху. Что-то было…
«Это не солнце», — подумала она.
Через мгновение нависающий над ними призрак закричал, казалось, распадаясь у нее на глазах. Крик звенел у нее в ушах, настолько громко, что она невольно закрыла их и согнулась.
Затем крик прекратился, и она поняла, что кричал вовсе не призрак, хотя этого уже и не было. Это был Танака-сан, пришпиленный к земле осколком жуткого синего льда. Из раны, где его пронзило, лилась кровь, застывающая на поверхности сосульки.
Юма подняла глаза и увидела как будто двух стоящих на навесе над ней сияющих ангелов, одну в развевающемся белом платье, а другую в льдисто-синей броне.
После этого она мало что помнила.
Лицо ВИ побелело от шока, и Юма ощутила в своей душе боль и ужас. Волохов умело вычеркнул тьму человеческих душ из мироосновы ИИ, так что столкновение с кусочком старого мира обескураживало, как столкновение с чем-то по-настоящему чуждым.
Она почувствовала ободряющее прикосновение к рукаву и взглянула на слегка кивнувшую Мами.
Мами понимала, как Юма относится к ВИ. Юма вложила в ВИ множество своих личностных черт, как было принято при разработке нового консультативного ИИ. Однако между Юмой и ВИ было одно критическое различие: жизненный опыт. Жизнь Юмы довольно рано совершила безвозвратный поворот, но у ВИ нет.
— У меня была не самая лучшая жизнь, ВИ, — уставилась в свой кофе Юма. — Я постаралась, чтобы у тебя была лучше, не то чтобы в эту будущую эпоху это было так уж сложно. Я… думаю, тебе стоит знать.
Ветерок на лице был мягким и теплым, неся с собой запах… роз?
Через мгновение ее глаза распахнулись, и она недоуменно осмотрелась.
— О, хорошо, ты проснулась. Я боялась, ты пропустишь завтрак.
Ее взгляд сфокусировался на источнике голоса, высокой девушке-подростке в белой блузке и платье. Ее поза была величественна, но лицо мягко, и, стоя перед льющимся внутрь утренним светом, ее фигура выглядела почти сверкающей.
Через мгновение нахлынули воспоминания.
Безмолвные белые гиганты.
Отчаянно зовущие на помощь родители, бродящие необъяснимо вслепую.
Появившиеся из ниоткуда девушки, убившие пытавшихся напасть на нее монстров.
Девушки в синем и белом, казалось, нависшие над ней, омываемые солнечным светом.
Девушка в белом, утешающая ее, прежде чем… прежде…
Говорящий белый кот с золотыми кольцами на ушах, просящий ее спасти умирающую девушку перед ней.
Она приложила руку к голове, испытывая вдруг накатившую головную боль.
— Все хорошо, — сказала девушка, сразу же оказавшись рядом с ней. — Вчера ты приняла довольно много ущерба, но поверь мне, для только что заключившей контракт, особенно столь молодой, это довольно впечатляюще. Хотя ты немного перенапряглась.
Она взглянула на девушку и вдруг увидела то же лицо, покрытое кровью, когда та лежала перед ней разорванной на куски, кровь…
Она почувствовала, как взбунтовался ее живот, к счастью, прервав поток воспоминаний.
— Без тебя меня бы здесь не было, — сказала старшая девушка, — так что, полагаю, справедливо будет представиться. Я Микуни Орико, лидер пришедшей спасти тебя команды волшебниц. Сожалею, что тебе пришлось увидеть, что со мной произошло, но я весьма рада, что ты пожелала вернуть меня.
Девушка протянула ей руку для рукопожатия, и она через мгновение приняла ее.
— Титосэ Юма, — сказала она. — Я, э-э…
Она снова огляделась по сторонам. Она не узнала этого места, с красивой мебелью, роскошной гигантской кроватью и ярким солнцем. Ее спальня не могла с этим сравниться.
Где она?
— Где я? — спросила она.
— Я здесь живу, — сказала Орико. — Ну, точнее, это одна из гостевых спален. Полагаю, чуть причудливее, чем ты привыкла.
— Мои родители, где они? — немного сбивчиво спросила она, осознав, чего не хватает.
Девушка на мгновение опустила глаза, ее лицо несколько помрачнело. Затем она отвернулась от Юмы.
— Прости, — сказала Орико. — Мы не успели вовремя. Мы не смогли спасти их.
Юма опустила глаза, сжав в кулаках простыни кровати. Не то чтобы она любила родителей — сложно было любить того, кто едва обращает на тебя внимание и кто при малейшей провокации привычно оставляет тебе подбитый глаз.
Но они были всем, что у нее было, и из-за этого она почувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы.
— Что мне делать? — спросила она, даже в этом возрасте поняв масштаб катастрофы. — Где мне жить? Кто обо мне позаботится?
— Я.
Ответ был полон такой решимости, что Юма мгновенно удивленно подняла глаза, продолжая плакать.
Орико слегка наклонила голову.
— Я не могла просто оставить тебя там, особенно когда ты спасла мне жизнь, — слегка улыбнулась Орико. — Я из богатой семьи, и остальные девушки моей команду уже живут здесь, так что еще одна не вызовет проблем.
Юма всхлипнула, когда девушка отвернулась, к чему-то потянувшись.
— С-спасибо, — выдавила она. — Я… я…
— Тсс, все хорошо, — сказала Орико, повернувшись обратно с полным подносом еды. — Не волнуйся об этом. Если нужно выплакаться, прошу. Я сожалею обо всем с тобой произошедшим.
Юма всхлипнула, едва видя сквозь слезы. Она все еще видела булочки, молока, яйца — весь завтрак, что ей всегда хотелось, чтобы приготовила ей мать.
— Можно мне называть тебя онээ-тян? — спросила она, едва сумев выдать слова без заикания.
— Конечно.
Затем она схватила девушку за рукав и расплакалась, и не уверена была, прекратит ли когда-нибудь.
Проходящий по ее телу ветер холодил, тем холодом, что, казалось, хочет при возможности навсегда заморозить тебе лицо.
Юма разглядывала Митакихару в лунном свете, глядя на яркие огни города, пронзающие туманный ночной воздух. Ей следовало быть в своей хорошей теплой спальне внизу, отсыпаться после событий дня, но вместо этого она сидела на крыше, забраться куда было тривиально для волшебницы.
Ветер, казалось, каким-то образом стал еще холоднее, но она все равно не двигалась. Что значил холод, если сказанное Орико было правдой? Разве важно, что она замерзла насквозь, если ее тело лишь марионетка, лишь инструмент, используемый самоцветом на ее пальце?
По правде говоря, это не беспокоило ее так, как, возможно, должно было. Она привыкла к идее отделения себя от тела, идее представления, что боль происходит с кем-то еще — живя с родителями, это было навыком выживания.
Вместо этого ее беспокоили растущие подозрения о «Южной группе».
Это было сочетанием почерпнутого из разговоров других девушек и наблюдений за их поведением. Орико предупреждала ее не уходить одной слишком далеко — Кирика сказала, что это потому, что она попадет в засаду девушек из другой команды. Ее обычно не брали в патрули, которые были достаточно безвредны — вот только эти патрули неизменно приводили к стычкам с другими волшебницами и ранам, о которых ей приходилось заботиться.
Учитывались и другие моменты: настояние Орико учиться на дому, вместо разрешения ей вернуться в старую школу к друзьям. Ликование, с которым Кирика и остальные обсуждали бои с другими волшебницами. То, как Орико большую часть времени не отвечала ей прямо.
Она узнала, что силой Орико было видеть будущее, и она задумывалась, с чего бы девушке, способной знать грядущее, оставлять единственную целительницу во время схваток, где она была бы нужнее всего.
Может, она была молода, но знала достаточно, чтобы задумываться, даже если она знала, что девочке ее возраста не стоило беспокоиться о чем-то подобном.
Сегодня она впервые увидела другую команду волшебниц. Они назывались Митакихарской тройкой, хотя Орико телепатически шепнула ей, что они были двойкой, пока не заполучили новую девушку, которую они встретили впервые.
Они выглядели достаточно нормально — нормальнее, чем вообще выглядела Южная группа, если Юма будет честна с самой собой — но они кипели от ненависти — ненависти ко всем в Южной группе, ненависти в частности к Орико, настолько, что Юма даже не могла этого постичь.
И дело в том, что у Юмы сложилось отчетливое впечатление, это было виной Орико, а не их.
А затем было сказанное той девушкой, Сакурой Кёко:
«Что новая контрактница вроде тебя делает с такими девушками? Хочу тебя предупредить: все они сумасшедшие. С ними ты долго не проживешь».
Хоть Юма и вполне могла представить себе обман, она не могла убедить себя, что девушка лжет.
Ну, по крайней мере, ей не пришлось с ними сражаться. Она была не уверена, что смогла бы.
— Не думала, что ты из таких, кто торчит на подобном холоде.
Юма повернула голову взглянуть на новоприбывшую, Мироко Микуру, стоящую на вершине этой части крыши, как раз над ней.
Юма не очень-то знала, что ответить, так что она повернулась обратно к городу.
— Думаю, не так уж и холодно, — сказала она. Что еще ей оставалось сказать? Что она не может уснуть? Что ее пугает эта ее новая жизнь?
Юме показалось, что она услышала, как девушка телепатически что-то сказала, и нахмурилась, но прежде чем ону успела спросить, Микуру сказала:
— С ней и правда все не настолько плохо, — появилась она рядом с Юмой. — Со мной было и хуже. Ей повезло.
Микуру разговаривала не с ней — она разговаривала сама с собой. Юма была не уверена, была ли она безумна, как Кирика, но…
К чему бы кому-то вроде Орико целая команда подобных девушек? Другая команда, Митакихарская тройка, выглядела вполне нормально.
Микуру покачала головой, челка слегка колыхнулась, как будто проясняя ей голову, и ее глаза просветлели, словно она вышла из какого-то транса.
— Самоцвет души тебя не беспокоит? — напрямую обратилась она к Юме. — Должна сказать, меня это никогда не беспокоило. Душа в самоцвете это источник силы, и этот мир уважает только силу.
Юма не знала, как и на это ответить, и через мгновение Микуру сказала — себе:
— Еще ее беспокоит встреченная нами сегодня другая группа. Ну, все это часть плана. Орико сказала…
Голос Микуру стих, но девушка казалась неспособной остаться молчащей без телепатической передачи своих мыслей, и Юма слышала продолжающееся телепатическое бормотание Микуру, хотя не могла разобрать, что она говорит. Юма недолго пробыла здесь, но она уже поняла, что причина, по которой Микуру и ее девушку изолировали в их спальне на другой стороне здания, была в постоянной телепатии Микуру, возможно, невыносимой во время попытки уснуть. Она не представляла, как справляется с этим Айна.
— Почему ты присоединилась к Орико-нээ-тян? — спросила Юма. — Она сказала, ты была сама по себе.
Телепатическое бормотание приостановилось, и Микуру улыбнулась со снова просветлевшим лицом. Девушка, казалось, колебалась между двумя режимами — одном, где она была относительно нормальна, и другом, где она была потеряна для мира, потеряна в своих мыслях. Эти режимы приходили и уходили в самые неподходящие моменты.
— Когда-нибудь я тебе расскажу, когда ты достаточно вырастешь, чтобы понять, — сказала Микуру. — Идем, тебе пора в кровать.
Девушка пошевелила перед Юмой пальцами, и на мгновение показалось, как будто ее лицо замерзло, невыносимый холод ужалил ее в щеку…
— Ладно, я поняла, — сказала Юма, встав и приготовившись спрыгнуть в свою спальню. По правда говоря, она была рада предлогу уйти. Микуру выглядела достаточно приятно, по крайней мере в сравнении с Куре Кирикой или Хинатой Айной, но с ней все равно странно было разговаривать.
Лишь приземлившись в саду, она поняла, что так и не спросила Микуру, почему она была на крыше.
— Каково видеть будущее, онээ-тян?
Девушка взглянула на нее, на мгновение отвлекшись от магически улучшенных очков, через которые она напряженно всматривалась последние пятнадцать минут.
На губах взглянувшей на нее девушки заиграла улыбка, после чего она вернулась к очкам.
— Это ужасное бремя, — сказала она. — Никогда мне не завидуй, Юма-тян. Будучи той, кто я, видя то, что я вижу — это как принять ответственность бога без какой-либо силы.
— А что ты видишь?
Старшая девушка снова взглянула на Юму. Юма постепенно теряла терпение — в нынешние дни Орико все больше времени тратила на свои очки дальновидения, зачарованный предмет, который, согласно утверждению Хинаты Айны, способен был «пронзить облака, тени, землю и плоть». Было ли это правдой или нет, наверняка было то, что Орико многое видела через эти очки, которые использовала всякий раз, когда хотела проследить за текущими событиями, не опираясь на выматывающий взгляд в будущее. Юма так и не смогла узнать у Орико, откуда взялись очки, но из комментариев остальных вывела, что это почти наверняка была добыча с той, кого они… устранили.
