Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Сейчас она ответит сквозь зубы "никуда", сбросит рюкзак и закроется в спальне... Ивик молча смотрела в пол. А ведь она опять стала бояться смотреть людям в глаза.

Мама цепко держала её за руку.

— Не пущу! Ты что? Куда пошла? Ты что выдумала?

Надо было что-нибудь такое сказать, жёсткое и решительное. Ивик печально посмотрела на мать. Лёгким умелым движением высвободила предплечье. И скользнула в Медиану.

Ивик была уверена, что не заблудится, — всё ж таки она профессионал. Келлог показывал направление. Но путь предстоял неблизкий — даже если двигаться по воздуху предельно быстро, чтобы ветер свистел в ушах, всё равно дорога отнимет двое-трое суток. Как ни странно, расстояние от Шим-Варта до Маира в Медиане было даже значительнее, чем на Тверди. Хотя расстояния в Медиане с нашим трёхмерным континуумом никак не коррелируют. Дарайю, Дейтрос и Триму в реальном пространстве разделяют десятки парсеков.

Но Ивик и не торопилась. Она создавала "лошадку" и летела над самой землёй, на удобной для себя скорости. Когда держаться в воздухе надоедало, приземлялась и шла пешком.

Она не захватила c собой ни еды, ни воды. Поэтому вышла в ближайшие Врата, добралась до города — оказалось недалеко — набрала на Базе воды и взяла всё необходимое: сухари, сухофрукты, растворимые супчики. Гэйнам выдают всё запрошенное, только показать удостоверение.

Медиана давала свободу. И одиночество — а только это и нужно было Ивик сейчас. В глубине души она чувствовала вину. Наверное, она не права. Она не знает, как жить в этом мире.

И зачем жить? Ради кого защищать Дейтрос? Дейтрос — это ведь и есть её мама и папа, её родня. Никто из гэйнов, сколько их Ивик знала, не думал о своей работе с официальным пафосом. Мол, доблестные защитники, благородная жертва во имя Дейтроса и Тримы... Дейтрос не был абсолютно белым, Дарайя — абсолютно чёрной, всё в мире казалось очень сложным и малопонятным. А воевать мы всё-таки обязаны. Конечно, существовали лазейки, можно ведь и уйти из гэйнов. Варианты есть. Гэйн мог уговорить врача (или подкупить — это нечестно, конечно, Ивик не стала бы) и получить справку о несуществующих болезнях. Можно и подать в распределительную комиссию на пересмотр — вдруг у неё всё-таки призвание медика? Или хойта? Хойта только так и оказывались в монастырях, переходя из других каст. Можно и не уходить из гэйнов, добиться какой-нибудь синекуры, исследовать, заниматься теорией, преподавать. В конце концов, можно выйти замуж и рожать каждый год по ребёнку.

Можно даже уйти — если не в Дарайю, то в другие миры. Есть та же Трима... поселиться там, затеряться.

Но другие гэйны оставались на своих местах. Воевали. Казалось, все они думали только о том, чтобы получше устроиться, выбивали места в общежитии и отдельные квартиры, доставали вещи, стояли в очереди за продуктами — как все. Не были они никакими особыми пламенными патриотами. По графику дежурств выходили в Медиану и выполняли порученную им работу, чаще всего монотонную и скучную, иногда тяжёлую и опасную. Но под всем этим крылась железная уверенность: Дейтрос защищать надо. Дейтрос — это мы. Это Родина. Это наше всё.

Для Ашен, думала Ивик, Дейтрос — Родина, спору нет. Её родители защищают Дейтрос, её деды тоже защищали. Ашен любит родителей. Она плоть от плоти своей семьи.

Но нельзя любить Родину, если ты не любишь собственную родню. А как любить — такое? Вот Бог любит всех. Но ведь и Он ничего не может с нами поделать. Он только терпит.

И она, Ивик, — не Бог.

Допустим, мама, дядя Велл и все остальные — самые правильные люди, может, так и надо жить. Это Ивик неправильная. Она — другая. Она к этой семье по сути и не принадлежит. И семья её, кстати, совершенно не интересуется вопросами защиты Дейтроса. Мама готова наизнанку вывернуться, лишь бы не пустить своих детей в гэйны. А почему умирать должны другие дети? Чем её дети лучше остальных?

Если мама неправа, если вся семья Ивик неправа — то что такое тогда Дейтрос? Набор абстрактных идеалов, оторванных от жизни?

А если что-то менять в себе, то что? Если выполнять мамину программу — надо в первую очередь думать о себе. Устраиваться. Что ж, устроиться можно.

Только не хочется.

Очень уж тоскливо тогда жить будет. И писать она вряд ли сможет.

Убиться — наверное, несложно создать в Медиане оружие против себя самой... Убить себя, и на могилке напишут "она хотела быть гэйной".

Хотела, но это, выходит, никому не нужно. Таким, как мама, реалистам, разбирающимся в жизни, — точно не нужно. Гэйны — все поголовно неудачники, те, кто не сумел устроиться поприличнее. Хотя Скеро сумела. Она в квенсене была лучшей — и пожалуйста, она уже не ходит в патрули и не срывается по тревоге, она учится, изучает свойства Медианы и пишет исследовательскую работу, повышает свой уровень.

А Ивик неудачница.

Она неторопливо скользила над серой землёй. Здесь, по крайней мере, никого нет. Редко-редко что-то мелькнёт на горизонте. Правда, дважды пришлось пообщаться с патрулями. А так она держалась границ дейтрийских зон, избегала Врат, и её не замечали.

Ивик проснулась. Сразу вскочила и движением руки уничтожила постель. Надо же, вроде и торопиться некуда, а привычка сильнее.

Она надорвала обёртку на последней пачке сухарей. Больше ничего не осталось — сухари да немного водопроводной воды. А ничего и не надо больше, до родных Двенадцатых Северных Врат — всего несколько часов.

Ивик создала себе удобное кресло. Села — грызть сухари. Настроение — хуже некуда. Ей хотелось так и остаться в Медиане. Хотя бы до конца отпуска.

А может, и правда — махнуть куда-нибудь подальше? Что она забыла в Дейтросе? Что она там хорошего видела? Тоорсен и квенсен были получше родного дома. Но и там, если вдуматься... Её снова обожгла застарелая обида, показалось, что заныла спина. За что? Неужели она настолько хуже других, что заслужила такое обращение?

"Ты всегда ищешь повод обвинить других, но не себя", сказал внутри жесткий ехидный голос. Ивик сжалась. Знакомый голос, тоже из тех, кто "всегда говорит правду в глаза".

Она сама виновата во всём. В том, что её травили в сене. Что в тоорсене её никто не любил. Всегда были подруги — одна, две, не больше, и что это за подруги? Дана? Ивик с горечью вспомнила, как та выгораживала Скеро. Ашен? Да, она хорошая, но она для всех хорошая. Не для одной Ивик. И с Диссе так же. Мама любит, конечно... только не ту Ивик, которая есть, а идеальную дочь, которой Ивик обязана стать. Шендак, да должен же быть на свете хоть один человек, который любит тебя без всяких оговорок! Для которого ты — лучшая и единственная в мире!

Нет, голос прав. Это инфантилизм — "никто меня не любит". Если кто в чём виноват, то это она.

Она только не знает, как исправить свои ошибки, в чём они вообще, в чём именно заключается её вина.

Наверное, лучшее, что можно для неё придумать, — умереть. Что бы её ни ждало на том свете — хуже, чем здесь, не будет.

"Такие, как ты, ни Богу, ни людям не нужны".

Всю жизнь бодришься, внушаешь себе, что "всё хорошо" и "всё к лучшему", изображаешь полноценного члена коллектива, неординарную личность, а на самом деле...

Ивик встала. Сколько можно сидеть? И домой-то... в тренту то есть... уже не хочется. Глаза бы ни на кого не смотрели. А сегодня уже конец пути. Ладно, она пойдёт потихонечку. Пешком. Торопиться некуда.

Она выпила несколько глотков воды из фляги. Бросила рюкзак на воздушную подушку, наспех созданную. Зашагала по ровной серой почве, на ходу откусывая от сухаря.

Ночевала она ещё в дейтрийской зоне, а для того, чтобы по прямой дойти до Двенадцатых Северных, следовало пересечь опасный участок — дарайскую территорию. Не то чтобы буквально их владения, в Медиане нет государственных границ — но в этих местах могли оказаться дарайцы.

Ивик была уверена, что с ней ничего не случится. Именно тогда, когда особенно хочется сдохнуть, — ничего не происходит. Ходьба немного развеяла хандру. Знать бы ещё, где именно она выйдет. На Тверди расположение Врат то и дело менялось. Сегодня они в трёх километрах от Маира, а послезавтра — в пятидесяти. Иначе всё было бы просто: посёлки строили бы подальше от Врат, а военные части — наоборот, поближе. И было бы точно известно, откуда ждать нападения. Может быть, ей ещё от Врат придётся добираться. Зимний плащ на дне рюкзака. Надо будет достать, намотать на пояс...

Она увидела вспышку вдалеке. Остановилась, даже попятилась. Потом решительно взлетела вверх.

Вдали шёл бой. Масштабный. Звук не доходил, но горизонт полыхал и кипел от разрывов. Километрах в десяти отсюда. Почти у самых Врат... Ивик застыла, не зная, что делать.

То есть как — что делать. Там же наши, там моя шеха наверняка. Идти и присоединяться... Она медлила. И вдруг метнулась вниз, шестым чувством отследив опасность, над головой свистнуло что-то смертоносное, ярко-синее с золотом. Ивик поспешно создала сферу защиты — она уже видела, что к ней приближаются.

Человек двадцать. На одну гэйну — нормально. Равные силы. Ивик опустилась на землю, развернулась лицом к врагу, приняла стойку. Бросила назад "сторожа" — чтобы предупреждал о попытках окружения.

И вдруг поняла, что новой идеи не появилось. Она не готова к бою.

Ивик поспешно смоделировала проверенное оружие, первое, что пришло в голову, — "белые искры". Прожигающие насквозь одежду, кожу, живую ткань... Дарайцы даже не дрогнули, их фронт стремительно надвигался. Общеизвестное оружие — общеизвестная защита.

"Да ведь ты не сможешь! Ты хуже других. Что, мало было доказательств?"

Нет, в панике подумала Ивик, одну за другой метая ракеты. Они ещё слишком далеко, в этом и трудность. Шлинг, надёжный, безотказный шлинг, не требующий работы воображения, внутренней энергии... Но они пока вне зоны действия шлинга, и их слишком много для шлинга. Ракеты взорвались на кромке чужого защитного поля, не причинив врагу вреда. Вокруг Ивик заплясало пламя.

"Но до сих пор у меня всё получалось!"

"Череда совпадений. Ты со страху отбивалась кое-как. Ты ни разу не участвовала в настоящем, серьёзном бою".

...И ничего нового не идёт в голову! Ивик создавала знакомое — чёрные стрелы, зазубренные молнии, камнепад, — но получалось с каждым разом всё слабее.

Вот что чувствуют дарайцы, когда выходят в Медиану сражаться с гэйнами. Ты бессильна. Не в твоей власти — творить. Нет на тебе благодати Божьей. Нет вдохновения. Ничего нет.

"А с чего ты решила, что на тебе — и вдруг благодать?" И кто-то голосом отца Райна добавил: "Это прелесть, вы же понимаете. Надеяться на свои силы, ставить в центр не Христа, а себя". "Боже, помоги!" — в отчаянии крикнула Ивик, но небо оставалось немым.

Она уже не видела дарайцев. Окружающая Ивик сфера пока ещё защищала её от их оружия, но случилось худшее — вокруг всё заволокло чёрным ядовитым дымом. И из этого дыма летели и гасли у самого лица всё новые стрелы, огни, ракеты, одно кошмарнее другого, невидимая стена перед Ивик казалась живой, она то и дело вспучивалась неслышными взрывами, расцветала и переливалась огнями, клубилась и — подступала к Ивик, и это было страшно до потери сознания, хотя красиво, нереально красиво...

Страх в бою — это ничего, поняла Ивик. Это правильно. Гораздо хуже страха — смириться с тем, что ты умрёшь. Она опустила руки. Уже не хотелось сопротивляться.

Да она и не может.

Мамин уверенный и сильный голос:

"Я тебе говорю — тебя убьют! Ты хуже всех! Куда ты лезешь?"

Хорошо, мамочка, покорно подумала Ивик. Сейчас она любила маму. Та ведь бросала ей в лицо такие страшные и обидные слова не со зла, а наоборот, чтобы её уберечь.

Стена взорвалась слева протуберанцем, он лизнул Ивик, опалив адским жаром. Ивик задохнулась, почувствовала, что волосы горят, поспешно создала поток воды, затушив огонь, и только после этого ноги её подкосились.

А мама желала добра...

Только добра...

Она ведь так любила меня... Меня больше так никто не любил...

Значит, это и есть любовь?

Ивик не было больно, только бесконечно горько. Сейчас, она знала, всё кончится. Что-то упало на неё сверху, воткнулось в правый бок, пригвоздив к земле. Ивик почувствовала под собой мокрое. Правая рука разом ослабела. Дым навалился на неё, Ивик задохнулась, запрокидывая голову...

А потом дым исчез. И кто-то подошёл сзади, и над собой Ивик увидела свет — ослепительно-белый, невозможный, сверкающий. Она закрыла глаза (а боль уже начинала разрастаться где-то над печенью), но свет бил сквозь сомкнутые веки. И кто-то взял Ивик под мышки и вздёрнул с земли. Ивик закричала от боли. Но этот — непонятно кто — положил руку ей на самое больное место, на рёбра справа, и сказал:

— Радость моя. Единственная. Любимая.

Ивик боялась пошевельнуться. Боль исчезла — совсем. А в следующую секунду Ивик осталась одна, и правая рука висит плетью, и страшно близко — два десятка дарайцев, они подходили не скрываясь, они осмелели, но Ивик встала на колено, криво, клонясь набок, и, протянув левую руку, выпустила на волю родившийся образ — чёрно-серая косая стена рассекла пространство, чёрно-серая рваная мгла, пронизанная рыжими молниями, разрезала воздух и землю, вонзилась в шеренгу вангалов, раскидывая и убивая... До Ивик доносились их крики, и она машинально восстановила свою круговую защиту, атаки доршей повторялись, а вот уже они захлебнулись...

Зачем? Чтобы выжить. Он же хотел, чтобы я жила.

Ивик пыталась ещё нащупать шлинг — и не могла, одной рукой — никак. Но теперь уже всё с ней было в порядке. Она корчилась и кривилась от боли, стискивала зубы, но удерживала перед собой и медленно поворачивала по оси страшную рваную кляксу. В бешеном напряжении поднялась на ноги. Шагнула вперёд, последний рывок — живых доршей впереди больше не было. Остались неподвижные тела, засыпанные серым пеплом. Ивик осознала, что всё кончилось, — и рухнула на колени, а потом — ничком, в холодный щебень лицом.

Кажется, кровь уже не текла. Наверное, крупные сосуды не задеты. Левая половина тела обожжена. Ивик исхитрилась посмотреть на свою левую руку, которой только что уверенно действовала — рукав спёкся с кожей в чёрно-серую корку, пальцы покрыты волдырями. Господи! Но боли пока не было, первая стадия шока — видимо, эйфория первой стадии и помогла Ивик справиться с врагом. Правый бок жгло как огнём, что же там было, что за гадость, и правая рука болела нестерпимо, особенно выше локтя — видно, кость перебита. Сердце частило. Ивик подняла голову. Надо как-то встать... идти. Нет, встать никак. Ползти. Где келлог?

Бой кончится, и её найдут. Или не найдут. Она слишком далеко.

Ивик кое-как, левой рукой, с громкими стонами достала келлог — он превратился в спёкшийся камешек. Ивик заплакала и уронила голову.

Её, кстати, и дорши могут найти по второму разу. Как плохо... как пить хочется... Там рюкзак где-то был, но его теперь не достать. Даже если он и уцелел. Что же делать-то? Она опять приподнялась как могла. Впереди, метрах в двадцати от неё, мерцали несомненные признаки Врат.