Одолев слабость, Су-оп взял протянутый ему нож и направился к притихшим пленникам. Мальчишек положили на спину и крепко держали за руки и за ноги. Вождь Пыин-ли на негнущихся ногах пошел к первому из них, сыну Маналы. Мальчик заскулил как щенок. Он уже все понял... Су-оп хотел было присесть, чтобы примериться для удара, но внезапно изменил решение: отдал нож одному из сородичей, а сам занял место последнего, державшего ногу жертвы.
— Это его брат — Нья-тхе, — пробурчал Ге-пья и Мен"ыр нацелил свою стрелу в шею Пыин-ли держащего в руке страшный нож Кагаа.
Нья-тхе, видимо, не был столь впечатлительным, как его брат. Он широко улыбнулся, пару раз подкинул нож, поиграл им и уселся на живот мальчишке, схватил его за волосы и высоко поднял оружие. Нож, влекомый рукой, стремительно пошел вниз... Мальчик истошно закричал...
Просвистело несколько стрел и Нья-тхе упал на свою жертву. В его спине торчало сразу три стрелы Сау-кья. Нож выпал из его рук и отлетел далеко в сторону. Пыин-ли и Кагаа, державшие подростков, повскакивали. В следующий миг еще двое из них упали в траву. Раздались крики; враги заметались по сторонам; одни бросились вперед, снимая оружие, другие, наоборот, побежали к тхеремам. Началась суматоха.
С громкими криками из зарослей на поляну выскочили Сау-кья и бросились на врага, пуская на ходу стрелу за стрелой. Вождь Кагаа пытался остановить своих, бросившихся на утек воинов, но это ему не удалось. Тогда он развернулся и тоже побежал к хижинам, где и укрылся.
Сау-кья добежали до загородки и остановились. Мальчишки, еще не пришедшие в себя от страха перед, казалось бы, неизбежной гибелью, вяло побежали им навстречу, Сау-кья продолжали пускать стрелы в бегущих в панике врагов. Ге-пья и По-на-ло подскочили к телу Нья-тхе и отрезали ему голову тем самым ножом, которым он хотел разрезать горло сыну Маналы. Они подобрали оброненное кем-то копье и, насадив на него голову, воткнули в землю.
— Быстро назад! — закричал Ге-пья, понимая, что скоро враги опомнятся. Помогая бежать мальчикам, Сау-кья кинулись к зарослям. Вокруг них начали падать стрелы, а сзади неслись разъяренные вопли врагов.
...Вечером они уже шагали по тропе в сторону Бодойрын, в земли рода Ге-ч"о. Перед тем как уйти с пе-тойо, на которое они добрались после стычки обходными путями , Сау-кья перенесли часть припасов поглубже в лес и спрятали: они понадобятся, когда охотники вернутся, чтобы отомстить врагам. На то, что пэ-тойо останется не ограбленным ко времени их возвращения, никто не надеялся: рано или поздно Пыин-ли и Кагаа доберутся до берегов уединенного озера.
Уходя, Мен"ыр перед духами поклялся, что обязательно найдет меня и маму. Надежды на встречу с Го-о, как он позже признался, у него было мало: раз тхе-эн не вышел и пэ-тойо, как это сделал По-на-ло, значит, уже не мог, лишенный ли жизни, или раненый.
* * *
Старый жрец замолчал. Чаа"схе почесал за ухом и оглянулся: все потонуло в кромешном мраке. С озера поднялась дымка и заволокла небо. Как бы погода завтра не испортилась. Юноша чувствовал, что усталость берет верх над его молодым телом, страстно хотелось спать: огонь, на который он смотрел, расплывался и, как Чаа"схе не тер глаза, лучше от этого не становилось. Старик молчал. Он вообще, казалось, заснул: густые брови опустились, лицо обвисло, руки безвольно лежали на подобранных коленях. Юноша некоторое время выжидал, а потом решил толкнуть жреца. Едва он поднялся, старик встрепенулся.
— Вижу, устал ты, Чаа"схе. Ступай в мою хижину и спи. Вам, молодым, не ведомо, что такое бессонница. Ступай. А я еще посижу.
Чаа"схе хотел было возвразить, сказать, что у него еще есть силы, но подумав, лишь кивнул и шагнул в темноту. Растянувшись на шкуре, перед тем как сон оторвал его от реальности, юноша слышал тихий голос старика, разговаривающего со своей собакой под бодрый треск сучьев.
По кожаной покрышке тхерема барабанили капли дождя. Не размыкая век Чаа"схе потянулся. В хижине горел небольшой костерок — значит, старик уже встал. Юноша зевнул и повернулся набок. Со входа подуло и струя холодного воздуха защекотала лицо. Чаа"схе чихнул и открыл глаза. В хижину вошел жрец. С его одежды стекала вода. В руках он нес охапку отсыревших дров. Едва он склонился к огню, как от его одежды закурился пар. Старик шмыгнул носом и протянул озябшие руки к теплу. Полог за его спиной колыхнулся и из проема показать собачья морда. Собака бесшумно проскользнула внутрь и свернулась у входа, привалившись спиной к раздутому тюку. Котла Вей"нья хотел было прогнать ее но сжалился и махнул рукой: очень уж печальный вид имела его любимица. Не замечая, что Чаа"схе уже не спит, Котла-Вей"нья о чем-то задумался, выпучил глаза, глядя в потолок, и забавно оттянул пальцами нижнюю губу. Юноша зашевелился и старик неловко зашевелился: потянулся за мясом, висящим на перекладине, уронил его в золу, тихо выругался.
— Проснулся? — спросил он, вытирая мясо о штаны. — А там дождит. Все затянуло. Тучи прямо на землю стелются. Сегодня уж не пойдем. Если, конечно, не раздует. Но это навряд ли: хорошо дождь разошелся. Так что не торопись подниматься, можешь спать дальше.
Чаа"схе все же встал: сильно саднило внизу живота. Он быстро выскочил под дождь и, едва покончив с первейшим утренним делом, влез обратно.
— Грейся, — позвал старик и подвинулся, пропуская юношу к веселому костру. — Разогрей себе мясо. — Сам Котла Вей"нья уже потихоньку что-то пожевывал. — В такую погоду лучшее — закутаться в теплое одеяло да спать. Не выйти никуда...
Чаа"схе еще не отошел ото сна и был молчалив, старик ни как не мог его разговорить и скоро сдался. Поели молча. Потом жрец взялся выстругивать свои фигурки, а юноша прилег, заложив руки за голову.
Он думал о той, что находилась сейчас совсем недалеко — в тхереме Джья-сы. " Кэлтэ..." — беззвучно повторяли губы заветное имя. Почему-то именно сейчас, под звуки сыплющейся с неба воды, было особенно приятно думать о ней, вспоминать лихой изгиб ее бровей, ровный овал выпуклых губ. И лежа на мягкой постели внутри закопченного дымом жилища, он в своих мечтах бродил с девушкой по лесным тропам, пересекал реки, взбирался на заснеженные гольцы. Везде и всюду он представлял себя только с нею. Как было бы хорошо чувствовать тепло ее тела рядом с собой...
Неизменно и плавно мечты перетекли в сон, сквозь который Чаа"схе слышал, как в тхерем жреца кто-то приходил, но посмотреть кто это был, юноша не нашел в себе сил: так хорошо и тепло ему было под одеялом. Пришел в себя он далеко за полдень.
В тхереме никого не было, зато снаружи слышались голоса. Неужели дождь кончился? А утром казалось, что это надолго: все серое, дальше, чем на бросок копья ничего не видно. Юноша быстро встал, покачнулся и, откинув полог, вышел на свежий воздух. Дождь действительно перестал. Тучи поднялись выше гор и посветлели, кое-где уже намечались разрывы. Но на земле все было сырым. От леса пахло смолой и гнилью. Жреца у хижины не было: луда-то ушел по своим делам. По стойбищу ходили люди. Чаа"схе , не зная чем себя занять, уселся на белесый ствол и подпер голову руками. По тому, как вели себя люди, по их спокойствию, — никто не начал даже вещи укладывать — он понял, что выход отложили до завтрашнего утра, несмотря на то, что погода начала налаживаться. Лучше бы сборы начались сейчас. Хотелось двигаться, хотя бы и с тяжелой ношей за плечами, только бы не сидеть. Бездействие тяжкой глыбой давило на его душу.
— А, проснулся. Хорошо, крепко спишь Чаа"схе! — услышал он голос жреца, а в следующую секунду увидел и его самого. — Долго валялся! Устал что ли? Да ладно, не хмурься.
Старик присел рядом с ним и поцокал языком, на губах его играла улыбка.
— А тут к тебе приходили. Только ты спал. — Юноша поднял голову. Старик смотрел на покачивающиеся над головой почерневшие связки сараны. — Кэлте была. Хотела позвать тебя вечером на костер. Просила, чтобы ты обязательно пришел. Будут хороводы водить. — Котла Вей"нья повернул голову и подмигнул Чаа"схе. — Ну как, ты пойдешь? — и засмеялся, — хорошее дело — хоровод, молодое...
Чаа"схе только брови нахмурил: для вида, конечно. В душе он ликовал. За ним приходила Кэлтэ. Сама пришла, по своей воле, никто ее не посылал. Вот здорово!
— Еще сказала, что Джья-сы просил узнать от чего не зашел. Тебя ждали. Ты зайди к нему, он человек добрый, — старик опять заговорщески подмигнул. — Сам с Кэльтэ все и обсудишь.
... Вечером на высоком мысу горел большой костер... Ветер рвал пламя и взметал его ввысь. Шумел кедровый лес. А над землей летела песня: многоголосая, нестройная, слегка грустная. Это девушки и женщины пели об осенней поре, полной забот и тихих радостей. Чаа"схе сидел среди Сау-кья, ребрами ощущая острый локоть Джья-сы. Старейшина покачивал головой и, вторя женщинам, шептал слова старой песни. Чаа"схе оглядывался вокруг: и спереди, и сбоку, и сзади видел задумчивые лица, да чуть подрагивающие губы. Все пели. Не пел только он один, потому что не знал слов. У его рода были другие песни. Сидя в кругу этих людей, он вновь ощущал себя чужим здесь. Сейчас они все объединены этой песней, слились с ней воедино, и он, даже сидя в тесном кругу, был одинок, он был не с ними.
Когда песня оборвалась, все поднялись и взялись за руки, повели хоровод. Джья-сы, улыбаясь, схватил его справа, а кто-то из женщин — слева и Чаа"схе пошел кругом. Все опять запели, но уже весело, вдохновенно. Чаа"схе пытался повторять их слова, сбивался, торопился догнать. Стало весело, легко. Улыбка Джья-сы уже не казалась насмешливой, и люди сразу стали как-то ближе. Танцевали до тех пор, пока не сбилось дыханье. Тогда, уставшие, с горящими лицами, снова опустились на траву. Джья-сы стал рассказывать легенду о Северных Колдунах. Дети сразу притихли, глазенки расширили. Эту легенду знали все, знал ее и Чаа"схе, но слушал, как и всегда, с интересом и почтением. Чаа"схе отыскал в толпе Кэлтэ. Она опять была со своими подругами. Но на этот раз они не пересмеивались, как обычно, а сосредоточенно внимали рассказу Джья-сы.
Но вот, легенда закончилась. Взрослые потянулись к тхеремам. На берегу, под темным, затянутым тучами, небом остались только дети и молодежь. В костер подкинули дров. Поднялись девушки и стали с веселым смехом прыгать через огонь. За ними в игру включились мальчишки. Только совсем маленьких не допускали до прыжков. Чаа"схе сидел чуть в стороне, надеясь, что его не заметят, потому что знал, что за ним будут следить, и любой промах с его стороны будет осмеян. Но Кэдтэ с подругами о нем не забыли. Сначала подошла одна девушка и пригласила присоединиться к веселью, потом другая, а потом все вместе они потащили его к костру. Криками девушки стали подбадривать его. Чаа"схе, зло тряхнув головой, разбежался и легко перемахнул через ревущее пламя. Дети подняли писк. Молодежь подхватила его и снова подтолкнула вперед. Он снова прыгнул, но на этот раз менее удачно: зацепился ногой за горящий сук и кубарем покатился по земле. Над мысом раздались раскаты смеха. Но Чаа"схе это не обидело. Ему самому было смешно...
До глубокой ночи веселились молодые Сау-кья и Чаа"схе вместе с ними. Потом он отправился в тхерем жреца, где и уснул на расстеленной у очага шкуре.
Глава десятая
Шагая по раскисшей тропе, ведущей по кочковатой равнине к далекому лесу, темной полосой проступающему на горизонте, сгибаясь под тяжестью связки огромных тюков, вытирая руками со лба обильно льющийся пот, Чаа"схе вспоминал своё посещение рода Ге-ч"о полтора года тому назад. Рядом тявкнула и заскулила навьюченная собака, кто-то прикрикнул. Юноша надеялся, что за этим последует остановка для отдыха, но был разочарован: впередиидущие не замедлили шага. Значит, нужно подсобраться, поднажать... А натруженные плечи уже не просто болели: с них будто кто сорвал кожу, а образовавшиеся раны поливал кипятком. И еще хотелось пить. И чтобы хоть как-то отвлечься, хоть ненадолго, пусть не забыть, но смириться с невыносимой болью, он вернулся в мыслях к своей встрече со стариком Таг-лы. Перед помутневшим от напряжения и страданий внутренним взором Чаа"схе проступили грубые черты старца: его широкие, обтянутые обвислой продубленой кожей скулы, выступающий крючковатый нос, раздутый, затянутый бельмом правый глаз, кустистые седые брови. Ему, пожалуй, было гораздо меньше лет, чем жрецу Сау-кья, но выглядел он много старше. Чаа"схе знал: такое бывает. Трудности и лишения зачастую сильно старят людей.
Это было ранней весной, когда над землей начинают дуть теплые ветры, когда днем снег подтаивает, а за ночь успевает покрыться твердой ледяной коркой. Чаа"схе по настоянию своего учителя ходил к жрецу Ге-ч"о, чтобы передать какие-то таинственные амулеты, завернутые в шкуру и запакованные в берестяной короб, раскрывать который ему было строго-настрого запрещено, под угрозой изгнания и кары духов-помощников Мана-кья. Жреца Ге-ч"о он нашел глубоко в лесу, в стороне от стойбища, где этот, не старый, еще крепкий, мужчина жил вместе со своими женами и многочисленными потомками в просторном тхереме. Рядом стояла бедная хижина, где приютились два молодых охотника, в чьи обязанности входило добывать пищу для семьи жреца и исполнять все его желания и прихоти, которых, кстати сказать, было немало. Чаа"схе вышел на стоянку жреца уже в темноте, еле живой от холода и усталости. Передал жрецу короб, отправленный Мана-кья и уселся у жаркого очага. Жрец открыл короб, развернул шкуру и, убедившись, что ему доставили именно то, что требовалось, велел удивленному и обиженному юноше отправляться на ночлег в бедную палатку своих охотников, где его уже ждал ужин. Чаа"схе приложил руку к груди и почтительно удалился.
Парни накормили и обогрели гостя, приготовили мягкую постель. Они были добродушны и, как показалось Чаа"схе, вовсе не тяготились своими обязанностями. В разговоре за сытным ужином они непереставая говорили ему о том, что через год — другой обязательно обзаведутся общей женой, для чего расширят свой тхерем. Они много шутили и вообще вели себя свободно. Правда, когда из тхерема жреца раздался недовольный оклик, оба притихли.
— Он спать рано ложится, — шепнул Чаа схе один из юношей, невысокий и смуглый, как уголек, — ты и так разбудил его своим приходом. Мой дед говорит, что таких лежебок ещё поискать надо. И духи, говорит, у него такие же ленивые, как и он сам.
Чаа"схе вежливо кивнул, стараясь показать, что слушает внимательно, хотя сам думал лишь о том, как свалится на постель и забудется крепким умиротворяющим сном. А юноша меж тем продолжал.
— Мой дед не зря говорит, ты не думай. — Он понизил голос, прислушался, а затем продолжал: — Но и не ругает он нашего жреца. Духи у него, хоть и ленивые, хоть их и надо долго задабривать да уговаривать, чтобы они что-нибудь сделали, но они очень сильные. С их помощью Он, — юноша с опаской посмотрел на входное отверстие, — убил двух человек, своих недругов. Вот какие духи у него в помощниках... Эти двое чем-то прогневили жреца и он очень быстро свел с ними счеты, наслав какую-то болезнь... А дед не боится этих духов: говорит, что пока они собирутся его наказать, он уже к тому времени отойдет в Страну Мертвых. — Молодой охотник боязливо захихикал. Его друг тоже ухмыльнулся, отчего тоненькая полоска усов над его верхней губой натянулась. Улыбнулся и Чаа"схе.
