Собираемых налогов не хватало на содержание крепостей, воины которых, несмотря ни на что, продолжали свою службу, а внутри земель крестьяне забыли, кому обязаны налаженной и спокойной жизнью. Сам герцог попросил старосту проследить за выздоровлением пострадавшего воина — и такое небрежение!
— Ну что ж, иду к следующему дому, — громко оповестила Элья. — Видимо, всю вашу паршивую деревеньку придется стереть с лица земли, чтобы не позорила герцога своим существованием.
— Смилуйся, госпожа, все сделаем, — запричитали женщины, бросаясь на колени и зло зыркая на старосту, который решил, что поручение владетеля ему не указ.
Жительницы деревни совместными усилиями вычистили освобожденный для Честера дом за пару часов. Отмыли печь, окна, отскоблили пол, лавки, стол, обтерли стены и сняли паутину под потолком. Большего от них никто не требовал.
Девушка устроилась вместе с раненым старшиной и одним из ребят пятерки. Первые пару дней они дежурили по ночам у обустроенной постели сгорающего от жара Честера, потом достаточно было время от времени проверять его и подавать питье, а на пятый день молодой организм победил остатки яда и активно взялся за заживление ран.
В деревне от графини больше никто не шарахался, наоборот, напуганные скорой расправой и приободренные хорошей платой за предоставленные продукты, выполняли ее поручения, едва она успевала договорить. Проведя в деревне в общей сложности неделю, Элья организовала доставку старшины в крепость, под присмотр замкового лекаря.
— Миледи, никогда не думал, что быть раненым — это такое счастье, — удерживая руку девушки, которая поправляла совсем уж выбившееся из-под головы сложенное одеяло, рассыпал комплименты Честер.
— Ага, наш лекарь любит таких счастливых, — хмыкнул не выпускающий из виду дорогу парень из их пятерки.
Он искренне восхищался тем, как ловко и умно расточает перед графиней приятные девушкам слова их старшина. Конечно, надеяться тому не на что, думал воин, но леди явно относится к нему с уважением.
Вернувшись в крепость, Элья с ребятами никакого герцога уже не застали, зато сэр Родэрик не поленился и вышел встречать самовольно покинувшую гарнизон магичку.
— Леди Таури, позвольте спросить, — ядовито прошипел глава, — куда вы вернулись?
Осознавая, что будут ругать, но не понимая, куда клонит рыцарь, Элья приняла усталый вид и, вздыхая, ответила:
— В крепость?
— Да? — взревел не увидевший должного раскаяния сэр Родэрик. — А я думал, в лавку сладостей! Захотели — ушли, захотели — вернулись! У вас какое поручение было?
— Встретить и проводить его светлость.
— И?
— Что 'и'?
— Кто должен был показать ему нашу жизнь? Думаете, ему хотелось смотреть на мою опостылевшую за долгие годы рожу?
Элья совсем растерялась, очерчивался слишком широкий диапазон от навязанных обязанностей. То ли надо орущему рыцарю по мордам надавать, то ли ничего плохого не имелось в виду.
— Сэр Родэрик, никаких указаний по прибытии дано не было, а вот старшина охраняющей меня пятерки, спасший мне жизнь, в заботе и уходе нуждался!
— Миледи, неужели вы думаете, что не нашлось бы кого послать и проследить за раненым? Если бы я был так глуп, как вы думаете, то своих людей давно бы растерял по пустякам! Зачем вы поперлись в ту деревню? Вы ему кто? Мать, сестра, жена, невеста?!
— Неужели только перечисленные вами родственники имеют право ухаживать за раненым?! А то, что парень поймал летевшие в меня отравленные звездочки, не дает мне право на выражение своей благодарности? — кипела она, думая, что начальник гарнизона все же навязывал ей герцога в личном плане, как бы ни выкручивался, что это не так.
— Нет. Вы нужны мне были здесь, — продолжал давить мужчина, видя, что трепка девчонки удается и свидетелей тому почти весь гарнизон. Не то чтобы он желал ей зла, но дисциплина должна быть, даже для такой милой и очаровательной леди.
— Тогда считайте, что я ездила к жениху! — неожиданно выпалила она, и после ее слов установилась тишина.
— К какому жениху... — не сразу понял глава. — К жениху?! — захрипел он, чувствуя, что задыхается от возмущения. — Совсем с ума сошла девка.
Элья и сама не знала, как она зацепилась за слово 'жених', а после произнесла вслух.
Наверное, оттого, что все эти дни от скуки она представляла себя с Честером, как они могли бы жить, пусть даже в этой крепости. Она помогла бы привести ее в порядок. Можно было бы затеять строительство более широкой оградительной стены, что решило бы множество проблем.
Для себя лично она мечтала о двух детишках — мальчике, которому Честер передал бы все свои умения, подход к жизни, и девочке, ее бы Элья научила всему, что знает сама. Она уже мысленно вырастила детей и даже ждала внуков, которых будет много-премного.
А если заскучает, то, как только дети подрастут, можно на воздушном шаре отправиться путешествовать. Если мужу захочется чего-то большего, чем служба в крепости, то вполне возможно оставить за собой какие-нибудь новооткрытые земли, и будет там Честер губернатором!
И все же это были мечты.
Личные, тайные, сладкие, не один раз обмусоленные, но всего лишь мечты. Она не дура, понимала, что мечты должны остаться мечтами. Окружающие не поймут, не примут того, что они могли бы стать парой. Причем осуждение будет не только со стороны аристократов, но и простых людей. Такой поступок выбросит их двоих из общества. Она бы не особо расстроилась, видя совершенно новые пути развития для Честера, растворяясь в муже, а вот он... И вдруг потаенное вылетело во всеуслышание, не скрываясь.
— Чем вам Честер не нравится? — Вместо того чтобы замять вырвавшиеся слова и молча уйти, раздраконенная Элья, поддаваясь эмоциям, понеслась на словесной волне.
— Идите к себе, — тихо, угрожающе прорычал глава.
'Вот она, спесь, полезла!' — злорадно подумала леди.
'Сам бывший баронишка, а туда же, за чистоту голубой крови борется!'
— Не пойду, — уперлась она. — Я считаю Честера достойным мужчиной! Он умен, храбр, отважен, ему не чужда честь. Любой нынешний вельможа начинал свой род с такого предка, как Честер. Сейчас, слава стихиям, нет войны, в которой, я не сомневаюсь, старшина заслужил бы звание рыцаря и как минимум баронство.
— Миледи, пройдите к себе, вы утомились с дороги, — настаивал Родэрик.
Игнорировать доведенного до бешенства главу было небезопасно, и графиня, гордо подняв голову, ушла.
Оставшись одна в своем уютном и ставшем родным 'ласточкином гнезде', она чинно села за стол и, схватившись за горящие щеки, начала не то чтобы обдумывать, что произошло внизу на глазах у всех и зачем она вообще завелась, а стала искать оправдание своим громогласным словам.
Досталось классовому неравенству, всеобщей зашоренности, массовому попранию прав человека. Обида за Честера поглотила ее, и все прошлые предостерегающе-разумные размышления смыло без остатка.
'Как он скривился!' — не могла забыть Элья выражение лица Родэрика.
'А сам-то, сам-то!' — ей теперь казалось, что старый воин не дает взлететь молодому.
Позлившись на всех, она успокоилась, но теперь начали одолевать другие мысли.
Слова о женихе вылетели на эмоциях, а привычка брать ответственность за каждое слово уже выработана.
'Хватит ли у меня сил и мужества отстоять любимого? Ведь он же любимый?'
Тут она вскакивала, начиная ходить по спальне, не уверенная, какой именно смысл она вкладывает в это понятие.
В Эрике ей все нравилось, и Элья всем сердцем желала соответствовать ему, тянулась за ним, считая его эталоном. Насчет Честера она признавала, что он другой. Без сомнений, он достоен многого, но во многом он тянется за ней, пытаясь ей соответствовать. Важно ли это? Не надоест ли ему это?
Но тут же в голову приходило, что она все усложняет и надо быть проще. Важнее всего любовь! И стоит вновь задать себе вопрос: любит ли она его?
'Ну, конечно, люблю! Ведь мне было плохо, когда я осознала, что Честер может погибнуть!' — поняла Элья и тут же окончательно для себя решила, что если не сможет отстоять его перед обществом, то грош ей цена, не надо было тогда такую никчемную и спасать.
И только после гордого шествия в мыльню под взглядами высыпавших жителей крепости, которые таращились на нее, как будто впервые видели, когда успокоилась, потому что все теперь решено, мелькнула мысль: а Честер-то согласится? С тем она и заснула.
С утра, занявшись маленькими женскими хлопотами, такими как разбор вещей, раскладывание покупок, — пришлось также замочить гору вещей для стирки, сбегать на террасу и проверить свой садик, — Элья поймала себя на боязни проведать старшину.
После обеда сэр Родэрик пригласил ее для беседы, после которой она вылетела, злобно выплевывая ругательства. Рыцарь давил, наседал, графиня уходила в глухую оборону и все больше чувствовала себя обязанной защитить своего избранника, создать в этом заскорузлом обществе прецедент.
К тому же глупо билась тщеславная мысль, которую Элья прогоняла, что она войдет в историю королевства как первая женщина, не побоявшаяся сплетен и угроз, поднявшая своего мужчину по аристократической лестнице. Ее вообще швыряло из одной крайности в другую, и отчаянно не хватало подруги, с которой можно было бы все обговорить, успокоиться и вспомнить, что еще недавно она рассуждала похоже с командиром. Однако довериться и выговориться было некому.
Немного успокоившись, миледи отправилась проведать, как устроили ребята своего старшину. В лечебной палате никого, кроме Честера, не было. Зябко поежившись и сделав пометку для себя, что нужно принести парню нормальное шерстяное одеяло взамен вытертых шкур, она уселась на соседнюю лавку. Элья видела, что старшина уже в курсе ее громких заявлений и тоже не знает, что сказать.
— Как ты себя чувствуешь? — робко спросила она.
— Хорошо. Лекарь намазал раны для лучшего заживления, как только впитается, можно будет уходить отсюда.
— Даже так? Может, лучше остаться здесь, под присмотром?
Честер пожал плечами и тут же поморщился.
— Скучно тут, как будто помер.
— А я вот вчера невестой твоей назвалась. Ты как, не против? — сказала вроде уверенно, даже немного весело, только щеки предательски разрумянились.
— Зачем? — пряча глаза, спросил раненый.
— Зачем? Наверное, потому, что... Я думала... Мне показалось, что мы... — 'Боже, как стыдно и сложно'.
— Вам показалось, — совсем отвернувшись, глухо произнес Честер.
Два слова были равносильны удару. Элья не готова была их услышать и обомлела.
Ей что, на роду написано старой девой быть?! Она хоть кому-нибудь нужна?!
В голове бились мысли: 'Позор, какой позор', но после она засомневалась в происходящем. Ведь сегодня на нее давил глава гарнизона, а если он был тут, то что может Честер ему противопоставить? От нового понимания ситуации дышать стало легче, и, подойдя ближе к лежащему на животе парню, отвернувшему голову к стене, Элья мягко спросила:
— Сэр Родэрик был здесь? Или еще кто?
Чувствуя нежелание старшины отвечать, но уже действительно понимая, что наверняка и огневики его пропесочили, и, может, даже граф Риисо чем-либо пригрозил. И каждый обладал реальной властью, против которой молодому воину поставить нечего.
— Честер, ты мне скажи: если бы ты не зависел ни от кого, то связал бы жизнь со мной... или не готов? Пожалуйста, подумай, если ты просто флиртовал, а я приняла это за нечто большее, то скажи об этом сейчас.
Парень повернулся — его глаза подозрительно блестели — и, глядя в ее глаза, откровенно произнес:
— Вы, миледи, лучшее, что случалось в моей жизни. Раньше я любил подниматься на самую верхнюю террасу, сяду там и любуюсь открывшимся видом на далекие горы днем, на звезды ночью, сейчас я любуюсь только вами. Вы для меня — все то, к чему тянется моя душа. Я слежу за каждым вашим жестом, пытаюсь смотреть на мир вашими глазами, все в вас для меня прекрасно. Я не знал раньше таких чувств.
Элья от набирающей обороты страстности слегка отступила. Никто никогда не говорил ей таких слов. Никто и никогда! Она мечтала, ждала, берегла угасающую надежду услышать их, но случилось это только теперь. Даже Эрик, доказывающий свою любовь к ней делами, поступками, не произносил таких речей, оберегая ее от соблазна. Наверное, глупо, да-да, очень глупо желать слов любви, оценить их выше дел, поступков, верх неразумности, но это как волшебный туман — обволакивает, возносит, осчастливливает.
'До чего же сладко'.
Честер, подумав, что магиня смущена и хочет уйти, торопливо взял ее за руку и продолжил:
— Дослушайте, миледи, вряд ли я еще когда наберусь храбрости и все вам расскажу о своих чувствах. Вы вчера были смелой, я тоже рискну. Даже если вы поймете, что я недостоин, я все равно скажу. Я ловлю моменты, когда могу коснуться вас, потому что это волнительно. В своих мыслях я позволяю себе больше: глажу вас, прижимаю к себе, целую. Я с упоением мечтаю о вас, мое тело дрожит от мужского желания, но я страшно боюсь обидеть. Нет для меня кары страшнее вашего невнимания или недовольства.
Он потянулся к кружке с водой, и Элья дрожащими руками подала ее, хотя сама сейчас умирала, жаждая его признаний. Ополовинив кружку, он продолжил:
— Вы спрашивали, не приходил ли сюда сэр Родэрик и другие? Да, приходили, грозили. Много ли у меня можно отнять? Они это понимают и больше грозят вам. Король лишит вас титула, доходов, у вас не будет дома. Если бы мы обручились, то какая вас ждала бы жизнь? Я мог бы заняться контрабандой, чтобы хоть как-то обеспечить вам тот уровень жизни, к которому вы привыкли, но страшно было бы вас оставлять одну, среди незнакомых людей.
Элья слушала и не замечала, как по ее щекам текут слезы. Ее избранный уже начал думать, как обеспечить их семью, пытается найти выход, чтобы они остались вдвоем. Она поспешила разъяснить ему, как действительно обстоят дела.
— Король может не подтвердить графский титул нашим с тобой детям, но я урожденная баронесса, и здесь мелочиться его величество не будет. Мой доход сейчас тысяча золотых. — Честер присвистнул, Элья улыбнулась. — Да, немалые деньги, но я самостоятельно зарабатываю не меньше, а если надо, то доходы можно увеличить. Не забывай, мой дар необычен. Знаешь, сколько заначек я вижу только в нашей крепости? — Графиня рассмеялась, видя ошарашенное лицо собеседника. — О, маленькие тайнички, конечно, но их не меньше ста. Даже здесь, у окна сбоку, видишь продолговатый камень? Видимо, он как-то вытаскивается, потому что за ним спрятано два золотых. Проверь потом. Так что все, чем пугают наши рыцари, несостоятельно. Страшно за тебя, за то, чтобы не покалечили, ведь ты в подчинении.
— Ну побьют, могут в подземелье пихнуть, но ребята меня не бросят.
— Так ты согласен?
— А вы, миледи, не передумаете?
— Я готова отстаивать нас. Пусть даже больше на меня давят, чем на тебя, я выдержу.
— И я не отступлю.
Настала неловкая пауза. Они оба решились на такой шаг и не знали, что дальше делать.
