Группа всадников настигла поезд на крутом изгибе дороги. Они издавали мало шума, хотя вокруг поднимались высокие утесы. Орфанталь заметил, что за незнакомцами тракт выходит на простор, дорожную насыпь окружает низина — дно древнего, высохшего озера.
Харал быстро подобрался, повернувшись и крикнув возчикам сворачивать в сторону, чтобы пропустить всадников.
Орфанталь смотрел в незнакомые лица. Он насчитал одиннадцать мужчин и женщин, все отлично экипированные, причем не с разномастным оружием, какое он ожидал увидеть у бандитов. Всадники не заговорили с ними, хотя Орфанталь буквально ощущал, как жесткие взгляды касаются каравана и горстки охранников. Грип позади него молчал, склонив голову как бы в знак уважения.
Некоторые из проезжающих, рассмотрел Орфанталь, носят цвета Легиона Урусандера: угольно-серые низкие шлемы с золотой окантовкой и длинные кожаные надколенники, точно скопированные с доспехов самого Урусандера. Всё это он узнал, много раз изучая доспехи деда. Казалось, другие тоже имеют такие доспехи, скатанные и притороченные к седлам.
— Охота на бандитов? — спросил он Грипа, едва проехал последний конник. — Это были легионеры...
— Тихо, малец! — прохрипел Грип. Орфанталь вдруг увидел, каким бледным стал старик — губы сухие, уголки рта опущены. Он смотрел на Харала, ожидая команды. — Отправляй нас, проклятие! — сказал он шепотом.
Орфанталь извернулся в седле, чтобы смотреть на незнакомцев.
— Повернись! — приказал Грип. — Ну, вперед. Скачи, мальчик, скачи. Смотреть вперед!
— Что не так?
Харал впереди разворачивал коня и следил, как выкатываются на середину дороги фургоны.
Орфанталь видел, что слезящиеся глаза Грипа устремлены на Харала, словно в ожидании знака.
И тот нахмурился, выпрямив спину. Еще миг — он привстал в стременах. На лице написано было смущение.
— Вот так, — пробурчал Грип. Подвел коня к лошадке Орфанталя. — Слушай. Они возвращаются.
— Что? Почему?
— Им не следовало здесь быть, вот почему. По меньшей мере трое из расформированной части.
— Но...
— Скачи вперед, Орфанталь — и едва окажешься на равнине, пришпоривай коняшку в галоп, да не оглядывайся. Хватит вопросов! — бросил он, когда сзади донесся приближающийся звук подков. — Давай, сынок, скачи. — Тут он шлепнул лошадку по крупу, послав вскачь. Движение чуть не вынесло Орфанталя из седла; он ухватил поводья, замедляя животное.
— Гони! — крикнул Грип, заглушая звон вынимаемых клинков.
Сжав бока обеими ногами, Орфанталь пришпорил лошадку, заставив перейти в тяжелый галоп. Он мотался в седле, ошеломленный, слыша грубые вопли сзади. Кто-то завизжал, словно резаная свинья.
Во рту пересохло, сердце застучало молотом. Он согнулся. — Ох, скачи! Скачи, скачи, ты...
Лошадь грохотала под ним, но казалась такой медленной, такой измученной. Вокруг все прыгало и качалось из стороны в сторону; он думал о Грипе, Харале и остальных. Думал о том вопле, гадал, из чьего он вырвался горла. Думал об убитых, зарубленных со спины. И слышал топот лошади, приближающийся невозможно быстро. Изо рта вырвался скулящий звук, горячая моча потекла между ног, по штанам.
Когда лошадь настигла его, мальчик не оглянулся, лишь низко склонил голову.
Через миг животное пронеслось мимо. Конь Харала, без всадника, бока щедро залиты кровью и какими-то ошметками.
Орфанталь оглянулся — но был уже за поворотом, не видя даже фургонов. Зато показались два всадника, натянули удила и стали следить, как он улепетывает. Еще миг, и они пустились следом.
Лошадка трудилась, дыша громко и хрипло. Конь Харала был уже шагах в двенадцати впереди. Отчаявшийся Орфанталь огляделся. Низина по сторонам была ровной, но справа — достаточно близко — он заметил край старого берега, а дальше рваные холмы. Там должны быть тропы, места для укрытия.
Орфанталь замедлил лошадь и послал с дороги. Глянул назад: всадники близко, мечи подняты.
Лошадь споткнулась на каменистом склоне, но с фырканьем выправилась. Орфанталь пнул ее носками сапог. Глина расселась под копытами, топя лошадку в скрывавшейся под коркой густой грязи. Животное старалось вылезти, отвечая на горячие мольбы Орфанталя. Качаясь и дергаясь, кляча шагала вперед. Но на полпути утонула по брюхо и беспомощно задергалась, мотая головой, выпучив глаза. Плачущий, полуослепленный слезами Орфанталь вылез из седла. Оглянулся: двое стояли на обочине, наблюдая за его продвижением. Озарение было как вспышка: они не решаются лезть в глину.
Он выкарабкался из топкой грязи и лег набок.
Лошадка сдалась и только смотрела на него с тупой печалью в мокрых глазах. Он увидел, что ее засосало почти до плеч, а сзади еще сильнее. Тело дрожало, мухи кружились над запачканной шкурой.
Он пополз вперед, все еще плача. Лицо было скрыто грязью. Он убил лошадь, свою верную слугу. Предал зверя, как может лишь хозяин.
"Но я не предатель — я не хотел им быть. Я никогда не думал, что стану таким!"
Его малый вес не разрушал твердую корку глины. Мальчик пробрался до усеянного камнями берега, лишь там выпрямившись и оглянувшись.
Всадники уехали назад, к дороге — откуда поднимались в небеса два столба густого черного дыма. Орфанталь понял: все его спутники мертвы. Харал, Грип, все. Отряд отставников, опустившихся до разбоя и убийств — нет, даже тут нет смысла. Шкуры и сами фургоны имели ценность. Бандиты не стали бы их сжигать.
Он бросил взгляд на лошадку.
Спина и круп были уже под грязью; он видел, как отчаянно пытается она вдохнуть.
Орфанталь ступил на глину и проделал обратный путь.
Когда он дошел до лошадки, снаружи оставались лишь шея и голова. Плач ослабил его, однако мальчик попытался обнять руками шею и удержать изо всех сил. Кожа оказалась горячей и скользкой, почти горящей от жизни; ощутив, как щека лошади касается виска, он зарыдал так сильно, словно опустошал собственную душу. Всхлипы отдавались эхом от утеса позади.
Грязь коснулась левого локтя; он ощутил, как рука погружается в мягкую прохладу. Напрягая мышцы шеи, лошадка подняла голову, раздувая ноздри. Вздох вырвался долгим потоком. Но у нее не осталось сил, чтобы вдохнуть еще раз — слишком тяжко давила на ребра грязь. Выдох слабел, он ощутил, как лошадь содрогается и начинает тонуть — мышцы расслабились, голова упала на глину. Веки почти скрыли лишенные жизни глаза и не поднялись.
Орфанталь вытащил руки из грязи. В миг смерти лошади тоска покинула его, оставив великую пустоту, онемение, заставившее его ощутить себя маленьким.
Истина не слушает сказок. Реальный мир равнодушен к тому, кем хотят стать живущие в нем, каких исходов ожидают. Предатели ползут отовсюду, включая собственное его тело, собственный разум. Нельзя верить никому, даже себе.
Встав лицом к ломаным скалам, он полез наверх.
ДЕСЯТЬ
Рисп смотрела, как капитан Эстелла натягивает плащ и выдергивает перчатки из-за пояса. В воздухе появился запах железа; жгучая аура паники растекалась по скрытому лагерю. День быстро подходил к концу, тени затягивали пространства меж утесов. Муж Эстеллы, Силанн, спешился, чтобы пособить одному из раненых солдат. Рисп отвернулась, оглядывая потрепанный отряд, видя лица покрасневшие и лица побледневшие, напряженные от боли, видя брызги крови почти на всех солдатах. Они так бережно стягивали тела, а кони прядали и плясали, не остыв от боя.
Тут Эстелла подошла к мужу, чтобы помочь. — Ты потерял разум? — прошипела она, но недостаточно тихо — ближайшие солдаты всё слышали. — Этого не должно было случиться.
Он гневно глянул на нее. — Караван. Мы узнали одного из охранников, и я чертовски уверен, что он узнал нас!
— И что? Дюжина старых солдат на тракте — какое нам дело?!
— Отряд отставников вновь с оружием. Для старых солдат это кое-что значит. Думаю, и командир охраны понял, что мы в неподходящем месте в неподходящее время. Но слушай, Эстелла: мы все уладили. Не выжил никто, кроме слишком юркого мальца. Он сбежал, но кто будет слушать ребенка? Караван вырезан бандитами, вот и всё. — Поток слов иссяк. Он стоял и смотрел на жену, лицо покрылось грязным потом.
— Ребенок ускользнул от вас? Идите и охотьтесь за ним!
— Ему не выжить в холмах. Ни еды, ни воды. Ночь его почти наверняка убьет — ему казалось не больше шести лет. Поскакал через грязевую топь и потерял лошадь.
— Значит, его легко отыскать. — Эстелла скрестила руки на груди.
Силанн ощерился: — Не в моем обычае убивать детей.
— Я поведу отряд, если сочтете нужным, — сказала Рисп, заставив их посмотреть на себя. Довольно с нее проявлений непрофессионализма, когда супружеские раздоры угрожают выполнению заданий! Она продолжала как можно более убедительным тоном: — Взвод Силанна потрепан. Они устали, им нужно похоронить друзей.
— А что сказал бы твой Хунн Раал? — воскликнула Эстелла. — Мы не готовы к открытому кровопролитию. Ты сама сказала.
Рисп пожала плечами: — Мой кузен понимает риск. Вам предстоит дальняя поездка, остаться незамеченными нереально. Я согласна с Силанном: не нужно беспокоиться о напуганном до истерики ребенке; но если пожелаете, капитан, я найду ребенка и решу вопрос. Силанн, — добавила она, вздернув бровь, — кажется, ваши солдаты не в форме. Несколько караванных охранников жестоко вас измололи.
— Среди охранников были ветераны, Рисп. И старик по имени Грип.
— Грип Галас?
— Он самый. Убил двух первых, что на него налетели.
— Как он погиб?
— Копье в спину.
— Кто поджег фургоны? — спросила Эстелла.
Силанн отвел глаза. — Это было ошибкой.
Рисп промолчала. Ядовитые ссоры супругов становились все более озлобленными. Сын покинул семью, припоминала она, приняв обеты священства и очень огорчив амбициозных родителей. Нет сомнений, они винят друг дружку и, очевидно, это лишь один из множества поводов взаимного недовольства. Посмотрев в сторону, она различила столбы черного дыма на юге, над грубыми утесами. — Хиш Тулла в резиденции? Кто-нибудь знает?
— Нет, — бросила Эстелла тоном, способным затупить лезвие ножа. — Еще в Харкенасе.
— Значит, вряд ли будет расследование. Помнится, ее старик-кастелян лишен воображения — не покинет крепость ради небольшого дымка. А если кого и пошлет, то наутро, и вы будете очень далеко от холмов. Я догоню вас на северной дороге.
— Бери шестерых своих, — сказала Эстелла. — Если встретите кого из Оплота Тулла, предложи ехать с ними и расследовать вместе. И не принимай отказа. Вряд ли они поедут дальше места стычки. Сожженное добро — вот проблема. Столько богатства пущено на ветер. — Она пригвоздила супруга очередным железным взором. — Займись солдатами, муж.
Рисп сделала знак сержанту, что стоял в паре шагов. — Готовить коней. Выбери пятерых, умеющих искать следы и с отменным зрением.
— Слушаюсь, сир, — отвечал мужчина.
Она смотрела в спину старика-ветерана. Хунн Раал наделил ее званием лейтенанта, и она была довольна. Не ее вина, что война успела закончиться прежде, чем она вошла в возраст службы. Как приятно — отдавать приказы и видеть, что их исполняют без вопросов. Это лишь начало. Скоро все они будут стоять в Великом Зале Цитадели, смотреть в глаза аристократов как равные. Она с сестрами будет назначена в личную свиту Оссерка, когда тот примет командование Легионом. Ясно, что хотя Эстелла формально превосходит ее рангом, но настоящая власть у нее, у Рисп. Вот сейчас она это показала. Она считала одним из своих достоинств умение извлекать удовольствие даже из несчастий и фиаско — каковым и стало недавнее происшествие.
Грип Галас. Как неудачно. Пехотинец самого Аномандера, испытанный в войнах. Аномандеру нельзя было позволять глупцу уйти в отставку.
Она хмуро увидела, как двое солдат шатаются, таща тело. Приходилось тщательно соблюдать равновесие — воину выпустили кишки одним взмахом клинка. Работа Грипа, поспорить можно. Говорят, на него находила ярость в бою... Солдат умер мучительно.
Она подошла к Эстелле. — Капитан, я тут гадаю...
Сейчас, когда спала горячка битвы, Эстелла казалась рассеянной и встревоженной. — Ну?
— Гадаю, что, во имя Бездны, делал Грип Галас в торговом караване.
Эстелла поглядела на мужа. — Силанн! Скажи, ты осмотрел тело Грипа? Снаряжение?
Мужчина оглянулся и потряс головой. — Удар в спину выбил его из седла. Тело закатилось в чертову расселину, с глаз долой.
Эстелла так и подскочила к нему: — Ты спускался вниз? Убедился, что он мертв?
— Он оставил след крови и желчи, а трещина бездонная.
— Желчи? — сказала Рисп. — Чьей желчи? Его вроде ударили в спину? Силанн, — она уже пыталась подавить панику, — пусть приведут солдата, что сразил Грипа. Хочу видеть наконечник копья. Хочу услышать, что он ощутил при ударе — Грип был в доспехах? Грип был в кожаных доспехах, подобающих охраннику, или в кольчуге, как тайный агент?
Лицо Силанна побелело. — Солдат погиб в схватке с начальником охраны — еще одним ветераном.
— Выпотрошенный или тот, без глотки? Кто из них? Оружие сохранили?
Через миг один из солдат подобрал и принес оружие убитого; Рисп схватила было древко, но Эстелла успела первой. Игнорируя кривую ухмылку Рисп, капитан оглядела железное острие. — Похоже, ударил в кольчугу — вижу мелкие зазубрины. Кончик в крови, прошел вглубь на... примерно на три пальца. Если перерезал позвоночник, Грип мертв или парализован. Удар в другую область мог и не стать смертельным.
— Он упал в треклятую пропасть! — крикнул Силанн.
— Упал или скатился? — спросила Эстелла. — Ты видел, как это было?
Ругаясь под нос, Рисп вернулась к своему отряду. — Выдели еще шестерых, сержант! Охота будет серьезной.
Солнце уже низко висело на западном небосводе, когда Сакуль Анкаду призвала Рансепта на верхний этаж Высокой башни. Услышав по пыхтению, что кастелян прибыл, указала на широкое окно: — Надеюсь, вы заметили дым на востоке.
Рансепт, как говорили, был отродьем пьяной женщины и до отвращения трезвого кабана. Разумеется, такое редко говорили ему в лицо — Рансепт унаследовал темперамент папаши, а телеса его заставили бы в ужасе сбежать медведя. Лицо кастеляна казалось хорошо знакомым с полом таверны, нос был сломан в бесчисленных юношеских попойках и вправлен не очень хорошо — напоминая свинячье рыло. Неровные редкие зубы пожелтели, ведь дышал он открытым ртом. Считалось, что ему тысяча лет от роду, а кожа была белой словно кость, как у двухтысячелетних.
Он послушно уставился в сторону окна.
— Нужно подойти на ближе, чтобы глянуть наружу, — заметила Сакуль.
Он не пошевелился. — Госпожа велела нам бдеть, миледи. Сказала, будут проблемы.
— И скорее, чем все ждали, верно? Этот дым напоминает мне о горелых шкурах.
— Неужели, миледи?
— Вам придется поверить на слово, кастелян.
Он крякнул, все еще щурясь на окно: — Полагаю, да.
— В тех фургонах ехал знатный. Мальчик пяти — шести лет от роду. На пути в Премудрый Град. В саму Цитадель. Ребенок из семьи Корлас.
Рансепт потер серебряную щетина на подбородке. — Корлас? Отличный солдат. Всегда грустный. Слышал, он убил себя.
