— Это ничего. Может, южнее, где не висят повсюду мои портреты с суммой вознаграждения, мне удастся выхлопотать себе лицензию, и я смогу торговать законно, на рынке или даже прямо в гостинице.
— А мы торгуем незаконно? — удивился оборотень, опять побив все мои карты.
— Еще бы! Думаешь, почем мы переезжаем из города в город? Так бы обосновались на одном месте и устроили бы свое собственное дело! Но нельзя, — вздыхаю. — Тогда рано или поздно стража меня найдет, и остаток дней я проведу в лучшем случае в исправительной колонии для темных магов при Ордене Белых Сов, а в худшем — поживу еще пару дней до виселицы или костра.
— Когда с нами был Дейк, то, что тебя ищут, было не так заметно, — вздохнул оборотень.
— Я могла не выходить из комнаты гостиницы и при любом подозрительном вопросе отвечать, что нечего лезть к жене достопочтимого рыцаря, — я пожала плечами.
О Дейке мы говорили так много, что постепенно уже забылось, при каких обстоятельствах мы расстались. Не вспоминать о рыцаре было невозможно, и я приучила себя к мысли, что все у него хорошо. Отдал он Демонтину этот несчастный осколок и отправился гулять дальше, свободный о всех преследователей.
Перед тем, как сбежать, он вытащил из моих вещей все, что могло помочь мне найти его след, даже расческу мою утащил. Отыскать его я не могла, но когда-нибудь мы обязательно увидимся. Я очень, очень надеялась на это.
— Но ничего, махнем через море в Финью, а там вольная жизнь!... — проговорила я, выходя из своих мыслей.
— И свое дело... — эхом повторил оборотень, серьезно задумавшись. — Это ты бы устроила свое дело, — неожиданно грустно вздохнул он, лениво пробегая глазами по своим картам. — Я-то вишу у тебя на шее, не работаю.
— Ты мой повар, — улыбаюсь. — Это я тебя нещадно эксплуатирую. Если бы не ты, я бы голодала.
— Не говори ерунды, — отмахнулся Лео, поморщившись. — Я готовлю просто потому, что, если бы не готовил, считал бы себя неблагодарным лентяем. А так я в самом деле живу за твой счет. Раньше жил за счет Дейка, а теперь за твой.
— Это ты говоришь ерунду, Лео, — хмурюсь. — Мы вместе, а, значит, ни за чей счет мы не живем.
— Нет, — твердо сказал оборотень. — Я должен найти себе занятие, чтобы тоже зарабатывать. Работая вместе, мы сможем ночевать в гостиницах, а не в лесу, и питаться получше.
— Лео, у тебя есть деньги! Дейк оставил мне половину всего, что мы с ним заработали, путешествуя вместе. У тебя целое состояние после случая с Хранителем. Но эти деньги — на крайний случай. Я не хочу соваться в слевитовский банк без необходимости, — отвечаю, наполовину уйдя мыслями в свои карты... что-то мне не везет нынче вечером. — А в ночевках на улице я не вижу ничего плохого: мы же в Тангейе, тут не холодно. Вот приедем в Агирад, там уже надо будет утепляться и думать о ночлеге...
— Бэйр, я тоже люблю ночевать на улице, но мне куда больше нравится кровать... Впрочем, на самом деле плевать мне на кровать и на еду! Я просто хочу попробовать работать. Не буду же я всю жизнь избегать этого!
— Как хочешь, — пожимаю плечами, чувствуя, что эту партию в карты я проиграю. — Но чем ты будешь заниматься?
— Например играть на флейте в трактирах, — предложил Леопольд. Он положил свою последнюю карту поверх моих и закрепил за собой победу. — Я хорошо научился играть, знаю много разных мелодий! Думаю, я смогу понравиться публике.
— Хах, смотри, как бы трактирные мужики тебя спьяну за девицу не приняли! — не выдержав, я засмеялась. Мое веселье подхватил Черт, лежащий рядом с нами у костра. Конь возбужденно забил хвостом по земле и ехидно заржал, показав Леопольду крупные зубы.
Оборотень поморщился и щелчком пальцев зашвырнул вредной лошади в нос маленький камешек.
— Я не девица, так с чего бы им думать, будто я — это она? — непонимающе спросил Лео.
— Ты очень изящный и красивый, у тебя длинная коса. Им этого достаточно, — объясняю. — К тому же, пьяницы в трактирах приятными мелодиями флейты восхищаться не станут.
— Тогда я буду выступать на ярмарках.
— Тамошние барды тебя на месте сгрызут, а если не сгрызут, то обязательно побьют потом, ночью или вечером, затащив в подворотню. Ты же отнимешь у них публику, а они за каждого случайного зеваку потеют!
— Значит, я не буду играть на флейте! — раздраженно развел руками Леопольд. — Буду заниматься чем-нибудь другим... Как по-твоему, чем я мог бы заработать?
— Ты талантливый портной и повар. Сидели бы мы на месте, ты непременно проявил бы себя в ремесле.
— А сейчас?
— Я не знаю, Лео, — вздыхаю, разводя руками. — Мне кажется, пока тебе лучше просто помогать мне.
— Никогда не думал о том, что способен только играть дрессированных зверушек... — тихо пробормотал оборотень, хмурясь и глядя в сторону. Дальше он заговорил еще тише. — Покидая поместье, я был уверен, что мне дадут возможности проявить себя и стать членом общества, а не преступником.
Не знаю, хотел ли он, чтобы я это слышала, но я услышала и это было больно.
Я смотрела на Лео, не веря в то, что передо мной то самое, милое и вечно благодарное создание, за которым я носилась, как мать за младенцем, пока оно к небу не привыкло... а теперь я, видите ли, виновата в том, что не даю ему раскрыться.
— Я тебя не держу возле себя. Если хочешь, можешь остаться в ближайшем городе и начать свою жизнь, — ответила я, стараясь сделать голос как можно более равнодушным.
Леопольд вздрогнул и резко повернулся ко мне. Выражение его лица тут же переменилось, черты разгладились, глаза широко распахнулись, а губы задрожали.
— Я не... я не имел ввиду, что виню в этом тебя! — воскликнул он и его глаза заблестели. — Я хотел сказать, что иначе представлял себе свою жизнь среди людей... но раз все так сложилось, то это лучше любых представлений, потому что я с тобой!
Лео кинулся ко мне и сгреб в объятия, прижав к своей груди.
— Я не хотел тебя обидеть! — говорил он, прижавшись к моей щеке.
Естественно, я тут же растаяла.
— Ничего... я просто не так поняла тебя, — пищу от удовольствия, тоже обнимая друга.
— Не обижаешься? — спросил он, внимательно посмотрев мне в глаза.
— Нет, как можно на тебя обижаться? — улыбаюсь. — Знаешь, у нас был не самый простой день, ты наверняка устал. Ложись-ка ты спать. А я скоро присоединюсь.
— Спокойной ночи, — кивнул оборотень.
Он превратился в рысь и прыгнул на свой плащ, где свернулся клубком и вновь стал человеком. Поглядев немного на это чудо, я повернулась обратно к костру и стала набивать свою трубку табаком.
В этот вечер я, как и в прочие, еще долго сидела у костра, вглядываясь в огонь и рассуждая о разном. На этот раз мысли завертелись вокруг Лео.
Удивительно, как он изменился за три месяца путешествия. Когда я его только встретила, он говорил очень плохо, глотая буквы, даже не говорил, а шипел и по большей части нервно хихикал. Теперь у него твердая свободная речь, он смеется только тогда, когда ему весело, и смех у него красивый, заливистый, какой и должным быть у нормального человека.
Изменилась его походка, его манеры, и все чаще стали заметны изменения в характере. Раньше Лео был чем-то вроде серой аморфной массы, его никто не воспитывал, никто, кроме книг, не объяснял ему, что хорошо, что плохо, он ни в чем не был уверен и всецело полагался на мнение и суждения окружающих. Сейчас же он все чаще стал проявлять твердость, научился настаивать, возражать, спорить, у него на все появилось свое мнение... И та вспышка негодования, которая только что произошла, говорит о том, что, хочет того или нет, но Лео начинает отдаляться и от меня. Раньше, хотя и не замечала этого, я была ему не другом, а скорее чем-то вроде няньки. Всемогущей и всезнающей няньки, слово которой — закон, а все действия бесспорно правильны. Теперь это уходит от нас и даже во мне он сомневается, ставит меня под свои меняющиеся взгляды и оценивает по-новому.
Я подумала о том, что Леопольд, когда, наконец, найдет себя, и вовсе может решить, что я ему не товарищ и он не должен якшаться с ведьмой, которая вынуждена поджимать хвост при виде стражников... Хотя вряд ли он так подумает. Он ведь знает, кто я, и что я не из-за своих преступлений вынуждена вести такую жизнь. И что не стражников я боюсь, а того, на что они меня могут вынудить.
Тяжело вздохнув, я вытряхнула пепел из трубки и посмотрела на огонь. Все мысли вырвались из головы, когда я заглянула внутрь пламени, а в душе зашевелилось знакомое чувство, как будто улетаешь куда-то.
Обернувшись, я заметила, что Черт, сидящий позади меня, поднял голову к небу и смотрел на звезды, которые едва виднелись из-за дыма от нашего костерка.
— Ты уже?... — спрашиваю у коня, протянув к нему руку.
Он не отреагировал на мои слова и жест, как загипнотизированный продолжил смотреть в небо. Я запрокинула, и мы стали смотреть вместе.
На самом деле мы часто так сидели, замерев и думая о чем-то. То о небе и звездах, то о деревьях, то об огне... почему-то в последнее время такие простые вещи стали завораживать меня. Я могла до бесконечности вглядываться в непрерывные узоры коры деревьев или смотреть на реку, чуя в ней потоки не воды, а жизни, как она есть — я чувствовала биение живой энергии каждой бактерии, каждой водоросли.
Природа завораживала меня, я начала видеть в ней что-то новое, чувствовать ее иначе. Мне все казалось, что есть еще много чего магического, сверхъестественного, о чем Кудеяр ни словом не обмолвился, но все это вокруг меня, все это движется, бурлит у меня под носом. И Черт, — превращенный в лошадь безумный чародей Люциус, — он тоже все это чует. Наверное, если бы он мог и хотел говорить, он рассказал бы мне что-то или рассуждал бы вместе со мной о ритмах в узорах на коре или почему земля под ногами шепчет, а вода в реке видится таким же космосом неизвестного, как небо со звездами... Он тоже задавался этими вопросами, даже по лошадиной морде это было видно.
На нас обоих находило это состояние, когда мир погружался в темноту.
Я как в бреду сидела у костра и пыталась поймать, задержать в сознании хоть одно из пробегающих в голове ощущений, но в итоге оставалась ни с чем, ничего не могла запомнить. Не для человеческого разума это все было.
Возможно, причины наших диких размышлений могут быть куда проще, чем великое прозрение, и нам стоило бы опасаться таких наваждений. Может, все это связно с тем, что я вместе со своим конем схожу с ума на какой-то неведомой мне почве. Может, дело в дурманящей пыльце трав, растущих в лесах, где мы спим, или в табаке, который я не так смешиваю... Но каждый вечер я все равно сижу у костра и вдыхаю мир.
Утром я проснулась от чудесного запаха, который шел от котелка. Леопольд уже встал и готовил нечто потрясающее.
— Доброе утро! — улыбнулся оборотень, когда я села на плаще, протирая заспанные глаза. — Ты опять поздно легла?
— Наверное, — пожимаю плечами. — Что сегодня в меню, шеф?
— Каша с травами и ягодами, которые я нашел в лесу, — рассказал он, пока я быстро умывалась водой из походной фляги.
— Пахнет замечательно.
— А то! — усмехнулся оборотень, попробовав варево. — Вроде, готово... жаль, что у нас нет сахара или хотя бы меда.
— Ничего, и так слопаем.
Мы с Леопольдом, поскольку мыть миски никому не хотелось и нас было только двое, ели ложками прямо из котла. Черт обычно завистливо смотрел на нас и обиженно фыркал.
Не выдержав, конь уселся около костра и умоляюще посмотрел на меня.
— Тебе нельзя горячее: это вредно для зубов!
В ответ на это Черт боднул меня лбом в плечо, растопырив рыжие уши. На левом ухе блеснуло маленькое золотистое колечко.
— Люциус, ты же знаешь, что я не могу снять его. Как я могу доверять тебе и позволять быть человеком, если ты сам себе доверять не можешь? Ты себя не контролируешь, а ты знаешь, что случится, если ты опять натворишь дел! Рэм выследит тебя и тогда тебе даже зеленой травки не пощипать: будешь лежать во сырой земле, если от тебя вообще что-то останется! Каша этого не стоит, поверь... даже каша нашего Лео!
Конь обиженно вздохнул, встал и, когда уходил, шлепнул меня по голове хвостом в отместку.
После завтрака мы быстренько собрались и двинулись к городу. Когда мы подошли к стенам, Леопольд обернулся попугаем и полетел первым, сказав, что он на разведку и встретит меня уже в городе, на главной площади.
А нас с Чертом у самых ворот остановили два стражника.
Это были рослые мужики, каждому из которых было лет по сорок, они походили на двух сторожевых псов, заскучавших от недостатка прохожих, на которых можно было бы полаять. И запах от них шел такой затхлый, застоявшийся... фу.
— А ну стой! — гаркнул один из них, останавливая меня. Он был высокий и смуглый, у него были редкие темные усы и маленькие блеклые серые глаза под широкими черными бровями.
Я послушно слезла с лошади, сжав в руке монеты, заранее приготовленные для пошлины.
— Кто такая? — спросил стражник.
— Самая послушная девочка в этих землях! Мне нужно войти в город, и этого должно быть достаточно, — показываю им две серебряные монетки, но пока не отдаю.
— У нас прекрасный, чистый город, — неприятно усмехнулся другой охранник, цитируя свое начальство. Этот был толстый, с грязными встопорщившимися усами и глазами пьяницы. — И чтобы наш любимый город оставался таким всегда, мы должны тщательно следить за тем, кто в этот город попадает!
— Так я могу войти? — повторяю вопрос.
— Смотря кто ты такая, — усмехнулся первый стражник. — Мы выдаем пропуска тем, кто проездом, и берем по пять золотых с тех, кто приехал сюда обосноваться.
— Я проездом.
— Тогда смотри: бродягам один день в городе стоит одну медную монету; ремесленникам, то есть мастерам, торговцам и бардам, один день будет стоить серебряник; рыцарям и белым совам вход бесплатный. Странствующим ведьмам и колдунам нужно заплатить десять золотых, чтобы войти в город на один день.
— Что!? — воскликнула я в возмущении. Ну и расценочки! В жизни не поверю, что их власти одобряли!
— Сколько дней собираемся пробыть в городе, ведьмочка? — расплылся в дрянной улыбочке толстый стражник.
— Два дня. Но платить такую огромную сумму я не стану!
— Станешь, как миленькая станешь, — вмешался второй стражник. — Иначе не впустим!
— Кто установил эти правила? — хмурюсь, хотя эти двое все равно не видят моего лица за шарфом и шляпой.
— Мэр и установил, — нахмурился смуглый. — Колдуны нынче что собаки бешеные, все страх потеряли, творят, что в голову взбредет! Ну так в городе своих чокнутых полно, а чужих пускать без оплаты не велено. Давай деньги, девица, или разговор пойдет по-другому!...
Я нахмурилась: угрожать мне вздумали? Да я их раскидаю одним щелчком пальцев!
Однако, только я подняла здоровую руку, как один из стражников достал что-то из мешка на своем поясе. В воздухе растянулся горький запах, который я узнала мгновенно: антимагический порошок.
Пока была в терема, я неплохо научилась управляться с обеими руками, и, даже если отрезать меня от магии, могла кое-что сделать. Но испытывать судьбу я не хотела: проблем и без стычек со стражниками хватало.
