Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-3

Пока шли переговоры в Брест-Литовске, от России отделились и провозгласили независимость Литва, Латвия, Эстония, Польша, Галиция, Украина. После этого в России ещё два года шла гражданская война. И Россия выстояла, экспериментируя на своих гражданах, как на стаде обыкновенных баранов, которые знают, что их шкуры пойдут на шубы, а мясо на шашлыки.

Большевики как никто грабили свою страну, а народ безмолвствовал. Так этому народу и надо. В России всё покрыто тайной, зато весь мир с подачи "Нью-Йорк Таймс" знал, что в 1921 году на иностранные счета поступило: От Троцкого — 11 млн. долларов в банки США и 90 млн. швейц. франков в Швейцарский банк; от Зиновьева — 80 млн. швейц. франков в Швейцарский банк; от Урицкого — 85 млн. швейц. франков в Швейцарский банк; от Дзержинского — 80 млн. швейц. франков; от Ганецкого (казначей РСДРП Фюрстенберг Я.С.) — 60 млн. швейц. франков и 10 млн. долларов США; от Ленина — 75 млн. швейц. франков. Можно сказать, что это газетная "утка". Можно, но ни один банк не выступил с опровержением, никто даже слова не сказал, чтобы разуверить читателей в том, что это неправда. Что бы вы сделали с такими людьми, коллега Казен? А ведь не они одни только грабили Россию.

— Была бы моя власть, я бы знал, что с ними сделать, — сказал я.

— Вот и Сталин думал точно так же, — сказал Мюллер. — Он устроил в России ночь длинных ножей. Только ночь эта растянулась и не закончилась до сих пор. Сталин собрал всю Россию, и будет держать её в руке, пока не умрёт. А после него на Россию налетит новая свора большевиков и будет её грабить и грабить, как и некоторые наши правоверные наци.

До июня этого года мы были близнецами с Россией, и было непонятно, кто оригинал, а кто отражение в зеркале, кто Курт, а кто Трук. Но с июня Сталин стал нас переигрывать, как жертва нашего нападения. И мы, в конце концов, получим по заслугам, а он будет пушистенький с нашими методами управления государством и подконтрольными территориями.

Мюллер задумался. Сидел молча и я.

— Кстати, коллега Казен, — сказал в своей непринуждённой манере Мюллер, — вы не знаете, зачем я всё это рассказывал вам?

— Я могу только догадываться, бригадефюрер, — сказал я, — но не вполне уверен, что разгадал ваш ход мыслей.

— Всё вы знаете, коллега Казен, — улыбнулся с прищуром мой шеф. — Вы знаете, что любое неосторожное слово о наших с вами приключениях может стать частью вашей надгробной надписи. На карту поставлено практически всё и ответ за ставку не меньше, чем сама жизнь. Вы меня поняли?

— Так точно, бригадефюрер, — по-военному ответил я.

— Вот вам и образец вербовочной беседы, коллега Казен, — засмеялся Мюллер, — учитесь, пока я жив. Как выйду на пенсию, так сразу сяду писать мемуары, типа "Дневники папаши Мюллера" или "Вербовочные беседы" как учебное пособие для юных гестаповцев. Готовьте машину, едем домой, уверен, что меня ждёт хороший новогодний подарок.

Глава 24

В отношении подарка Мюллер оказался прав. Указом фюрера ему было присвоено звание группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции.

Зима и весна на российско-германском фронте прошли относительно тихо и спокойно. Моя информация о направлениях главных ударов и ловушек для советских войск была рассмотрена, только вот реакция была совершенно мне не понятна. Я сижу и читаю донесение агента с приказом Сталина от 1 мая 1942 года за N 130.

Приказ Сталина:

Приказываю всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев.

И этот приказ подписал автор статьи "Головокружение от успехов" в газете "Правда" за 1930 год. История не учит, история наказывает. И крупные деятели, взявшиеся переделывать историю, всегда наступают на те же грабли, что и их предшественники.

Любой солдат в русской армии мог сказать:

— Война шла хорошо, пока в неё не вмещался ЦК ВКП (большевиков).

Так и любой немецкий солдат мог тоже сказать:

— Война шла хорошо, пока в неё не вмешалась НСДАП.

Как только появляются партайгеноссе, так сразу начинается низвержение авторитетов, и военная стратегия заменяется генеральной линией. Немцам было хорошо, у них не было Членов Военных советов, комиссаров, сующих нос во все дела и не отвечающих ни за что.

Снятый с должности генерал фон Бок оказался востребованным. Внезапно умер генерал Райхенау, командующий группой армий "Юг" и на его место назначили несостоявшегося Наполеона Вермахта — фон Бока. Новый командующий сразу начал с разработки плана операции "Фредерикус" по окружению советской группировки в районе города Харькова на Барвенковском направлении в середине мая.

Но русские опередили фон Бока и первыми начали наступления, имея значительные успехи и прорвав фронт на глубину до 65 километров. Первая танковая армия фон Клейста ударила во фланг наступающим советским войскам и отрезала им пути отхода назад, а передовые части фон Бока остановили русское наступление, создав котёл площадью примерно в пятнадцать квадратных километров, где были заперты примерно триста тысяч советских солдат офицеров. Часть войск вырвалась из окружения, неся огромнейшие потери, а двести тысяч попали в плен.

Всё шло по тому сценарию, о котором говорил дед Сашка. У фон Бока вырвали инициативу из рук, разделив группу армий на группу "А" для наступления на Кавказ и группу "Б" для наступления на Сталинград. Возмущению фон Бока не было предела, что и предопределило его дальнейшую судьбу в отставке.

Мюллер иногда наведывался к деду Сашке один. О чём они там разговаривали, я в подробности не вдавался. Конечно, дед Сашка расскажет всё, а потом по доброте душевной подставит и меня, сам того не желая, а с Мюллером шутки плохи.

В середине августа 1942 года я получил по радио сообщение:

Фреду. Срочно. Получите и передайте сообщение. Мария.

Понятно, нужно ждать сигнала Миронова и выходить к нему на встречу.

Через три дня в условленном месте я увидел сигнал и уже вечером ждал прихода полковника.

— Привет, — сказал Миронов, — обрадовать тебя ничем не могу и сам не жду от тебя радостных новостей. Положение на фронте хуже не придумаешь. Нам с тобой выговор за то, что не разведали, в чём заключается ловушка в районе Барвенкова. Сил нужно было больше накопить, а потом идти в наступление. Фон Бок, старая лиса, использовал старый казачий приём, откатиться назад, увлекая за собой противника, а в это время ватага из засады перекрывает противнику путь к отступлению, вот тут-то и начинается настоящая сеча. А ведь всё это происходит на землях Всевеликого войска Донского, чёрт подери. Сколько же на шишках учиться будут?

— Мне сдаётся, что Сам не извлёк выводов из поражений первого года войны, — сказал я. — Снова руководство войсками на уровне лозунгов и криков "запорю!". Один приказ 227 что стоит. Что за срочность встречи?

— Письмо от самой высшей инстанции СССР в самую высшую инстанцию Германии. И передать лично в руки, — сказал Миронов и достал пакет с красной печатью и оттиском в виде латинской буквы С.

— А ты поконкретнее сказать не можешь, от кого и к кому? — спросил я.

— А ты сам догадаться не можешь? — усмехнулся товарищ Голомб.

— Мне догадываться не положено. Мне нужно точно знать, от кого и кому, потому что передай я это письмо не тому лицу, которому оно адресовано, то последствия простой нахлобучкой не ограничатся, — сказал я с некоторой долей раздражения. — В Москве считают, что они самые главные везде и все у них на посылках работают.

— Мне тоже не сказали, от кого письмо и кому его передать, — вдруг заволновался Миронов. — Я не думаю, что Берия начнёт переписку с Гиммлером и пригласит его на шашлыки куда-нибудь на берег Чёрного моря.

— Хорошо, я буду передавать письмо через Мюллера, но учти, что за мной сразу же будет установлена слежка для выяснения личности курьера, поэтому сообщи в Центр, что сигналом для передачи ответа будет объявление с поздравлением фрау Марты, отмечающей столетний юбилей. Название улицы будет названием станции метро, номер дома — дата, номер квартиры — время. Ко мне не приходить, пока я сам не дам сигнал в условленном месте.

Снова я оказался в своей стихии. Снова пошла переписка между руководителями воющих держав. Правда, неизвестно, как к этому отнесётся товарищ Гитлер, но как отнесётся товарищ Сталин к тем, кто являлся передаточными звеньями этой цепи, я знал наверняка.

Глава 25

Через час после окончания встречи я уже звонил Мюллеру и договаривался о срочной встрече с ним. В данной ситуации любое промедление смерти подобно.

— Что случилось, дорогой коллега Казен, — спросил меня Мюллер, стоя в дверях в домашнем халате и в тапочках. Он совсем недавно пришёл с работы. Поужинал простой едой, так как не снабжался из распределителей для номенклатуры и хотел пораньше лечь спать. — Проходите, на пороге дела не решаются, если они действительно важные.

Мы прошли в его кабинет.

— Выкладывайте, — приказал шеф.

— Группенфюрер, сработала эстафета, — сказал я.

— Какая эстафета? — не понял Мюллер.

— Эстафета передачи конфиденциальных сообщений между руководителями государств, шеф, — сказал я.

И ..., — Мюллер предложил мне продолжить мне сообщение.

— Вот конфиденциальное письмо от Сталина фюреру, — сказал я и подал ему конверт.

— А почему это письмо передали вам, коллега Казен, — со мною уже разговаривал всесильный начальник гестапо.

— Потому что я с 1914 года являюсь звеном этой цепи, о чём есть отметка в моём личном деле, — доложил я.

— Да, да, я помню, — сказал шеф, — но я думал, что эта цепочка порвалась с уничтожением монархий в Германии, Австрии, России. А она, оказывается, действует. И кому вы сможете передать конфиденциальное сообщение?

— Любому главе государства Европы, — сказал я.

— Это хорошо, — Мюллер в задумчивости провёл рукой по голове, поглаживая свои волосы стриженые под бокс. — А что с этим письмом прикажете делать?

— Не моё дело давать вам советы, группенфюрер, — сказал я, — но вспомните, что говорил старик в отношении фотографий.

— Кого вы конкретно имеете в виду, коллега Казен? — спросил меня Мюллер.

— Я имею в виду рейхсляйтера, — сказал я.

— Вы подтвердили моё мнение, коллега Казен, — сказал Мюллер. — Вы на машине? Ждите меня внизу. Я сейчас созвонюсь и выйду.

Через пятнадцать минут мы уже мчались в сторону партийной канцелярии. Была ночь, а Борман ещё не уходил с работы.

— Сворачивайте налево, — шепнул мне Мюллер.

Я припарковался на стоянке для четырёх автомобилей. На эту стоянку могли припарковаться только четыре "фольксвагена" или два "майбаха".

Мы подошли к неприметной калитке, и шеф нажал кнопку звонка. Что-то щёлкнуло в динамике рядом с кнопкой. Мюллер назвал свою фамилию. Дверь открылась.

— Группенфюрер, — сказал я, — вас все знают, и вы везде вхожи.

— Не обольщайтесь, — бросил мне шеф, — партия — это СС, СС — это партия, и все они в ведении гестапо. Меня с удовольствием бы растерзали на тысячу частей и уничтожили все досье, которые хранятся у нас, но, пока они это не могут сделать, они вынуждены терпеть меня.

Мы вошли в партийную канцелярию с чёрного входа. Молодой человек в строгом костюме провёл нас в комнату, в которой стоял столик, около которого было четыре кресла. Небольшой книжный шкаф и горка с хрусталём дополняли интерьер, освещённый торшером с абажуром кремового цвета.

Минуты через три в комнату вошёл Борман.

— Хайль Гитлер, майн геррен, — поприветствовал он нас. Возможно, что будь он наедине с Мюллером, они бы обменялись рукопожатием, но в присутствии постороннего человека нет надобности подчёркивать уровень их взаимоотношений. Поэтому партийное приветствие было очень удобно, чтобы поздороваться сразу со всеми. Как у военных, поднёс руку к козырьку и поприветствовал сразу всех и каждого индивидуально. — Только три минуты, партайгеноссе Мюллер, — произнёс он и приложил руку к сердцу как подтверждение искренности его слов.

— Здесь письмо Сталина фюреру, — сказал шеф гестапо и положил письмо на столик. — Что будем делать?

— Кто-то уже читал это письмо? — спросил Борман, не сводя заворожённого взгляда с конверта.

— Кто же его будет читать, если оно адресовано лично фюреру, — сказал Мюллер.

— Да, действительно, — согласился Борман, приподнял письмо за один из уголков конверта и осмотрел его. — А где написано, что оно фюреру? — ехидно спросил он.

— Это конфиденциальное письмо, — сказал Мюллер, — и я допускаю, что оно не имеет обращения к адресату и подписи писавшего, чтобы не оставлять следов в архивах и официальных документах.

— А кто может подтвердить, что это именно письмо от Сталина фюреру? — спросил Борман.

— Подтвердит мой сотрудник, штурмбанфюрер фон Казен, — указал на меня Мюллер, — он как раз и получил письмо от курьера и устное сообщение о том, кому оно адресовано.

— Не понимаю, — сказал с расстановкой Борман, — гестапо имеет прямые контакты с партийной канцелярией Сталина? А почему я не знаю о ваших контактах, и почему фюрер находится в неведении всего этого? Вы не думаете, что вы берете на себя слишком, партайгеноссе Мюллер?

Выходило, что Мюллер подставился Борману и виной всему был я.

— Разрешите, — обратился я к Мюллеру и, не дожидаясь его утвердительного кивка, повернулся к Борману, — рейхсляйтер, система передачи конфиденциальных сообщений между царственными домами Европы существует ещё с прошлого века. Она бесперебойно действовала во время войн, катастроф в любых уровнях межгосударственных отношений и действует сейчас. Я был участником подготовки встречи в Рапалло в 1923 году, и никто не знал, что такая встреча готовится, хотя шла оживлённая переписка между двумя державами. Это письмо, возможно, является сигналом к окончанию войны и любая задержка с его передачей адресату возлагает огромную ответственность на того, кто держит письмо более срока, нужного на доставку или того, кто поинтересуется содержанием письма.

— Вы доверяете своему сотруднику? — спросил Борман Мюллера, указывая на меня рукой.

Глава 26

— Я не доверяю никому, рейхсляйтер, — сказал Мюллер, — но этот сотрудник пока не дал повода усомниться в его нечестности.

— Тем не менее, — упорствовал Борман, — я прошу до выяснения всех обстоятельств дела отстранить его от исполнения служебных обязанностей и изолировать от других сотрудников. Вы можете себе представить реакцию фюрера на контакты с Советами? Я не могу.

Ни дать, ни взять и психология, и мышление, и действия партийных органов ВКП(б). Кто бы мне что ни говорил, но ВКП(б) и НСДАП это близнецы и братья. Борман вполне мог встать и сказать:

Мы говорим ПАРТИЯ

Подразумеваем ФЮРЕР,

Мы говорим ФЮРЕР,

Подразумеваем ПАРТИЯ.

В партийных кругах это называют поэзией. Вместо слова фюрер можно вставлять любую фамилию или партийную кличку-псевдоним и сразу эти стихи приобретают современность и злободневность.