Француз отвечал возбуждённо, по жестам и мимике я и без перевода догадался, что он возмущён до глубины души. Тем не менее, бумагу забрал, а под конец склонил голову и что-то произнёс с траурной миной.
— К сожалению, наши бойцы скончались, — перевёл Кузнецов.
— Как?! И полдня не прошло! Почему?
Губернатор помялся, но ответил как есть, тела всё равно бы выдать пришлось.
— Зарезаны неизвестными. Полиция ищет преступников.
Мельников, стоящий на борту линкора в поле моего зрения и навостривший уши, прислушиваясь к нашему разговору, посерел лицом.
— Слушай ты, мусью, — у меня откровенно говоря, сдали нервы и остро захотелось врезать лягушатнику так, чтоб в котелке зазвенело. — Не выдать нам боекомплект эскадры ты не можешь. Если ещё хоть кто-нибудь, хоть просто косо посмотрит в нашу сторону, мы на абсолютно законных основаниях погрузим всё на линкор, а потом с ним произойдёт несчастный случай, порох в зарядах, понимаешь, деградировал. Твой курятник со всеми перьями просто снесёт в Средиземное море! Я доступно нашу позицию излагаю?!!
Скорчить приятную иноземному глазу рожу я не озаботился, пусть привыкает к нам, таким как есть. Ну и что, что оскалился, зато его вон как проняло! Сглотнул, кивнул и был таков!
Эпизод 11.
Со стороны капитана первого ранга Кузнецова было весьма опрометчиво доверить весь запас алкоголя, изъятого из запасов "Дельфина" наряду с подавляющей частью продовольствия, и.о. комиссара, капитану госбезопасности Любимову, казавшемуся самым ответственным товарищем, которому, к тому же, по должности положено. Не сумев заснуть на следующую ночь после отлёта К-7 дольше, чем до полуночи, я не нашёл ничего предосудительного в том, чтобы накапать себе пять капель для снятия стресса. Конечно, пить одному некомильфо, но я рассудил, что немного и в лечебных целях можно. Не помогло, дозу пришлось увеличить, причём, в несколько раз. Эффект получился прямо противоположный ожидаемому. Навязчивые мысли о линкоре, моей судьбе, оставленной в Москве семье, внутриполитической ситуации в СССР, не только не вылетели из головы, наоборот, они перемешались самым катастрофическим образом и их обрывки, хаотично всплывая в сознании, нагоняли тревогу, не дающую уснуть. Решив, что клин надо вышибать клином, я сел, зажёг керосиновую лампу и, выбрал по пьяной причуде цель написать песню. Почему песню? А я этим никогда не занимался, вот почему. Просто надо было сосредоточиться на чём-то одном и малознакомом, потому, как хорошо знакомое оптимизма не внушало. В силу моей неопытности мотив пришлось занять, поэтому на воспоминания и мурлыканье всего подряд себе под нос ушла куча времени. Надо заметить, что лечиться я не забывал. Пока, наконец, не понял. Вот оно!
С утра комиссар линкора "Александр Невский" не вышел к подъёму флага. И к завтраку тоже. Мельников, подошедший к двери моей каюты и постучавший в неё, услышал в ответ неразборчивое бурчание и успокоился. Жив и ладно. Подумаешь, устал человек. Тревога поднялась, когда я решил своё творение, на мотив песни "Над нами ласковое море", изобразить в полный голос, но не сразу. Первый куплет я исполнил вообще без помех, потому, что поначалу не смогли определить источник воплей.
Кровавым заревом затянут горизонт
Депеши штабу шлёт наш капитан
Мы в окруженьи и потерь не счесть,
Пришлите в помощь нам морской десант.
У нас держаться больше нету сил,
Вчера сожгли последние патроны.
Француз корабль с суши осадил,
А на воде он выставил кордоны.
Во время припева, на палубе забегали, а французы и женщины, собравшиеся на берегу снова, стали шарить глазами по морю.
Над нами ласковое море,
Висит над ним сахарский страшный зной.
Останется лишь песня о героях
В Бизерте принявших последний правый бой.
В дверь каюты забарабанили, но я не обращал внимания.
Нам всем абзац, чтоб хуже не сказать,
Лишь на "Дельфин" последняя надежда.
И потому мы смотрим в небеса,
Ведь помнит Родина, поддержит, как и прежде.
Сомнения и сопли не для нас!
Нам недоступны миражи метаний,
Когда товарищ Сталин даст приказ —
Мы выполним его без колебаний!
— Любимов, заткнись! Какого чёрта творишь?!! — орал мне через переборку Мельников.
Над нами ласковое море,
Висит над ним сахарский страшный зной.
Останется лишь песня о героях
В Бизерте принявших последний правый бой.
— Инструмент живо! Хоть что нибудь!!!
Стоит без хода наш линкор могучий,
На берег вывалив облезлый ржавый борт,
Огня клинок, рванувший выше тучи,
Вмиг превратит его в стальной гигантский гроб.
Свой пламенный привет шлём белякам,
Пусть помнят нас, осназовцев с востока,
Взрывной волной мы входим в гости к вам,
Нельзя сдержать могучего потока.
— Ломайте!!!
Над нами ласковое море,
Висит над ним сахарский страшный зной.
Останется лишь песня о героях
В Бизерте принявших последний правый бой.
Бам! Баммм!! Дверь держалась, а я не унимался.
Пускай считают, что Осназ жесток,
Мы знаем — хор уродов и кретинок
Лишь прикрывает ереси росток,
Но их раздавит пролетарский наш ботинок.
Не беспокоит белый легион,
Покойным сном мертвецки спит Бизерта.
И в полной безопасности кордон —
Спасибо вам, родной Осназ за это!
И, что есть духу!
Над нами ласковое море,
Висит над ним сахарский страшный зной.
Останется лишь песня о героях
В Бизерте принявших последний правый бой.
Спустившись с палубы на тросе двое ЧОНовцев, один за другим пролезли в открытый настежь иллюминатор, пока я был отвлечён вознёй у двери, и бросились на меня сзади.
— Врёшь! Не возьмёшь!! Врагу не сдаё-о-о-тса наш го-ордый Варя-аг! — в силу того, что я, по понятным причинам, почти не владел собственным телом, да и, как в таких случаях говорят, "устал", повалить меня бойцам удалось довольно легко. Но возня "в партере" затянулась, так как я норовил заползти под койку и прятал под собой руки, которые осназовцы, в свою очередь, старались завернуть за спину.
— Держи его! Не зевай! Куда, бл..! Вяжи скорее, пока держу! Да заткни ж ты его! Шаляпин, тваюмать!!!
.......
— Как вы, товарищ капитан госбезопасности, могли так надраться?! Я, как честному человеку, доверил. А вы?! — возмущённо отчитывал меня Кузнецов поздним вечером того же дня. — Ладно, чуть-чуть, можно понять. Но не до зелёных же чертей!
— Так я и чуть-чуть, чтоб уснуть. А дальше ничего не помню. И не кричи так, прошу, голова раскалывается, — то ли оправдывался, то ли жаловался я в ответ.
— Да?! А кто в иллюминатор провокационные песни орал во всю глотку?!! Ты хоть знаешь, какие слухи поползли по Бизерте?!!! Все кто мог, в один день выехали из города! В порту при посадке на пароход давка случилась, несколько человек утонули, прям у причала, не считая тех, кого у трапа затоптали! Губернатор рвёт и мечет, выставил у арсенала пулемётные гнёзда, чтоб мы его штурмом не взяли! Говорит, от вас всего можно ожидать, вы даже Москву сожгли!
Слушая каперанга, старший лейтенант госбезопасности Мельников не удержал на лице осуждающую мину и довольно улыбнулся. Революционная сознательность — важная штука, но в душе старлей целиком и полностью был на моей стороне.
— Пять суток ареста!!!
— Не хочу вас расстраивать, товарищ капитан первого ранга, но мы с вами по разным ведомствам проходим, — спокойно ответил я. — Старший лейтенант госбезопасности Мельников! Доложите обстановку!
Командир осназовцев виновато глянув на моряка, мол, да, ничего не поделаешь, ответил.
— Взвод несёт службу по охране линкора в усиленном режиме, провокаций, за время вашего отсутствия, не было. Французы выставили на причале три парных поста и взяли склад артвооружения под усиленную охрану. Провокационные действия со стороны гражданских прекратились. Инженеры работают.
— Вот и хорошо. Всё как и должно быть, — сказал я с облегчением. — Приношу, товарищ капитан первого ранга, свои искренние извинения за моё поведение. Не знаю, как так вышло, я ведь уж и забыл, когда пил что-то алкогольное. На новый год, может? А тут ещё духотища эта проклятая, да нервы. В общем, я вам напрямую не подчинён, но вы вольны сообщить о произошедшем по команде и пусть там разбираются, что делать. А пока, давайте жить и работать по-прежнему дружно.
— Ааа! — каперанг в отчаянии махнул рукой. — Пойду тоже напьюсь, гори оно всё синим пламенем!
— Старший лейтенант Мельников!
— Я!
— Выпивку под замок! И часового поставь! Разрешаю открывать только в присутствии нас троих, не меньше! — распорядился я моментально и объяснил. — Не стоит повторять моих ошибок.
.....
Пятого октября, вечером, вернулся "Дельфин", усилив нас сборной солянкой из моряков с кораблей Черноморского флота. Прилетели артиллеристы с "Парижанки", машинисты с "Червоны Украины", прославившиеся своим форсированным пуском котлов, электрики с "Красного Кавказа", связисты, а главное, кок и доктор с запасом лекарств. Раненые получили квалифицированную медицинскую помощь.
Шестого, ранним утором в порт Бизерты вошёл эльпедифор "Красная Молдавия", перестроенный в танкер, служивший на Чёрном море заправщиком эсминцев. Теперь у нас появилась радиосвязь с "Большой землёй". Благодаря грузу керосина и команде механиков на бывшем десантном судне, воздушный мост теперь не висел одним своим концом в пустоте, у него появилась вторая надёжная опора.
"Дельфину" было, в общем, всё равно, так как на нём, без переделок, нельзя было перевозить значительного груза, кроме запаса продуктов и багажа пассажиров. Но зато, облегчив самолёт тонн на пять-десять за счёт топлива, можно было повысить безопасность полётов. Да и французский губернатор, полетав над городом вместе с лучшими его представителями, остался доволен и почти оттаял.
А вот два других наших К-7, срочно переданных в Аэрофлот, но по прежнему несущие на кабинах непонятные иностранцам аббревиатуры "ВМЗ-1" и "ВМЗ-2", резко увеличили свою грузоподъёмность. Без второй опоры моста они могли бы доставлять нам пять тонн самых срочных и ценных грузов за одни вылет, а теперь, за счёт не взятого запаса топлива на обратный перелёт, сразу пятнадцать. Причём, вечером того же шестого октября, когда к нам перелетел "ВМЗ-1" с грузом автономных генераторов, компрессорных станций и пневмоинструмента, я с удивлением увидел, как, наверное впервые в этом мире, был реализован принцип контейнерных перевозок. Между поплавками К-7, под крылом, подвешивалась плоскодонная лодка с самым габаритным грузом, которую, после приводнения, просто спустили на воду на внутренних лебёдках.
В ночь на седьмое состоялось совещание, на котором мы должны были подбить итоги осмотра линкора и составить предварительный проект его реанимации или, по крайней мере, вывода из французских вод. В первую очередь рассматривался вопрос буксировки "Александра", которую мог бы выполнить ледокол "Ермак", который после завершения полярной навигации остался в Европейских водах, в отличие от "Красина", ушедшего на Дальний восток. В буксировке не было ничего невозможного, более того, академик Крылов ещё десять лет назад составлял её проект, но требовалось время на приведение ледокола, после длительной работы вдали от баз, в надлежащее техническое состояние, чтоб не застрять где-нибудь посреди Средиземного моря. Этот способ, отдавая отчёт в его сложности, оставили в качестве резервного и страховочного на самый крайний случай.
Детальный осмотр силовой установки линкора привёл николаевских инженеров к выводу, что на месте её восстановить невозможно. Но и возиться с демонтажом не хотелось. Кроме того, турбины и котлы, после ремонта, могли быть введены в строй и представляли собой немалую ценность, корёжить их было нельзя. Поэтому, рассмотрели несколько проектов установки временной СУ прямо на верхней или на батарейной палубе корабля. Действительно, пара четырёхтысячесильных дизелей вполне могла бы обеспечить ход, достаточный для перехода в советские порты. Прикинув так и так варианты, убедились, что упор винтов на корпус в такой конфигурации передать чрезвычайно сложно. Фактически, за бортом надо построить огромную и тяжёлую ферменную конструкцию, уберегающую длинные валы от изгиба. И никто не мог поручиться в этом случае за её живучесть при шторме. Идея укоротить валы, применив принцип подвесного мотора из будущего, умерла, едва родившись. Зубчатых конических или червячных передач на такую мощность в СССР не делали, а гидропередача с длинными трубопроводами работала бы "на саму себя". Гораздо дольше продержалась идея колёсного парохода, но и её забраковали из-за необходимости прочнейшего и тяжелейшего поперечного вала с колёсами, на вес и упор которого корпус линкора не рассчитывался. К тому же, в этом случае требовалась абсолютно новая гидропередача. И снова встал вопрос плохой погоды.
Отбросив всю экзотику, мы сосредоточились на проработке варианта, который изначально был основным. Замена турбин линкора на дизель-гидравлическую установку, аналогичную установке "Фрунзе". При подробном осмотре и сверке чертежей выяснилось, что уже готовые для балтийца фундаменты можно установить в "Александра" с минимальными переделками, что было очень хорошо. К тому же, бортовые машинные отделения, с турбинами высокого и среднего давления, на черноморском линкоре были просторнее в ширину, что облегчало задачу. А вот центральное машинное отделение мы решили не трогать, удовлетворившись только двумя валами. Во-первых, достаточно и пары винтов. А во-вторых, тяжёлые и габаритные турбины низкого давления нельзя было бы извлечь без частичного или полного демонтажа грот-мачты и кормовой надстройки. Кроме того, раз док нам недоступен, новые отверстия в подводной части сделать было невозможно, поэтому для монтажа системы охлаждения надо было составить проект с использованием наличных кингстонов и коммуникаций. Вчерне прикинули сроки, потребности в рабочей силе, материалах, инструментах и составили заявку на "Большую землю" особо оговорив судно с краном грузоподъёмностью не менее пятнадцати тонн.
"Дельфин" улетел, а в порт вошёл ещё один советский пароход, рефрижератор "Курск", обычно ходивший на линии Ленинград — Одесса. В этот раз он прервал свой рейс с грузом, который по заведомо завышенной цене срочно выкупило французское правительство прямо в Бизерте, устроившее советскому истерику с требованием в минимальные сроки забрать всю взрывчатку с территории Республики и вывезти её за предел территориальных вод. "Курск" пришвартовался позади "Александра" прямо напротив арсенала и открыл свои трюмы. Губернатор, нагнав арабов, принялся опорожнять их рекордными темпами, но, когда эта работа была закончена и пароход поднялся в воде, возникла заминка. Было забавно наблюдать, как арабы, цепочкой, будто муравьи, неся 130-миллиметровые снаряды прямо на голове, сунулись к трапу, а наши их не пустили. Стоящий тут же и контролирующий работу дежурный по военному порту стал горячиться, но советский капитан был непреклонен. У него чёткие инструкции. Сначала пушки — потом боеприпасы. Француз, понимая, что если погрузить орудия, а двенадцатидюймовые стволы можно было разместить только на палубе, причём так, что они перекрыли бы трюмные люки, места для боеприпасов попросту не останется, возмущался, но вынужден был уступить. "Курск" ушёл только через три дня, забрав с собой артиллерию и торпедные аппараты снятые с кораблей сбежавшей эскадры почти полностью. Не хватало десятка стволов, из них четыре 130-миллиметровых, и французы не могли внятно объяснить, куда они их подевали, только разводили руками и твердили, что арсенал пуст. Выпустили же они наше судно только после того, как ещё один советский пароход, "марсельский" рефрижератор "Кубань", забрал боеприпасы. Пугать лягушатников стало нечем, но на тот момент нас уже было три сотни человек, каждый из которых был вооружён хотя бы наганом.
