— Одежда у тебя подобающая гулящей даме больше, чем их обычные наряды. Но ты стала совсем другой. Почему?
— Той дамы больше нет. Её посадили на кол в имперской столице. А я родилась в этот момент заново, но унаследовала все грехи той ничтожной развратницы, её настоящее имя и проклятие, ею заслуженное. Я каюсь в её грехах и в тех, которые я по слабости и глупости своей допускаю уже в новой жизни. Мне уже удалось смыть проклятие неприкасаемости. А остальное я смогу смыть лишь всей своей жизнью. И я молю Победителей, чтобы они помогли на этом пути.
Подмастерья и ученики слушали проповедь легкомысленно одетой, молодой и очень симпатичной женщины, разинув рты. Никто такого не ожидал.
— А почему на тебе такой хитон?
— Его мне велела надеть госпожа.
— Ааа, эта стерва боится, чтобы ты мужа у неё не отбивала! Сама холодная, как лягушка, наш Мастер из-за этого взрывается, а всех, кто хоть посмотрит на мужа, готова свести в могилу!
— Да, госпожа у нас красивая, умная и добродетельная, но характер у неё такой, что, если кто-то из женщин хоть глянет на её любимого мужа, Эсса её в могилу сведёт, причём своими благодеяниями. Помните, что хозяйка сделала с Имир? А с женой Унса? — раздался голос ещё одного старшего подмастерья из задних рядов. — Ну что, мужики, неужели мы по скотству своему поможем ей в таком благородном деле? И заодно возьмём её грех себе на душу? Ведь ей только и хочется, чтобы мы все поимели рабыню, и Мастер после этого от неё отвернулся.
— Нет! — закричали все.
И Ангтун оказалась почти избавлена от приставаний. Её лишь шутливо подбадривали высказываниями типа: "Ты только посильнее ласкай нашего Мастера, а то он опять взорвётся и всех нас в клочки порвёт" — и иногда немного похлопывали, на что она скромно отвечала: "Хозяин мне ещё не приказывал тебя обнимать".
В течение двух следующих дней Эсса продолжала до одури изучать классическую литературу и занималась с учительницей этикета. Порою, чтобы без хозяйского глаза всё не пошло наперекосяк, она отвлекалась, раздавала распоряжения по хозяйству и заходила в мастерскую. Там она несколько раз спрашивала вроде бы невзначай у самых симпатичных и мужественных подмастерьев, как им понравилась новая рабыня? Те отшучивались, но когда вопрос услышал краем уха Ун Линноган, он громко сказал:
— Пора нам кончать с этим!
Эсса поняла не высказывание, а его раздражённый и осуждающий взгляд. Такое отношение она никогда не забывала. Осталось лишь ждать, когда Линноган в чём-то провинится.
* * *
На следующий день Мастер Тор собрал всех своих домочадцев во дворе. Он должен был отправляться на торжественный приём и бал во дворец, и перед празднеством решил устроить праздник своим людям. Он торжественно награждал всех, кто оставался ему верен в тяжёлые дни, и под конец объявил четырём старшим подмастерьям, что он рекомендовал их на мастера и что готов оплатить им подготовку шедевра. Тут вышел вперед Ун Линноган и сказал:
— Учитель, спасибо за предложение. По дерзости своей я шедевр уже подготовил, деньги на банкет и взнос в цех у меня есть, и я готов защищать звание мастера хоть завтра. Точно так же и остальные трое рекомендованных. Но мы хотели поговорить с тобой об очень серьёзных делах. Разговор будет неприятным. Готов ли ты выслушать нас, хозяин?
— Конечно, Ун! — ответил Тор.
— Пока тебя не было, жена твоя старалась, чтобы хозяйство не развалилось. Но, если бы не принц, который в каждое посещение города заглядывал сюда и ободрял нас, что ты обязательно победишь, и чтобы мы сохраняли верность тебе, мы все разбежались бы! Она у тебя верная, хозяйственная, честная, но законченная стерва, как и многие бабы. Ты, если обидишься на кого-то, поругаешься, накажешь, может, даже побьёшь, и всё. Да что там, и на тебя ругнуться можно, если по делу! А она ничего не скажет, запомнит каждый косой взгляд и каждое неосторожное слово и потом спросит при малейшей провинности. Причём вроде бы за провинность, а на самом деле за неуважение к ней, такой хорошей и добродетельной! Запрети ей заходить в мастерскую. Здесь мужские дела, а не бабские.
Эсса с возмущением выслушивала такую публичную характеристику её деятельности. Распоясались совсем без хозяина! Ничего, сейчас муж их на место поставит! Она посмотрела на каменное лицо Тора и прочла в его глазах твёрдую решимость.
— Я завтра же договорюсь в цеху о дне защиты для всех четырёх. А тебе, жена, действительно не место в мастерской, когда хозяин здесь. И когда я буду уезжать, я буду оставлять за себя одного из старших подмастерий. Так что порог мастерской больше не переступай без моего слова.
Эсса повернулась и хотела было уйти в обиде, но Тор железным голосом сказал:
— Я тебя не отпускал, хозяйка! Разговор с людьми не кончен.
Такого Эсса не ожидала. Да, за эти месяцы у Тора изменилась не только аура. Он стал настоящим хозяином во всём доме, а не только в мастерской, как раньше. Несмотря на жгучую обиду, интуиция и мысль у Эссы работали вовсю. "Если он такой властный теперь, то железной рукой наведёт порядок во всём баронстве!" — вдруг подумала Эсса. И раздражение немного отступило: в конце концов, хорошо, когда мужчина как масло в твоих руках, но такая податливость приятна по-настоящему, лишь если для всех остальных он железный.
Ун Линноган не возвращался в общие ряды. Видно было, что он имеет ещё что-то сказать. А рядом с ним стали выходить и другие, по двое, видимо, заранее была установлена очередь. И действительно, за время отсутствия накопились многие недоразумения и ссоры между людьми, тем более что, судя по всему, вмешательство Эссы не утихомиривало ссорящихся, а лишь подливало масла в огонь. Тор должен был выполнить обязанности сюзерена и рассудить всё это.
Одно из дел сразу ужаснуло его своей мелочностью и стервозностью. Одна из кухонных служанок обвинила другую в присвоении пузырька с благовониями, а та стала утверждать, что этот пузырёк отдал ей муж потерпевшей. После этого первая забыла о пузырьке и вцепилась в волосы второй с воплем:
— Так ты, шлюха, у меня мужа отбиваешь!
Тор каменным голосом велел Эссе рассудить дело, предупредив публично, что после этого она несёт ответственность за продолжение дрязги наравне со ссорящимися. Эсса перевела разлучницу убирать комнаты подмастерьев, переселила её в дальний конец дома за комнаты учеников и запретила ей приближаться к кухне. Спорный пузырёк с благовониями она вытребовала у его нынешней обладательницы и на глазах у всех пополам разлила его на головы ссорящихся. Обе служанки остались довольны: одна — что убрали соперницу, другая — что теперь ей будет легко волочиться за подмастерьями, а они и здоровее, и красивее, и богаче. Тор затем стал поручать жене другие подобные дела, и впоследствии даже похвалил её за "мудрые решения", которые на самом деле чаще были хитрыми. Но самое неожиданное из дел Ун Линноган приберёг на конец.
— И наконец, Мастер, ещё одно дело у всех нас, мастеровых, появилось к тебе после твоего возвращения. Нам надоело, что ты, из-за того, что твоя жена холодна, начинаешь по временам дрючить всех нас. Теперь у тебя есть законно отданная тебе женщина. Мы успели зауважать за её верность тебе и искреннее покаяние в своих прошлых страшных грехах. Да и на вид она привлекательна, как сдобная булочка. Дрючь лучше её как следует, а на нас больше не взрывайся. И забери рабыню из распоряжения своей жены, а то она её в могилу сведёт, грех будет на тебе и на нас всех.
— Ангтун, ты отныне прислуживаешь мне, хозяйке и почётным гостям. Во всех серьёзных делах слушаешь лишь мои приказы. Я тебя переселю в другую комнату и велю сшить приличные платья.
Эсса как будто жабу проглотила. Но делать было нечего:
— Я распоряжусь насчёт платьев и прикажу сейчас же подготовить комнату рядом с нашими покоями так, чтобы почётным гостям не было стыдно в неё заходить.
Неизвестно, какая сцена разыгралась бы между супругами после этого наедине, но надо было спешить на приём.
Приём Эсса вспоминала как кошмар. Переполненная классической премудростью и не переваренными правилами этикета голова трещала, она чувствовала, что часто допускает неловкости, разговор теперь был ещё более раздражающим: иногда было понятно, но лишь обрывками, потому что сразу же ответ был непонятен, и линия диалога ускользала. Кисса сочувственно смотрела на неё и пыталась незаметно помочь, давая на намёк другой намёк, чтобы Эсса могла расшифровать первый. Эсса вначале была ей благодарна, а потом увидела, что другие дамы поняли эту игру (может быть, ей просто показалось, а может быть, и на самом деле) и подсмеиваются над ней. Ещё хуже стало, когда пару раз Кисса помогла ей исправить оплошности в этикете. Но многое Эссе понравилось. Она уже представляла себе, как она будет ставить всех эти дам в тупик, когда натренируется в искусстве светской беседы. Отношения высокородных дам с мужчинами тоже были ей, в общем, симпатичны. Флирт был тонким. Обычай после свидания писать даме стих, а даме тоже отвечать стихом, Эссу просто восхитил. Дамы цитировали краткие стихотворения, особенно удавшиеся любовникам либо любовницам. Ревность в высшем обществе считалась неприличным чувством, но дама должна была рожать детей лишь от мужа, если он для улучшения рода не разрешал ей другого явно. Детей, случайно зачатых от любовника, сразу после родов тайно отдавали на усыновление в худородные семьи, давая за ними приданое. Объявлялось, что ребёнок умер при родах. Но наружу всё равно это выходило, и Эсса чувствовала, что над неосторожными дамами и их любовниками подсмеиваются. В общем, это действительно был кусочек высшего света с его манерностью и утончёнными обычаями, расцвечивающими и облагораживающими то, что в более низких слоях выглядит как обычная распущенность (да и на самом деле является ею). К концу вечера Эсса вымоталась так, что стала бояться за себя и за ребёнка.
Тору пришлось намного легче. С дамами он не флиртовал, а с мужчинами можно было вести себя по-мужски, тем более что, хотя бы в принципе, аристократы были одновременно и воинами. Когда одна из дам попыталась изящно подкатиться к Тору, он неожиданно для себя ответил стихотворением:
Мощный дуб тяжкий
Ивушки ствол сокрушит,
Если сломается.
Дама осталась довольна таким тонким отказом, а мужское общество просто было в восхищении.
Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла своё раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего имбирного напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:
— Светский приём, оказывается, очень тяжёлая работа.
— Я ещё в имперской столице понял, что в высшем свете лёгкой жизни нет, — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибёшься, и рядом с тобой смерть и ужас.
— Я не думала, что это так страшно и так серьёзно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Муж поцеловал её, и Мастера чуть не вырвало: всё накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:
— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни, лишь когда будешь готов взорваться.
— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.
Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: "И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотёсанностью попавшего в знать простолюдина". После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: "Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться не буду из-за неудовлетворённых мужских потребностей. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!"
— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.
— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не накидывайся зря на своих людей. А на светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают.
И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.
Тор поцеловал её руку и бросился к не ожидавшей его рабыне.
— Мне очень плохо в душе! — простонал он и ощутил острый стыд, что признался в этом, тем более рабыне.
— Хозяин, обними меня! Я постараюсь тебя утешить, — просто сказала Ангтун.
Утром, с очищенной душой, Тор решил поговорить с рабыней.
— Знаешь, когда я хотя бы целую других, я сразу ощущаю их грехи и тревоги и беру их себе. А ты, наоборот, очищаешь мою душу. Ты что, их тоже забираешь себе?
— Нет, хозяин. Но я не даю тебе свои тревоги и свои грехи, я должна расплатиться за них сама. И разве берёт себе грязь тот, кто моет другого человека? Он её смывает. А ещё я, дерзкая, сейчас не могу удержаться от одного греха. Хозяин, я тебя люблю больше жизни, и я всегда хочу, чтобы тебе было хорошо. Когда тебе хорошо, мне очень хорошо. Но я не имею права так говорить, и к моим грехам добавился ещё один.
— Больше говорить об этом не надо, этот твой грех я беру на себя, — сказал Тор и внезапно поцеловал Ангтун со всей страстью. Но грех в него не перешёл, видимо, потому, что он был против обычаев и законов, а не против души. Зато Ангтун просияла и вновь слилась с ним, прошептав:
— Ты снял с меня мой грех, хозяин! Но больше так не делай! У меня грехов слишком много, чтобы перекладывать их на тебя!
* * *
Утром Эсса проснулась в отвратительном настроении. Вчерашний неудачный приём так и не выходил у неё из головы. Она поняла: придётся тренироваться в светском общении, по крайней мере, год, а то и больше, чтобы понимать почти всё и достойно отвечать. Так что подъём в высший свет приносил отнюдь не только радости. С этими мыслями она помолилась и отправилась к Тору. Но хозяин уже ушёл в мастерскую, даже не позавтракав. Эсса зашла в комнатку прислуги, где занималась гимнастикой Ангтун, и приказала рабыне отнести ему завтрак, подумав, что её жест будет оценён мастеровыми.
Ангтун быстро накинула на себя хитон. Он лез с трудом, так как её грудь налилась и буквально разрывала ткань одежды. Она побежала на кухню, где на неё как-то странно посмотрели кухонные служанки и повара, и понесла поднос с завтраком в кузницу.
Когда она туда зашла, её встретили с ликованием. Тор взял завтрак и стал с удовольствием есть, а мастеровые поздравляли её с тем, что хозяин пришёл в отличном настроении, но почему-то очень уж на неё пялились. Тор глянул на неё, тоже почему-то улыбнулся и сказал всем, что они могут на несколько минут выйти во двор поболтать с рабыней, чтобы не мешать ему есть.
