Вечером, когда принц подошёл приветствовать приемного отца, Ашинатогл вдруг велел ему самому приказать советнику Кутранглоту заниматься с ним вечером. Когда Тлирангогашт приказал, Ашинатогл расхохотался:
— Ты заставлял всех повторять твои Древние фразы на агашском, а затем сам повторял их. Но ведь они делали это по твоему приказанию, а ты должен повелевать. Вот и услышал я сегодня, что воины говорят: "Новый наследник в битве лев, мудростью слон, с женщинами бык, выносливостью железный голем, в Древнем Языке как Митрополит, а вот в нашем языке пытается разобраться, но не может". А я не понимал, в чем дело. В молитвах ведь все мы обращаемся с мольбой к Высшим, и со мной ты говорил так, как полагается, потому что научился из молитв.
Принц остолбенел. Ни в одном из известных ему языков не было такого, чтобы произнесённое по своей и по чужой воле различалось. После этой выволочки царь сам повелел советнику заниматься с принцем. И структура предложения была другой, и слова почти все оказались не те.
Но выволочка не кончилась.
— Сегодня ты, сын мой, допустил первую большую ошибку. Расскажи, чем провинился Чанильтосинд.
— Он попытался силой взять свободную женщину.
— Всё верно. Он нарушил твой прямой запрет. Да даже если запрет был бы в намёке, это всё равно было бы непростительно. Но ты принял самое худшее решение. Ты опозорил его и оставил жить. Теперь он твой враг навсегда, а мне придется завтра решать эту проблему. Надо было или снести ему голову на месте, тогда это была бы почётная смерть. Или же отхлестать его как следует плетью и простить. Это тоже было бы правильно: он нарушил прямой запрет, и высший собственноручно утолил на нем свой гнев, смыв с него вину.
Принц внутри себя схватился за голову: всё здесь наоборот! Старк мог бы попросить прощения на следующий день (в тот же было неприлично, надо сначала остыть самому и дать остыть высшему). Его бы простили, или же предложили бы ему по собственной доброй воле принять несколько плетей. А казнить без суда можно лишь в военной обстановке, и лишь в крайних случаях. И избивать самому можно только раба или в крайнем случае слугу. Избиение — это позор, извинение — честь. А тут все наоборот.
— А почему бы ему не попросить прощения? — робко сказал принц.
— Мозги у вас, северян, наизнанку! Это бы окончательно опозорило его. Иди занимайся с советником, — завершил царь агашской фразой.
В этот вечер принц узнал ещё много интересного. Вышестоящий, обладающий властью, в Агаше имел право наказать или казнить человека по собственной воле, но не отнять его имущество. Нужно было только объяснить свой поступок почтенным людям, желательно до того, а если было невозможно, то затем. А вот имущество можно было забрать лишь по приговору суда. И такие приговоры выносились неохотно, полной конфискации имущества в Агаше практически не знали.
Далее, если высший убивал или избивал собственноручно, это считалось почётным решением, а если доверял это воинам или палачу, то позором. Здесь агашцы со старками очень далеко разошлись: принять плети для гражданина считалось возможным лишь по собственной воле наказуемого, которому предоставлен свободный выбор. А убить гражданина без суда можно было лишь на поединке или во время войны. Даже раба и того можно было без суда, выговорив вину, пороть, но не убивать. Впрочем, все агашцы называли себя "рабами царя", а не гражданами.
В языке агашцев, оказывается, различалось два залога предложения: когда говорящий утверждает, или, скорее, повелевает, и когда он говорит, передавая чужую волю. Поэтому специального повелительного наклонения не было. Воля высшего сама по себе была повелением. В военной практике и в разговоре с другими народностями пользовались лишь этими двумя залогами, внутри же агашского общества надо было говорить совсем по-разному в зависимости от того, обращался ты к высшему, равному или низшему, к родному или к чужому, к мужчине или к женщине (и наоборот: женский способ выражения был совершенно другим, чем мужской). У принца стала просто разламываться голова, и он, когда его наконец-то отпустил этот седой клещ, бросился в объятия служанки. А та не только обняла его, но и помассировала голову, выпустив из неё излишнее напряжение.
Но, в общем-то, любая старкская женщина высокой квалификации обладала подобными же умениями.
Утром принц вышел к царю, поклонился ему, и, когда царь повелел ему говорить, сказал по-агашски:
— Ты, отец, проиграл. Эта женщина как старкские рабыни, которых специально обучали удовлетворять господ. Она намного хуже свободных женщин старков. Единственное её преимущество как у этих рабынь: она всегда доступна и всегда готова
— Ты, сын, не побоялся мне сказать правду. Я вечером очаровал Астарссу и убедился, что свободная женщина лучше.
* * *
Опозоренный решением Тлирангогашта Чанильтосинд быстро собрался, понимая, что после такого ему не жить, и смерть будет не почётной: от руки разгневанного принца — а позорной: от руки наёмного убийцы или низкого воина. На закате он выехал из лагеря, сказав, что его послали со срочным поручением в Аникар. Внутри себя он решил, что ехать к тораканам или в Ссарацастр бесполезно: только делить с ними позор поражения. Нужно добраться до княжества Ликин, северо-восточнее Аникара и Логима, а там видно будет. Ликинцы всё время враждуют с Агашом и с южными соседями, так что там можно надеяться получить хотя бы временное убежище.
* * *
На третий день князья тщетно пытались возразить против решений, которые выработали два царя, и добились некоторых уступок в словах, но не в сути.
Кутиосса пыталась было нырнуть в постель к царю Агаша, но тот был под очарованием Астарссы, и пришлось удовольствоваться вторым князем. Её сестра, видимо, решив не отставать, тоже юркнула в постель к княжичу. Словом, поведение лангиштских княжен становилось скандальным. А разводиться было политически неверно: ведь брак был династическим.
А на четвёртый день был подписан союзный договор.
В итоге в союзе оказалось два равноправных хозяина. Оборонять друг друга должны были все члены союза, а вот наступательная война считалась делом всего союза, лишь если это утверждали два царя. Более того, правило о посредничестве царей практически лишало князей права объявлять войну без согласия обоих царей, и, во всяком случае, против воли хотя бы одного из них. Зато каждый из царей имел на это право. Названные братья заявили, что они друг другу полностью доверяют и не желают стеснять быстроты решений друг друга.
Скрипя зубами, князья подписали союз и принесли клятву верности.
В тот же день примчался вестовой корабль с лиговайского берега. Дозорные сообщили о том, что наступают тораканы, к которым подключились ещё добровольцы из других кочевых племен. И одновременно пришли сведения о том, что с грехом пополам собранные ссарацастрские войска тоже двинулись на Лиговайю, не желая терять благоприятного момента. Ашинатогл и оба князя закричали от радости, желая как следует повоевать вместе с новыми союзниками. Атар твёрдо заявил, что, поскольку нападение идет на него, командовать должен он. После чего выдал заранее обдуманный план боевых действий. Старки отобьются от тораканов сами, а вот высадиться в тылу у ссарацастрцев и как следует их пощипать — прекрасная цель для союзников. И агашский флот совместно со старкским начал сборы в поход к берегам Ссарацастра. Сам Атар срочно отправился отражать нападение тораканов. У союзников было прекрасное настроение: они не сомневались в лёгкой победе, а о потерях не задумывались. Царь Атар, напротив, напряжённо размышлял о том, как разгромить степняков с наибольшим ущербом для них и с наименьшими потерями для себя. В успехе он теперь тоже не сомневался, но ведь победа бывает разная.
Ашинатогл на следующий день демонстративно разрешил принцу, который на его глазах раздал приказания войскам, а затем сообщил эти приказания царю (ох и тяжёлое было это упражнение в агашском) больше не падать перед ним ниц, если он сам не повелит в знак недовольства. Принц получил первый опыт агашского правосудия: увидев пьяного сотника, пристающего к старкской женщине (они все собирались уехать, кроме нескольких, у которых в войске союзников появились серьезные любовники), он снёс ему голову. Но царь вновь его отругал: здесь надо было велеть солдатам схватить его и выпороть как следует, а не грязнить свой меч. Сотник не та фигура, которую следовало удостоить почётной смерти.
* * *
А в Империи приблизительно в это же самое время Аргирисса вернулась в Колинстринну. Она по печальному лицу Эссы сразу поняла, что с Мастером всё не в порядке. И действительно, на ласки жены он отвечал чисто механически. Тогда она попросила Ангтун его разогреть. Ангтун изо всей силы стремилась растопить лёд в душе Тора, но смогла лишь чуть-чуть сгладить острые углы у этого кристалла. Теперь хоть не каждая мысль доставляла Тору мучения, он вновь начал заниматься делами мастерской и своих поисков, но без прежнего энтузиазма и огня. Эсса чувствовала, что, если так пойдет, то начнёт валиться всё кругом: слишком много завязано во владении на личность Владетеля. И зачинать детей ни она, ни Ангтун сейчас не хотели: боялись, что от холодного семени ребёнок выйдет недостойный рода Тора.
Эсса печально запела:
Я горлицей вьюсь над оконцем твоим
И сердце мое изболелось.
Ты стал равнодушным, холодным, немым.
Душа в лёд прочнейший оделась.
(Несущая Мир)
Аргирисса предложила Эссе попытаться растопить душу Тора тайными средствами гетер. Эсса не ожидала, что она не испытает никакой ревности, а лишь желание, чтобы это быстрее случилось:
— Милая, конечно, обними его крепко-крепко! Растопи его душу, верни его нам всем! А потом мы свадьбу справим, если ты захочешь.
— Неправильно ты меня поняла, Эсса. Этот обряд как раз запрещает мне сливаться с тем, кого я затем с радостью обниму всем телом и всей душой. Но мы уединимся на сутки.
— Что будет нужно?
— Хорошо проветриваемая, сухая, тихая, не тёплая и не холодная комната. Вина и кушанья, я дам тебе список. Главные и тайные снадобья я привезла с собою. А все другие, сестра по роду, ещё тебе будут стоить денег. Они в том же списке. Постель должна быть одна, очень широкая и совершенно чистая. Из остальной мебели нужно лишь столик для кушаний, жаровня для подогревания напитков и еды, три курильницы для благовоний, конечно, хорошо закрытая ночная ваза, много чистой воды, чистые полотенца и простыни и корыта для грязной. Мышей, крыс, клопов и тараканов нужно заранее вывести, если они, конечно, водились там. Когда всё подготовишь, скажи мне. Подготовь или за три дня, или уж за дюжину: по моим расчётам, дней через пять у меня начнутся месячные, а нечистой мне нельзя будет проводить ритуал и лечение души.
Через два дня Эсса, даже проявив все свои хозяйственные способности, сдалась и попросила дюжину: многое надо было закупить в Линье.
А затем Аргирисса и Тор вошли в комнату. Тор покорно, как робот, разделся и лёг на постель. Аргирисса воскурила благовония, тоже разделась, и стала кружиться вокруг него, потихоньку напевая и по временам касаясь его разными частями тела, а ещё чаще приближая их к телу мужчины и делая нечто типа бесконтактного массажа. Внешне всё это выглядело как порхание соблазнительницы вокруг не поддающегося ей монаха, который должен пройти тяжелый искус. Но на самом деле это была тяжелейшая работа, и через три часа Аргирисса обмылпсь, обтерлась, немного поела и попила, сменила благовония и без сил легла рядом с Тором, чтобы часок передохнуть. Инстинктивно она прижалась к нему просто как к родному. А он вдруг обнял её и участливо спросил:
— Очень трудно тебе со мной?
Аргирисса обрадовалась: в голосе опять появилось тепло.
— Очень. Но это нужно и тебе, и мне, и многим другим людям.
— Ты сейчас как полководец в сражении. Схватка кончилась, и можно немножко передохнуть перед следующей. Подремли, я буду тебя охранять.
Аргирисса действительно уснула, а Тор неожиданно для себя стал напевать ей детскую колыбельную, и впервые за два с половиной месяца улыбнулся, смеясь сам над собой.
Проснувшись, гетера вновь начала ритуал, но пела уже несколько громче и движения стали более провоцирующими. Когда Тор неожиданно вдруг почувствовал себя мужчиной и потянулся к ней, она резко отстранилась:
— Если сейчас мы обнимемся, всё пойдет насмарку. Этого ни в коем случае нельзя допустить в ходе ритуала.
В следующем перерыве они уже ели и пили вместе и немного шутили. Затем Аргирисса вновь отдохнула в чистых объятиях Тора, и вновь начала ещё более интенсивную и ещё более соблазнительную часть ритуала. Вдруг Тор задрожал и застонал. Аргирисса знала, что случилось: камень застарелых эмоций и духовных рубцов распался на куски, и все воспоминания ярко встали перед глазами Тора. Она обняла его и зашептала в ухо успокоительные слова.
И неожиданно, как ей показалось в первый момент, всё пошло насмарку. Неосторожное движение с её стороны, и они соединились. Уже нет сил расцепиться, всё в огне неистовой страсти. Вдруг Аргирисса почувствовала, что стремительно поднимается к тантре. Но она собрала весь свой дух и удержалась, ведь она приняла противозачаточное, а женская тантра без возможности зачать ребенка — прямой путь в йогини, а то и в йогини-ведьмы. Но снаружи это выглядело как ещё более неистовая вспышка страсти.
Обессилев, любовники лежали рядом.
— Я виноват. Но жар страсти растопил уже почти все остатки, — произнёс Тор. — Я вновь живой человек.
— А мне говорили, что в таком случае все остатки сплавятся в железный комок, и человек останется навсегда изуродован. А женщина станет ведьмой.
— Разве ты становишься ведьмой?
— Нет, но прошла по краю.
— Толтисса тоже прошла по краю. Опасное у вас мастерство...
— Теперь меня, наверно, деклассируют. Возьмёшь меня после этого в наложницы? — горько то ли пошутила, то ли предсказала Аргирисса.
— Если они будут такими идиотами, конечно, возьму! — вспылил Тор.
— А ты, действительно, вновь стал живым, и вновь готов в одиночку идти против всех, — вдруг улыбнулась Аргирисса, и у неё появилось отчаянное желание, несмотря ни на что, пройти открывшийся ей новый путь до конца.
Хотя неоднократно говорили, что шанс подняться до тантры женщине выпадает один раз в жизни, и отказаться от этого означает уже никогда не достичь, Аргирисса почувствовала, что это случай необычный. Ведь людей, у которых была двойная тантра, за всю историю можно было по пальцам перечесть! Почему-то у неё появилась уверенность, что, даже если её деклассируют до рабыни и проведут ритуал лишения сил, она теперь под такой защитой, что лишение будет неудачным и после этого она может стать первой рабыней в истории, поднявшейся до тантры. Но только с Тором.
— А я теперь почувствовала, что наши линии судьбы тесно-тесно переплелись.
— И это последнее четвёртое, чего нам не хватало, — завершил мысль Тор. — Значит, мы любим друг друга по-настоящему.
