Он не стал отвечать, если вообще слышал вопрос, да и мне оказалось не до того. Было тесно, душно, потому что мы так и не включили кондиционер, и запечатанная машина, казалось, пропиталась ароматами желания. А я с ума сходила под его руками, чувствуя такую злость, похоть, желание наказать за сегодняшнее поведение и просто нужду, приправленную порцией адреналина.
Марат что-то такое сделал, и заднее сиденье разъехалось, превратившись в добротную и достаточно просторную кровать. Я попыталась подняться и сесть на колени, но мужчина придавил меня сверху, сжал мои запястья над головой, сорвал с себя галстук и начал с ним возиться, помогая себе одной рукой и зубами.
— Что ты делаешь? — с легкой опаской спросила я. — Ты что задумал?
— Увидишь, — с мрачным торжеством сверкнул он глазами.
— Марат...
Я замолчала, и мои глаза расширились от удивления, когда мужчина крепко обмотал мои запястья галстуком, связал их вместе и привязал к поручню автомобильной двери. Я была так удивлена, что даже не сопротивлялась вначале. Зато потом выгнулась, пытаясь спихнуть с себя тяжелое мужское тело, засучила ногами и задергала руками, мешая себя привязать. Марату было тяжело одной рукой привязывать меня, а другой — удерживать сопротивляющееся тело, поэтому в какой-то момент он просто сел на мои бедра, зажав брыкающиеся ноги, и в два счета закрепил запястья.
— Хватит дергаться, — как голодный волк, ласково мне улыбнулся, и пробежался взглядом по моему стройному и голому телу. Грудь тяжело вздымалась, привлекая внимание к налившимся кровью соскам. Я извивалась, пытаясь вроде как сбросить его с себя, но на деле лишь скользила по внушительной эрекции, и мое дыхание с каждым прикосновением становилось все более учащенным. Марат же кончиками пальцев проследил тонкую колонну шеи, задержавшись на отчаянно стучавшем пульсе, скользнул вниз, погладил соски, и я затаила дыхание, когда он это сделал. — Вот видишь. Все не так неприятно.
— Мне больно.
— Врешь.
— Мне неудобно.
— Врешь.
Марат привстал, и я согнула ноги в надежде хотя бы вдарить заносчивого упрямца. Не получилось. Он лишь засмеялся моей попытке проверить его пресс на прочность, поцеловал лодыжку, лизнув гладкую кожу, и принялся расстегивать брюки.
— Я ненавижу тебя и твою машину.
Он весело рассмеялся.
— Врешь. Тебе нравлюсь и я, и моя большая машина, в которой ты сейчас с таким удобством лежишь.
— Я не хочу тебя.
Марат к этому моменту успел полностью раздеться и усесться между моих широко разведенных бедер.
— Проверим, но я на сто процентов уверен, что ты...врешь.
Он снял только трусики, оставив тонкие чулки и пояс. Шелковая белая ткань была унизительно мокрой, пропитавшейся моими соками, и когда чечен, ухмыляясь, продемонстрировал доказательство моего желания, я рассерженно дернула головой, отвернувшись в сторону.
— Я же сказал, что ты врешь.
— Ненавижу.
Шершавые пальцы сжали чувствительные вершинки, и я задрожала, невольно разводя колени еще шире. Марат наклонился и с силой втянул в рот твердый сосок, а руками скользнул вниз, пощекотав ребра, погладив дрожащий живот и еще ниже, не давая мне сомкнуть ноги. Я в беспамятстве металась по широкому светлому сиденью, отбросила напускную злость и браваду, и жаждала, чтобы он дотронулся до меня, именно там, где нужно мне. Но Марат медлил, легкими, словно крылья бабочки, касаниями ласкал чувствительную кожу внутренней стороны бедер, поднимался выше, почти трогая меня, и снова ускользал, не забывая одаривать ласками и другую грудь.
Это продолжалось долго, и я начала постанывать, умоляя Марата идти дальше, а не дразниться. Я не могла двигаться, было жарко, темно, и пусть сиденье раскладывалось, пространство казалось тесным, а мужчина — неимоверно близким. И когда Марат глубоко ввел в меня один палец, я застонала в полный голос, выгибаясь и двигаясь навстречу его руке. Это было так хорошо и мощно, что я унизительно молила о большем, не в силах лежать без движения и просто ждать.
— Сашка, я так тебя хочу! — выдохнул Марат мне куда-то в живот, но я совсем не понимала смысла его слов. Я вращала запястьями, пытаясь высвободиться и получить долгожданную свободу, но когда мужчина спустился ниже, я издала низкий протяжный стон и приподняла бедра, в надежде хоть немного удовлетворить сжигающее меня желание.
— Развяжи!
— Нет.
-Черт! Поцелуй меня!
Он засмеялся и...не сделал, как я просила. Он делал, как хотел сам.
Мужчина двумя пальцами сжал твердый и чувствительный клитор, и я с отчаяньем подалась вперед, ощущая неминуемую разрядку так остро, что хотелось кричать. Умелые пальцы двигались по чувствительной плоти, лаская ее мощно, умело и в то же время слишком слабо.
— Марат, пожалуйста, поцелуй, — просительно прохныкала я, извиваясь под его ласками.
И он наконец-то склонился ко мне, захватывая в поцелуе, и я благодарно застонала, подаваясь навстречу. Напряжение неумолимо возрастало, заставляя желать еще большего, но к этому времени и Марат был не в силах сдерживаться. Он развязал меня, и я незамедлительно стиснула огромную плоть, погладила бархатную головку, блестевшую от смазки. И получила то, что хотела.
Тонированные окна автомобиля давно запотели, одежда ненужной грудой валялась на полу, а мы как сумасшедшие катались по разобранному сиденью в борьбе за первенство. Он сверху, и я почти опрокидываю его на спину, чтобы оседлать крепкие бедра. Но Марат опрокидывает меня на себя, придерживает одной рукой за поясницу, а другой — за шею до тех пор, пока мне становится все равно, кто сверху. И тогда я стою на четвереньках к нему спиной, упираюсь ладонью в обивку или запотевшее стекло, на котором остается отпечаток, и отрывисто выкрикиваю его имя, содрогаясь от накатывающих волн наслаждения.
Марат яростно вжал в меня бедра, едва не пришпилив к стеклу, застонал и тяжело рухнул сверху, придавив меня к дивану. Я почувствовала, как его рука отодвигает разметавшиеся пряди, и губы находят рисунок на шее и спине, скользя по татушкам языком в успокаивающей ласке.
Мы доехали до дома только через час. Белое платье, на которое Марат успел еще и наступить, оказалось безнадежно испорченным, и я была одета в его светлую рубашку, в которой почти утонула. Моя обувь валялась где-то сзади, и я задумчиво рассматривала тонкие порванные чулки, которые умудрилась до сих пор не снять.
— Как я пойду? — вопросительно уставилась на Марата и демонстративно себя оглядела.
— Молча.
Я плотнее поджала под себя ноги.
— Бедные соседи.
— Ты отлично выглядишь, — короткий взгляд в мою сторону, и мужчина неохотно добавил: — И даже очень.
— Возможно. Но только не для улицы.
В итоге он нес меня домой на руках. Вместе мы наверняка составляли очень колоритную пару: Марат с голым торсом и полузастегнутыми брюками, и я в длинной мужской рубашке и порванных чулках. Благо, что на улице в три ночи народа не было, а вездесущие бабульки крепко спали.
— Ты знаешь, что ко мне в офис сегодня приходил этот...Королев?
Я поблагодарила небо за кромешную темноту дома, которая с успехом скрыла мое замешательство и опасение.
— Нет. Это он тебе рассказал, что мы случайно встретились?
Марат аккуратно поставил меня на ноги и начал разуваться.
— И он тоже.
— И что дальше? Из-за чего ты рычал весь день? Что он тебе сказал? Марат, правда, ничего ведь не было. Мы просто пообедали и разошлись.
Мужчина оттолкнул в сторону свою обувь, включил свет, заставив нас обоих прищуриться с непривычки, и потер затылок. Весь благодушный настрой мигом испарился. Марат снова был хмурым, недовольным, только теперь не спешил кидаться на меня с упреками. Наоборот, он внимательно разглядывал выражение моего лица, а потом произнес такую фразу, что я чуть не упала от неожиданности.
— Саш, девушке, с которой просто пообедали, не будут делать предложение.
Я силой заставила себя закрыть рот.
— С чего ты взял? Он ничего такого не говорил.
— Он приехал ко мне в офис и попросил согласия ухаживать за тобой.
— Ухаживать — это не...
— Саш! — рявкнул мужчина, но тут же взял себя в руки. — Если я сказал так, значит, все действительно так.
— А почему он приехал к тебе? — не совсем поняла я. — Почему мне он этого не сказал?
Марат передернул плечами и прошел в ванную, повернувшись ко мне спиной.
— Потому что он пришел просить согласия у твоего брата, который за тебя отвечает.
— Но ты не...
И тут он мрачно ухмыльнулся.
— Вот именно. Я не...твой брат. И я поспешил Королева в этом просветить.
Мне только и оставалось, что беззвучно открывать и закрывать рот. Твою мать!
Глава 31.
Возможно, ситуация со Славой заняла бы больше места в моих мыслях. Все-таки он мне нравился, а еще мне нравилось то, как он ко мне относился. И держу пари, что Марат не церемонился, объясняя Королеву все перипетии наших с ним отношений. Насчет подробностей я не была уверена точно, во всяком случае, в тот момент, но не сомневалась, что самолюбивый чечен все сделал, чтобы у Вячеслава ко мне едва ли не отвращение вперемешку с ненавистью появилось.
И да, я бы думала об этом, размышляла и наверняка, не выдержав, позвонила бы Славе, чтобы прояснить некоторые моменты. Меня не грызла совесть, мне не становилось стыдно, но ссориться с таким человеком...Я не настолько глупа и сильна. Если бы Королев был обычным пареньком, которых по улицам ходят тысячи, я и думать о нем не стала. Но он не был обычным, а мужское задетое самолюбие — вещь страшная. И чем сильнее мужчина, тем страшнее его раненая гордость. Проблемы мне были не нужны.
Но Слава быстро отошел на второй план. И я глубоко сожалела об этом, честное слово. Уж лучше Слава с его гордостью, чем та новость, с которой вернулась в Россию радостная-прерадостная Оксана.
Она приехала спустя неделю после нашей ссоры с Маратом. К тому моменту все вроде бы устаканилось, чуток позабылось, и ее приезд казался обычной формальностью. За одним исключением — Ксюша вернулась "не одна".
О том, что принцесса беременна, я узнала через несколько дней после триумфального возвращения на родину. Причем не от Марата, которому Оксана поведала радостную новость прямо в аэропорту — по ее же словам, — и не от Трофима, который узнал о прибавлении в семействе Залмаевых на следующий день. Мне соизволили рассказать обо всем только через три дня. Три дня, в течение которых Марат ходил светящимся от радости и гордости, а я не могла понять причины такого поведения и списывала все на наше с ним примирение. Но хуже того, не он мне рассказал. А сама Оксана позвонила и прощебетала звонким и воодушевленным голоском о пополнении в семействе.
Я не знаю, было ли еще что-то, что могло унизить меня настолько. В смысле, на тот момент. Марат был редкой сволочью, что известно мне лучше многих. А еще он знал меня как свои пять пальцев. И знал, куда лучше всего надавить, на какие точки нажать, чтобы сделать больно и неприятно. К слову сказать, и я знала его болевые точки, но речь не о них. Чечен сознательно или несознательно унизил и оскорбил меня так, как не мог никто. И что-то мне подсказывает, что это не было для него тайной. Мне в очередной раз указали место, ткнули мордой в грязь, и впервые я не знала, что делать.
Я нашла силы бесстрастно выслушать Оксану, порадоваться за нее и пожелать здоровья. Потом тихо положила трубку, так же тихо оделась и вышла на улицу. Ничего предосудительного — только погулять и развеяться. Сил сидеть в четырех стенах на данный момент просто не было.
Марат приехал ко мне через два дня ближе к ночи. Довольный, по-прежнему светящийся и лоснящийся, как сытый кот. От его самодовольной смуглой рожи меня едва не затошнило. И судя по всему, он не собирался ничего рассказывать. Мужчина выглядел весьма удивленным, застав всегда аккуратную и убранную квартиру в невозможном беспорядке. По всей комнате валялась одежда, тетради и какие-то книги, попавшие мне под руку. А я, как бы довершая картину, стояла на коленях около распахнутого, наполовину собранного чемодана, задумчиво прихлебывала вермут прямо из бутылки и пыталась выбрать нужные вещи.
Его глаза удивленно расширились и оглядели меня с ног до головы.
— Саш, это что такое? Ты куда собралась?
Я медленно, слегка шатаясь и упираясь одной рукой в пол, поднялась на ноги и направилась к застывшему в дверном проеме мужчине.
— Здравствуй, мой хороший. И не волнуйся ты так, — проходя мимо, ободряюще похлопала его по плечу. — Будущим папашам волноваться нельзя. Начнешь нервничать месяцев через девять...или восемь. Тебе лучше знать.
Марат не выглядел пристыженным, возможно, слегка удивленным моей осведомленности...и раздосадованным ею же.
— Ты что делаешь? Стой, — он за плечо развернул меня к себе и с брезгливостью посмотрел в мое лицо. — Да ты пьяная.
— Нет, что ты. Пока я слегка веселая. И заметь, я не сказала тебе ни слова, не закатила истерики и даже, — патетично подняла палец вверх и задрала подбородок, — вполне радушно тебя встретила и поздравила. Правда я умница?
После короткого сопротивления у меня отобрали бутылку и толкнули в сторону дивана.
— Я был о тебе лучшего мнения.
— Ты всегда это говоришь, мой сладкий.
— Куда ты собралась? — Марат вылил вермут, и я слышала, как стекает в раковину дорогой и вкусный напиток. Потом мужчина вернулся в комнату, подошел к чемодану и еле сдержался, чтобы тот не пнуть. — Решила оскорбиться и уйти? Тогда ты точно дура.
— Ну-ну. Хоть я и не оправдываю твоих ожиданий, я отнюдь не дура. Расслабься. Я еду отдыхать с друзьями.
— С какими друзьями?
— С моими друзьями-однокурсниками. Мы собрались в Таллин.
— Какой Таллин?!
— Самый обыкновенный.
Я знала, что безбожно упала в его глазах. Марат не ждал такого поведения, он ждал...не знаю, как всегда, наверное, понимания, поддержки, возможно, холодности и отстраненности. Но только не женской глупости, которая расцвела у него перед глазами во всей красе.
Но даже для меня это все слишком.
И дело не только в ребенке, которого я заранее не любила. Дело в том, что Марат...забил на меня. Огородил и таким образом еще раз показал, что я недостойна ни его, ни его принцессы и уж тем более недостойна внимания и хоть каких-то слов, способных успокоить и что-то объяснить. А еще в тот момент я ненавидела Марата за то, что знаю его так хорошо. Я знала его слишком хорошо, чтобы тешиться мыслью, будто этот дурацкий ребенок — случайность и неожиданность.
В доме Марата без разрешения и муха не пролетит. Он контролирует все, каждый момент своей жизни. Все расписано, все по плану. А значит, и ребенок этот чертов по плану, и молчание его — по плану, и "счастливое воссоединение семьи Залмаевых" — тоже по плану. И мое место в его жизни, непонятно какое, кстати, наверное, тоже выверено чеченом до мельчайших деталей. Только вот мне стало мало того, что мне полагается. Я давала ему больше, и была вправе требовать больше.
Я не привыкла делить Марата ни с кем. Он только мой. И пусть ночь он проводит с Ксюшей, но это всего лишь шесть-семь часов, а все остальное время этот мужчина для меня, как я для него. После объявления о беременности Оксаны, Марат не полюбил жену больше. Он относился к ней так же, как и раньше, — оберегающе, охраняюще, безразлично и достаточно равнодушно. К ней, но не к своему ребенку, которого, судя по всему, не просто хотел, а жаждал. И поэтому все то обожание и любовь, предназначенные для не родившегося пока отпрыска, доставались Ксюше. И теперь она имела больше, чем я.