непреклонной ненавистью. Жэнь Цзо в непреклонной прямоте своей, Ши Юй в
высокой своей нравственности, пожалуй, никогда не превосходили его.
Сто хищных птиц не стоят одного коршуна-рыболова. Если Ни Хэн будет состоять
при дворе, советы его, несомненно, будут заслуживать внимания. Он изворотлив
в спорах, остроумен в выражениях, его преисполненная умом энергия бьет
ключом. В разрешении сомнений и объяснении запутанного ему нет равных.
В древности Цзя И вызвался отправиться в зависимое государство и хитростью
вошел в доверие к шаньюю, а Чжун Цзюнь изъявил готовность конскими поводьями
связать князя Наньюэ. Поведение этих юношей достойно великого восхищения.
В недавнее время Лу Цзуй и Янь Сян, также обладающие необыкновенными
талантами, получили должности тай-ланов. Ни Хэн не хуже их. Если вы
призовете его к себе, дракон от радости взмоет к созвездиям и, распластав
крылья, будет парить вдоль Млечного пути. Слава Ни Хэна расцветет, как роза,
засияет, словно радуга. Он заслуживает того, чтобы ученые нашего века
гордились им, он способен умножить величие Четырех врат(*3). Ни Хэн будет
украшением столицы, и императорский дворец приобретет необыкновенное
сокровище. Немного найдется людей, подобных Ни Хэну.
Своим искусством исполнять "Цзи-чу" и "Ян-а"(*4) он может вызвать зависть у
лучших актеров, своим уменьем ездить на быстрых конях, подобных Фэй-ту и
Яо-мяо(*5), он мог бы привести в ярость даже Ван Ляна и Бо Лэ(*6). Вы,
государь, выбирающий себе слуг с величайшим тщанием, должны испытать Ни
Хэна. Прикажите ему в простой одежде предстать перед вашими очами, и если
у него не окажется должных достоинств, пусть я буду наказан, как наглый
обманщик".
Император передал послание Цао Цао, и тот распорядился вызвать Ни Хэна.
После приветственных церемоний Цао Цао пригласил его сесть. Ни Хэн обратил
лицо к небу и со вздохом сказал:
— Хоть и необъятен мир, но нет в нем людей!
— Как это нет людей? — изумился Цао Цао. — У меня под началом несколько
десятков человек, и все они герои!
— Хотел бы я знать, кто они?
— Сюнь Юй, Сюнь Ю, Го Цзя, Чэн Юй — все люди дальновидного ума и на
редкость искусные. Даже Сяо Хэ и Чэнь Пину далеко до них! Чжан Ляо, Сюй Чу,
Ли Дянь, Ио Цзинь — храбрейшие из храбрых. Ни Цинь Пэну, ни Ма У не
сравниться с ними! А мои помощники Люй Цянь и Мань Чун! А мои военачальники
Юй Цзинь и Сюй Хуан! Сяхоу Дунь — один из удивительных талантов
Поднебесной, Цао Жэнь — самый ловкий военачальник в наше время! Как же вы
говорите, что в мире нет людей?
— Вы ошибаетесь, — возразил Ни Хэн со спокойной улыбкой. — Этих я знаю.
Сюнь Юя можно послать плакальщиком на похороны или наведаться к больному.
Сюнь Ю годен ухаживать за могилами, Чэн Юю можно поручать закрывать окна и
двери, Го Цзя пригоден для чтения стихов, Чжан Ляо способен бить в барабаны
и гонги, Сюй Чу — пасти коров да ходить за лошадьми, Ио Цзинь может писать
да читать указы, Ли Дянь — развозить письма да депеши, Люй Цянь пригоден на
то, чтобы точить ножи да ковать мечи, Мань Чун — чтобы пить да есть, а Сюй
Хуан — резать собак да колоть свиней. Сяхоу Дуня следовало бы именовать
полководцем "Неповрежденной головы", а Цао Жэня — "тай-шоу Люблю денежки".
Все остальные — вешалки для платья, мешки для риса, бочки для вина да
корзины для мяса!
— А какими способностями обладаешь ты сам? — едва сдерживая гнев, спросил
Цао Цао.
— Из небесных знамений и земных законов нет таких, которых я не постиг бы.
В трех учениях и девяти течениях(*7) нет ничего неведомого мне. Я мог бы
сделать Сына неба равным Яо и Шуню, а сам я в добродетелях могу сравняться с
Куном и Янем!(*8) Да что мне рассуждать с безграмотными людьми! —
воскликнул Ни Хэн и спокойно направился к выходу.
Стоявший рядом с Цао Цао Чжан Ляо схватился было за меч, но Цао Цао удержал
его и сказал:
— Мне не хватает барабанщика, который играл бы во время пиров и
представлений при дворе. Я хочу на эту должность поставить Ни Хэна.
— Почему вы не казните этого наглеца? — спросил Чжан Ляо.
— Он широко известен, люди вблизи и вдали прислушиваются к нему, —
возразил Цао Цао. — Поднебесная не простила бы мне его смерти. Раз уж он
считает себя таким талантливым, так я и сделаю его барабанщиком и этим
опозорю его.
На следующий день Цао Цао устроил во дворце большой пир. Все барабанщики
явились в праздничных одеждах, и только Ни Хэн пришел в старом платье.
Заиграли "Юй-ян"(*9). Звуки музыки были прекрасны и мощны, напоминая удары
камня о металл. Гости, растроганные, проливали слезы.
— А почему ты не переоделся? — спросил Ни Хэна один из приближенных Цао
Цао.
И вдруг Ни Хэн перед всеми снял свое старое платье и остался совершенно
голым. Гости закрыли лица руками.
— Стыда у тебя нет! — закричал Цао Цао. — Не забывай, что ты в
императорском храме предков!
— Обманывать Сына неба и высших — вот бесстыдство, — невозмутимо отвечал
Ни Хэн. — Я обнажил формы, данные мне отцом и матерью, и хочу показать свое
чистое тело!
— Это ты-то чист? — съязвил Цао Цао. — А кто же, по-твоему, грязен?
— Ты не отличаешь мудрости от глупости, значит у тебя грязные глаза. Ты не
читаешь книг и стихов, значит грязен твой рот. Ты не выносишь правдивых
слов, значит грязны твои уши. Ты не отличаешь старого от нового, значит ты
грязен телом. Ты мечтаешь о захвате власти, значит ты грязен душой. Я —
самый знаменитый ученый в Поднебесной, а ты сделал меня барабанщиком,
подобно тому, как Ян Хо унизил Чжун-ни, а Цзан Цан оскорбил Мын Цзы. Ты
хочешь стать ба-ваном, а сам презираешь людей!
— Ни Хэн, разумеется, виноват, но он слишком ничтожен, чтобы его слова
могли нарушить ваш сон, — вмешался Кун Юн, трепетавший за жизнь Ни Хэна.
— Ты поедешь моим послом в Цзинчжоу, — сказал Цао Цао, обращаясь к Ни
Хэну. — Если Лю Бяо покорится, я сделаю тебя сановником.
Ни Хэн отказался. Но Цао Цао все же велел приготовить трех коней, чтобы два
всадника могли сопровождать Ни Хэна, придерживая его за руки, и в честь его
отъезда распорядился устроить пир за восточными воротами.
— Не вставайте, когда появится Ни Хэн, — предупредил присутствующих Сюнь
Юй.
Ни Хэн вошел. Все сидели. Он испустил громкий вопль.
— Почему вы плачете? — спросил его Сюнь Юй.
— Как же мне не плакать? Я вхожу в могилу...
— Если мы мертвецы, то ты безголовый дух, — возмутились все.
— Я подданный ханьского императора, а не приспешник Цао Цао, — отвечал Ни
Хэн. — Поэтому я не безголовый!
— Стойте! — остановил гостей Сюнь Юй, когда те хотели наброситься на Ни
Хэна с мечами. — Это такое же жалкое существо, как воробей или мышь, стоит
ли пачкать о него мечи?
— Хорошо, пусть я воробей, мышь, кто угодно, но зато у меня человеческая
душа! Вы же только черви и осы!
Охваченные негодованием, гости разошлись.
Ни Хэн прибыл в Цзинчжоу и предстал перед Лю Бяо. Произнося хвалебные речи,
он лишь высмеивал Лю Бяо. Это не укрылось от последнего, и он приказал Ни
Хэну ехать в Цзянся к Хуан Цзу.
— Ни Хэн смеялся над вами. Почему вы не казнили его? — спросил кто-то у
Лю Бяо.
— Ни Хэн опозорил Цао Цао, но тот не убил его, боясь лишиться сочувствия
народа. Он спровадил его ко мне, чтобы покончить с ним моими руками и
нанести этим ущерб моему доброму имени. А я отослал Ни Хэна к Хуан Цзу,
давая понять Цао Цао, что я не глупее, чем он.
Как раз в это время прибыл посол от Юань Шао. Озадаченный Лю Бяо обратился к
своим советникам:
— Какого же посла мне слушать?
— Двое сильных схватились друг с другом; если вы пожелаете действовать, то
можете воспользоваться этим случаем и разбить своих врагов, — сказал Хань
Сун. — А коль не хотите, изберите лучшего и служите ему. Цао Цао —
прославленный полководец. Похоже на то, что раньше он захватит Юань Шао, а
потом двинет войска на Цзяндун, и тогда вам, пожалуй, не удержаться.
Примкните к Цао Цао; он, я уверен, примет вас с уважением.
— Поезжайте-ка вы в Сюйчан и посмотрите, каково там положение дел, а потом
мы еще посоветуемся, — произнес Лю Бяо.
— У государя и у подданного есть своя определенная судьба, — сказал Хань
Сун. — Я служу вам и по вашему приказу готов идти в огонь и в воду. Хотите
ли вы принести покорность Сыну неба, или же служить Цао Цао — в любом
случае я буду вашим послом. Но если вы не принимаете моих советов, а в
столице Сын неба пожалует мне должность, я стану служить ему и не отдам за
вас свою голову.
— Поезжайте в Сюйчан, у меня есть свои соображения.
Хань Сун приехал к Цао Цао, и тот принял его весьма ласково, пожаловал
высокое звание и отпустил обратно.
Вернувшись, Хань Сун стал всячески расхваливать Цао Цао и уговаривать Лю Бяо
перейти на его сторону.
— У тебя есть какие-то задние мысли! — разгневался Лю Бяо и хотел казнить
Хань Суна.
— Вы обидели меня, а не я вас! — вскричал Хань Сун.
— Ведь Хань Сун советовал вам это еще перед поездкой, — вмешался Куай
Лян, и Лю Бяо пощадил Хань Суна.
Лю Бяо сообщили, что Хуан Цзу обезглавил Ни Хэна, и он пожелал узнать, как
это случилось. Вот что ему рассказали.
Хуан Цзу и Ни Хэн пили вино, и Хуан Цзу спросил своего собеседника:
— Скажите, кого бы вы могли назвать достойным человеком?
— Старшего сына Кун Юна и младшего сына Ян Дэ-цзу, и больше никого.
— А кто же я такой? — спросил Хуан Цзу.
— Ты похож на бога в храме, который принимает жертвоприношения, но, к
сожалению, не обладает умом, — ответил Ни Хэн.
— Значит, ты считаешь меня деревянным идолом! — в гневе закричал Хуан Цзу
и обезглавил Ни Хэна. Ни Хэн, не закрывая рта, поносил его до последней
минуты своей жизни.
Лю Бяо пожалел о Ни Хэне и велел похоронить его возле острова Попугаев.
Потомки сложили стихи, в которых оплакивают погибшего:
Врага ни умом, ни сноровкой не мог одолеть Хуан Цзу,
Но с жизнью Ни Хэн распростился — погиб от злодейской руки.
Доселе, когда проезжаешь у острова Попугаев,
Текут равнодушные воды лазурно-зеленой реки.
Цао Цао, узнав о смерти Ни Хэна, со смехом воскликнул:
— Негодный школяр погубил себя своим языком!
Убедившись, что Лю Бяо не собирается приносить покорность, Цао Цао решил
двинуть против него войска.
— Юань Шао не спокоен и Лю Бэй не уничтожен, — заметил Сюнь Юй. — Идти в
этот поход — все равно что вырвать у себя сердце и желудок и заботиться о
руках и ногах. Уничтожьте прежде Юань Шао и Лю Бэя, а потом Цзяннань можно
будет покорить одним ударом.
Цао Цао послушался совета Сюнь Юя.
После отъезда Лю Бэя Дун Чэн день и ночь совещался с Ван Цзы-фу и другими
единомышленниками, но придумать ничего не мог. В первый день пятого года
периода Цзянь-ань [200 г.] во дворце был прием. Цао Цао держал себя
вызывающе. Дун Чэн от негодования заболел. Император, прослышав о болезни
своего дядюшки, послал к нему придворного лекаря Цзи Тая. Он был родом из
Лояна и имел прозвище Цзи Чэн-пин, но называли его просто Цзи Пином. Он был
знаменитым лекарем того времени. Цзи Пин стал лечить Дун Чэна настоями трав
и не отходил от его ложа. Он часто замечал, что Дун Чэн сокрушенно вздыхает,
но расспрашивать ни о чем не смел.
Однажды вечером, когда Цзи Пин откланялся, собираясь уходить, Дун Чэн
попросил его остаться поужинать. Они пили вино до часа первой стражи, и Дун
Чэн от утомления задремал. Вдруг доложили, что пришел Ван Цзы-фу со своими
друзьями. Дун Чэн вышел встречать их.
— Великое дело улажено, — сообщил ему Ван Цзы-фу.
— Каким образом? — живо заинтересовался Дун Чэн.
— Лю Бяо объединился с Юань Шао, и они ведут сюда по десяти направлениям
пятьсот тысяч воинов. Ма Тэн, соединившись с Хань Суем, идет с севера во
главе силянской армии численностью в семьсот тысяч человек. Цао Цао послал
им навстречу все войска, которые были в Сюйчане. В городе пусто. Если
собрать слуг и рабов пяти наших семей, — а их наберется более тысячи, —
можно нынешней же ночью ворваться во дворец, где будет новогодний пир, и там
убить Цао Цао. Нельзя терять такой случай!
Обрадованный Дун Чэн тут же собрал своих слуг и рабов, вооружил их, сам
облачился в латы и сел на коня. Пять единомышленников условились встретиться
у внутренних ворот дворца и действовать сообща. Когда наступил вечер, по
сигналу барабана все они привели своих людей. Дун Чэн с мечом в руке вошел
во дворец. Цао Цао сидел за столом во внутреннем зале.
— Ни с места, злодей! — закричал Дун Чэн и тут же одним ударом поверг его
наземь.
В этот миг Дун Чэн проснулся и понял, что все это лишь сон, столь же
невероятный, как сон о муравьином царстве Нань-гэ(*10). Во сне Дун Чэн
громко поносил Цао Цао.
— Вы хотите нанести вред Цао Цао? — воскликнул Цзи Пин.
Дун Чэн онемел от испуга.
— Не пугайтесь, дядюшка! — сказал Цзи Пин. — Я хоть и простой лекарь, но
никогда не забываю о ханьском императоре. Много дней подряд я замечал, что
вы охаете и вздыхаете, но не осмеливался расспрашивать, и только слова,
сказанные вами во сне, открыли мне ваши истинные чувства. Не будем
обманывать друг друга. Если я могу быть чем-нибудь полезен, пусть уничтожат
девять колен моего рода, я все равно не раскаюсь!
— Боюсь, что вы не чистосердечны! — Дун Чэн закрыл лицо руками и
заплакал.
Цзи Пин прокусил себе палец в знак клятвы. Тогда Дун Чэн вынул указ и велел
Цзи Пину прочесть его.
— Боюсь, что наши нынешние планы не увенчаются успехом! — добавил он. —
С тех пор, как уехали Лю Бэй и Ма Тэн, мы ничего не можем предпринять.
Я заболел от волнения.
— Не беспокойте князей: судьба Цао Цао в моих руках! — заявил Цзи Пин.
Дун Чэн заинтересовался.
— Цао Цао часто страдает головными болями, — пояснил Цзи Пин. —
Он всегда зовет меня, и я даю ему лекарство. Достаточно напоить его зельем,
и войска не надо будет подымать!
— Спасение Ханьской династии зависит от вас! — воскликнул Дун Чэн.
Цзи Пин распрощался и ушел, а Дун Чэн направился во внутренние покои и вдруг
увидел, что его домашний раб Цинь Цин-тун шепчется с прислужницей Юнь-инь.
Сильно разгневанный Дун Чэн хотел предать раба смерти, но, поддавшись
уговорам жены, передумал и велел дать обоим влюбленным по сорок ударов
палкой. Потом Цинь Цин-туна заперли в погребе. Затаив злобу, он ночью
