Я действительно должен перестать удивляться, когда Эйлик делает что-то правильно, — ругал он себя. — Он не дурак, что бы там ни было, и он, вероятно, лучший командир кавалерийской бригады в Корисанде. Это просто...
Внезапный "свист" одной из адских чарисийских пуль, пролетевшей неприятно близко от его головы, убедительно напомнил ему, что он почти на линии фронта и что было бы неразумно позволять своему разуму блуждать.
И, — подумал он с горькой усмешкой, быстро ныряя обратно за бруствер, — это также причина, по которой я приказал всем моим офицерам снять проклятые кокарды со своих шляп!
Он пробрался последние пятьдесят или шестьдесят ярдов по коммуникационной траншее к редуту, который он пришел навестить. Майор, командовавший им, резко отдал честь, когда Гарвей приступил к работе, и сэр Корин ответил на любезность с такой же резкостью. Как он подозревал, некоторые из его подчиненных думали, будто с его стороны было глупо настаивать на соблюдении надлежащего военного этикета в такое время, но Гарвей был убежден, что знакомые требования помогали людям сосредоточиться, не говоря уже о том, что они чувствовали себя солдатами, а не испуганной толпой, забившейся в свои укрепления.
И я тоже не позволю им превратиться в сброд, — мрачно пообещал он себе — и им.
— Добрый день, майор, — сказал он затем.
— Доброе утро, сэр.
— Как дела сегодня?
— Примерно то же самое, сэр. — Майор пожал плечами. — Думаю, что часть их легкой пехоты пробралась туда рано утром, еще до рассвета. Однако мы не видели никаких признаков их присутствия с самого восхода солнца.
— А их стрелки?
— Заноза в заднице, сэр, — откровенно сказал майор. Затем он криво усмехнулся: — Как обычно, — добавил он.
— Насколько серьезны ваши потери?
— На самом деле, сэр, думаю, что они сегодня немного не в своей тарелке. У меня двое раненых, только один из них серьезно. Вот примерно и все.
— Хорошо! — Гарвей хлопнул молодого человека по плечу, задаваясь вопросом, прозвучало ли для майора так же странно, как для его собственных ушей, назвать двух раненых в обмен на отсутствие потерь среди противника "хорошими".
С другой стороны, так оно и есть, так что нет смысла притворяться, что это не так. Кроме того, я бы никого не обманул, если бы сделал это.
Гарвей взобрался на огневую ступеньку редута и очень осторожно поднял голову над бруствером. Вокруг его ушей не засвистели чарисийские пули, но он сделал мысленную заметку не предполагать, что все так и останется, пока быстро осматривал подходы к своей нынешней позиции
Перевал Тэлбор был самым коротким и прямым путем через горы Дарк-Хиллз, хотя при расстоянии чуть менее двадцати семи миль "короткий" было чисто относительным термином. Кроме того, это было крайне неприятное место для ведения боя. "Кратчайший" и "самый прямой" никак не говорили о "наиболее спрямленном", и ни один генерал в здравом уме не начал бы наступательное сражение в таком месте, как это. Именно поэтому армия сэра Корина Гарвея была здесь.
Западная половина или около того перевала была довольно широкой и действительно имела обширные участки с хорошей проходимостью, но по мере продвижения дальше на восток она становилась все более узкой, извилистой и с крутыми склонами... помимо всего прочего. Горстка мест, которые не были голыми камнями или тонким слоем грунта на таких камнях, который мог бы поддерживать скудный участок альпийской травы, были покрыты спутанными зарослями проволочной лозы и кинжального шипа. Что не удалось бы опутать проволочной лозе, шестидюймовые, острые как нож, острия кинжального шипа должны были легко разрезать это на ленты. Лучше всего, с точки зрения Гарвея, было то, что было практически невозможно найти места, где огневые рубежи были длиной более ста пятидесяти ярдов. Во многих местах самое большое доступное поле для стрельбы составляло менее пятидесяти ярдов, что подходило для его гладкоствольных ружей так же хорошо, как и для винтовок чарисийцев. И это также означало, что корисандские батареи с меньшей дальностью действия могли рассчитывать на то, что смогут выстоять против чарисийских орудий.
Он не мог помешать чарисийцам посылать своих стрелков вверх по крутым склонам в поисках подходящих позиций, но быстро стало очевидно, что количество чарисийцев, способных на эти поистине поразительные дальние выстрелы, ограничено. Им удалось наносить постоянный, болезненный поток потерь, горстку здесь и горстку там, но их было недостаточно, чтобы представлять серьезную угрозу его способности удерживать свои позиции. Особенно с редутами и соединяющими их земляными укреплениями, которые он приказал построить. Большинство из них были заброшены до того, как остатки его отступающего авангарда достигли перевала, и с тех пор рабочие группы каждую ночь неуклонно улучшали их. К этому времени Гарвей был полностью уверен в своей способности выдержать любую лобовую атаку... предполагая, что кто-то такой умный, как Кэйлеб, будет страдать достаточно тяжелым случаем временного помешательства, чтобы начать любое подобное нападение.
Часть Гарвея испытывала сильное искушение отступить за Тэлбор. Он мог бы оставить, возможно, четверть всей своей пехоты для удержания укреплений, и это, вероятно, облегчило бы его проблемы со снабжением. Он отступил к западу от худшего узкого места еще до того, как окопался, так что доставка припасов на его передовые позиции в достаточном количестве не была совершенно невозможной. Основная часть его армии была рассредоточена по более широким участкам перевала позади него — достаточно близко, чтобы быстро продвинуться вперед, если представится такая возможность; достаточно далеко в тылу, чтобы обеспечить его относительно легким снабжением. Однако это не заставило эти проблемы волшебным образом исчезнуть, при любом напряжении воображения, и перемещение сорока или пятидесяти тысяч человек с перевала очень помогло бы.
Я должен сделать именно это, — сказал он себе, наверное, в тысячный раз. — Но если я это сделаю, то потеряю возможность угрожать тылу Кэйлеба, если он вдруг решит отправиться куда-нибудь еще. Кроме того, мы готовим для него маленький сюрприз.
Он поморщился, глядя на восток, затем пригнулся, когда высоко на склоне перевала поднялся клуб дыма, и пуля ударила в бруствер достаточно близко, чтобы бросить грязь ему в лицо.
— Понимаете, что я имею в виду, говоря о сегодняшней плохой их игре, сэр? — Гарвей повернул голову и увидел майора, присевшего на корточки рядом с ним и ухмыляющегося. — В большинстве случаев этот ублюдок прибил бы вас.
Вопреки себе, Гарвей поймал себя на том, что улыбается в ответ. Он предположил, что некоторые генералы могли бы сделать выговор юноше за его фамильярность, но Гарвей дорожил этим. Ухмылка майора "какого черта-мы-все-в-этом-вместе" была самым ясным указанием на то, что, несмотря на осознание того, насколько оружие его врагов превосходит его собственное, его армия все еще далека от поражения.
— Что ж, майор, полагаю, я все равно увидел то, что хотел увидеть. Нет смысла давать ему возможность улучшить свой результат, не так ли?
— Я бы действительно предпочел, чтобы вас застрелили в чье-то другое время, сэр. Если, конечно, вы настаиваете на том, чтобы вас застрелили.
— Постараюсь иметь это в виду, — усмехнулся Гарвей и похлопал молодого человека по плечу. Затем он оглянулся назад, туда, откуда пришел, расправил плечи и глубоко вздохнул.
— Что ж, возвращаемся в штаб, — сказал он и осторожно двинулся в тыл.
Во-первых, на самом деле этим утром ему не было никакой необходимости совершать вылазку вперед. Он уже точно знал, что он собирается увидеть, это было не так, как если бы его личная разведка собиралась что-то изменить, и, конечно, можно было бы утверждать, что подвергать командующего армией смертельному ранению (или смерти) без какой-либо чертовски веской причины не было особенно блестящим ходом. Но он взял за правило проводить хотя бы часть каждого дня на одной из позиций защищающихся, прежде всего потому, что чувствовал, что у него есть веская причина. Он любил свист пуль не больше, чем кто-либо другой, и его личное мнение заключалось в том, что офицер, который намеренно подставлял себя под огонь, когда в этом не было необходимости, доказывал не свою храбрость, а только свою глупость. К сожалению, бывали моменты, когда у командира не было выбора. Ничто не может разрушить моральный дух быстрее, чем ощущение того, что армейские офицеры надежно защищают себя от опасности, оставляя своих подчиненных беззащитными перед врагом. Именно по этой причине реакция майора на его собственное спасение показалась ему такой желанной.
И полагаю, если быть честным, у меня действительно была потребность увидеть линию фронта своими собственными глазами. Просто чтобы убедиться, что проклятая штука была там, где я ее оставил прошлой ночью.
Он фыркнул при этой мысли, затем взглянул на небо. Один из тропических штормов сезона бурь надвигался на Корисанду с востока, через Великий Западный океан. Опытному глазу Гарвея было очевидно, что на Дейруин и графство Корис снова обрушатся обильные дожди и сильные ветры. Это будет второй шторм с тех пор, как он окопался здесь, а это означало, что у него было довольно четкое представление о том, что произойдет, когда он обрушится. Здесь, на перевале, будет очень неприятно, когда вода начнет заливать его земляные укрепления и траншеи, но и для чарисийцев это тоже не будет пикником. И это должно, по крайней мере, удержать проклятых стрелков подальше от склонов на день или два.
И чем дольше Кэйлеб позволит нам сидеть здесь, тем лучше. Может, и нелегко кормить людей, но это лучшая, черт возьми, оборонительная позиция по эту сторону Мэнчира. И Кэйлеба вот-вот ждет сюрприз, если верно последнее семафорное сообщение отца.
Винтовки чарисийцев стали неприятным — с таким же успехом можно было бы сказать "ужасающим" — сюрпризом для Гарвея и его армии. Они стали столь же неприятным сюрпризом, хотя и из вторых рук, для графа Энвил-Рока. Никто не мог себе представить, как чарисийцам удалось снабдить каждого из своих морских пехотинцев винтовкой, которая на самом деле стреляла быстрее, чем большинство гладкоствольных мушкетов.
До тех пор, пока один из хирургов Гарвея не извлек полдюжины пуль из тел его раненых людей.
Пули были сильно деформированы после того, как они прошли сквозь человеческую плоть и кости, но они были достаточно неповрежденными, чтобы Гарвей понял, на что он смотрит. Это было еще одно из тех чертовски простых "нововведений", которые, казалось, так нравились чарисийцам. Он был уверен, что в нем были аспекты, которые требовали экспериментов со стороны чарисийцев, но понять основной принцип было до абсурда просто. Вместо того, чтобы забивать слишком большую пулю в канал ствола, как это делали все остальные, заставляя ее проходить нарезы, чарисийцы просто разработали коническую пулю с полым основанием. Когда порох детонировал, сила взрыва раздвигала основание пули, загоняя ее в нарезы и герметизируя канал позади нее, а вытянутая форма пули означала, что она была тяжелее, чем сфера того же диаметра. Вероятно, это была также лучшая форма для движения по воздуху, хотя Гарвей не был уверен в этом. А тот факт, что до того, как основание расширилось на пути к цели, оно на самом деле проходило в ствол более свободно, чем круглая пуля обычного мушкета, позволял быстрее заряжать одну из новых винтовок, чем даже один из гладкоствольных мушкетов его людей.
Критическим моментом было то, что как только хирург понял, на что он смотрит, и обратил на это внимание Гарвея, граф Энвил-Рок и его ремесленники придали наивысший возможный приоритет выяснению того, как именно чарисийцы создали дизайн... и как его воспроизвести. Согласно последнему сообщению его отца, они, похоже, именно это и сделали. У них не было времени изготовить что-либо подобное количеству нарезных мушкетов, которыми располагали чарисийцы, но его отец собирал все до единого спортивные винтовки, которые мог найти, и изготавливал для них новые формы пуль. Гарвей был бы удивлен, если бы во всем герцогстве Мэнчир было больше пары сотен винтовок. Это были дорогие игрушки, которые могли позволить себе только богатые охотники, и тот факт, что они выпускались в таком широком разнообразии калибров, означал, что для каждой из них требовалась своя специально разработанная форма пули. Но даже пятьдесят из них в руках его собственных обученных стрелков стали бы неприятным сюрпризом для чарисийцев, которые неуклонно уничтожали его людей.
И если Кэйлеб просто даст мне еще месяц, скажем, — например, до конца сезона штормов, — тогда отец сможет начать выпускать достаточное количество нарезных мушкетов. У нас все равно не будет ничего похожего на то же общее количество, но у нас будет достаточно, чтобы... убедить Кэйлеба подходить к нам более осторожно, чем он это сделал в Харил-Кроссинг. И если случится так, что в следующий раз, когда мы будем сражаться в открытом поле, у меня будет несколько сотен или пара тысяч собственных нарезных мушкетов, а он об этом не знает...
Сэр Корин Гарвей знал, что выдает желаемое за действительное. Тем не менее, это может сработать именно так. И на данный момент, по крайней мере, у него была пробка в бутылке перевала Тэлбор, и он не собирался снова вытаскивать ее.
* * *
— ...все еще говорят, что мы должны пойти дальше и ударить по нему, ваше величество. — Трудно было представить себе уважительное рычание отвращения, но Хоуил Чермин сумел его сдержать. Командир морской пехоты Кэйлеба стоял на дальней стороне стола с картами, сердито глядя на змею перевала Тэлбор со сломанной спиной, и, судя по выражению его лица, хотел бы лично придушить сэра Корина Гарвея своими большими жилистыми руками.
— Это только потому, что вы органически против того, чтобы ничего не делать, Хоуил, — мягко сказал император. Генерал поднял на него глаза и покраснел, а Кэйлеб усмехнулся. Этот смешок не был звуком искреннего веселья.
— Доверьтесь мне, — сказал он. — Мне тоже не очень нравится идея сидеть сложа руки. Но в моменты здравомыслия вы не хуже меня знаете, что прямой удар по позициям, которые Гарвей сумел построить для своих войск, не приведет ни к чему, кроме кровавой бойни, с винтовками или без винтовок. И, к сожалению, не чисто корисандской кровавой бойне.
Чермин выглядел так, как будто ему очень хотелось не согласиться, но он не мог, и поэтому вместо этого с несчастным видом кивнул.
— Вы, конечно, правы, ваше величество. Мне просто ненавистна мысль о том, чтобы сидеть здесь. У нас здесь разбит лагерь практически всей морской пехоты, и мы ничего не предприняли с тех пор, как переправились через реку Тэлбор у Харил-Кроссинг. Мы даем им время, ваше величество, и тратим свое время впустую.
— Согласен. — Кэйлеб даже не взглянул на высокого стражника с сапфировыми глазами, стоявшего позади него. — Проблема в том, что у нас недостаточно мобильности на суше, чтобы проскользнуть вокруг Гарвея. Если бы у нас было больше войск, чем у него, мы могли бы попытаться растянуть наш правый фланг, заставив его разместить гарнизон на другом фланге, пока он не проредит перевал настолько, чтобы мы могли пробить его. К сожалению, у него больше людей, чем у нас. И у него также гораздо больше — и намного лучше — кавалерии, чем у нас. Чарисийцы — моряки, а не всадники. Возможно, вам захочется узнать мнение адмирала Лок-Айленда о надлежащей степени близости между моряцкими задницами и седлами. Поверьте мне, он не считает, что им следует проводить в контакте друг с другом больше времени, чем они могут избежать. И это, к сожалению, в данном случае, довольно хорошо отражает отношение военно-морского флота в целом.
