Аниран расправляет плечи

Не знаю, почему так получилось, но я забыл обо всём на свете. Я забыл о том, кто я есть. Забыл о своей миссии. Я даже забыл, что существует такая штука, как инстинкт самосохранения. Бушующее пламя, дымящие остовы сгоревших домов и океан людского горя отодвинули на второй план все мои задумки. Я сосредоточился на более важных делах и спасал жизни. Такая абстракция, как излечение всего мира, больше не занимала мои мысли. Не говоря уже о попытках обнаружить необнаруженных аниранов. Я был сосредоточен на том, что происходит здесь и сейчас, а не на том, что должно произойти в отдалённом будущем. Я даже забыл про Дейдру. Редкий день проходил, чтобы я не вспоминал о ней. Я всегда помнил, куда я должен отправиться и ради чего. Но пожары в Обертоне изгнали из моей головы Дейдру. Она оставалась в моём сердце, но я не думал о ней. Я старался решать проблемы по мере их поступления и не мог разорваться на части. Поэтому помогал тем, кому действительно мог помочь — помогал тем, до кого мог дотянуться рукой.

Рядом со мной всегда были те, кого я мог смело назвать друзьями. Никто не боялся, никто не убегал. Пусть Его Величество мы укрыли на время, чтобы он не мешал, остальные, включая тех, кто занимался подготовкой армии, подключились. Из жителей и солдат выстраивались длиннющие цепи, по которым шли вёдра с водой от самого озера или из прудов в центральной части королевского квартала. В течение нескольких дней эти цепи трудились, делая лишь небольшие перерывы. Никто не хотел отступать, никто не хотел сдаваться. И, в итоге, мы все победили.

Когда всё закончилось, город был не похож на себя. Особенно северная и восточная части. Я стоял на вершине Башни Бдения и обозревал с высоты результаты чудовищного пожара. Смотрел на почерневшие остовы ремесленных мастерских и жилых домов. Смотрел на обуглившийся угол Университета и выгоревший дотла Дворец Правосудия. Я знал, что там много погибших и раненных. Знал, что где-то там внизу, полно озлобленных и лишившихся крова людей. Но я не хотел к ним спускаться. Не хотел, потому что не мог подобрать слов ободрения. Я чувствовал, что подвёл их. Я чувствовал свою вину, ведь считал, что именно я виноват в том, что дал уйти тому, кто за эти пожары ответственен. Хоть, как и все предыдущие разы, доказательств у меня не было никаких, в этот раз сомнений я не испытывал. И если бы передо мной именно сейчас поставили Эоанита, если бы дали сойтись лицом к лицу, уверен, я бы не сомневался. Я бы срезал его лицо ударом энергетического щита. Пусть это уже не имело никакого значения, я хотя бы удовлетворил бы свою жажду мести и воздал за грехи самому главному грешнику.

Затем начался долгий процесс восстановления. Нам — всем жителям Обертона, я имею в виду, — одновременно пришлось заниматься сразу несколькими делами — собирать урожай и устранять последствия пожаров. Леса, коими славилась Астризия, безжалостно вырубались. Меня не беспокоили "зелёные" проблемы, когда я наблюдал за длиннющими рядами пеньков. Для меня лес был лишь средством достижения цели, а не целью. Благодаря тысячам поваленных деревьев, строились новые дома. Как в черте города, так и за чертой. В спешке закладывались каменные фундаменты. Ремонтировались слегка повреждённые здания и сносились те, которые ремонту не подлежали.

Подключилась к процессу и армия. Вместо муштры и маршев по утрам, вместо занятий с копьями и мечами, бывшие новобранцы вместе со своими командирами помогали восстанавливать столицу. Одну из недавно отстроенных казарм, по просьбе тех, кого отбирал Каталам, отдали под пользование тем, кто временно лишился крова. И правильность такого поступка никто не ставил под сомнение.

Но была и ложка дёгтя в мёде всеобщего усилия — проклятые мародёры. Недавно молодой, но совсем неглупый Хатемаж говорил мне, что с пожарами он активирует свой агрессивный электорат. Тех, кого жизнь человеческая не интересует и кто ради жажды наживы поспешит воспользоваться возможностью. Такие действительно нашлись в столь суровые времена. По ночам они шастали по улицам Обертона, выгребали из домов, что можно выгрести, и не стеснялись нападать даже на патрули. Вместо того, чтобы спасать обездоленных, они помогали хаосу распространяться. Поэтому с этими тварями пришлось разобраться, и разобраться жестоко.

Ремонтные работы шли во всю, а на площади уже устанавливали виселицы. Всех, чья вина была доказана, вздёрнули в один день. Вспотевший Фелимид наконец-то продемонстрировал свои таланты и очень быстро обнаружил гнойник — семью одного весьма достойного примо. Вместе со своим вельможным папашей, зрелые и наглые детишки воспользовались возможностью. В кратчайшие сроки они организовали банду и попытались урвать жирный кусок. Прикрываясь именем папочки, они тащили в райское поместье во фруктовом саду всё, что плохо лежало. Всё, что удавалось с кого-нибудь сорвать или извлечь из руин чужого дома.

Но гнойник всё же вскрыли. А затем всех этих подонков — папашу, мамашу, четверых крепких сыновей, несколько друзяшек и близких слуг я приказал повесить. Да, приказал именно я, а не король. Когда он узнал, кто наживается на горе жителей столицы, он сначала не поверил, ведь это был человек, который сидел с ним за одним столом. Он много зим шептал в уши Его Величеству лестные слова. Много зим участвовал в собраниях и советах. И король просто не смог поставить печать на собственном указе.

Я же, мягко говоря, не испытывал тягу к всепрощению. Я сжал нерешительную руку короля и придавил её к листку собственной рукой. А на площади, когда этим мерзавцам накинули на шеи петли, а они рыдали и умоляли, утверждая, что бес попутал, я сам отдал приказ выбивать из-под ног опору. Смотрел, как они корчатся, и не отворачивался. Я был уверен, что они не только это заслужили, но и что в следующий раз, который неизбежен, поступлю точно так же. Всё зло я выкорчую. Пусть для этого мне самому придётся примерить личину зла.

Но всё же не мародёры ощутили на себе всю величину моего гнева. Мочалкой, его впитавшей, стал святой отец Эриамон.

Наверное этот с виду простоватый дедушка тоже имел голову на плечах и быстро сообразил, что нет дыма без огня. В каком-то смысле — совсем не образно говоря в этом случае. Эриамон понял, что быстрое отбытие непосредственного начальника очень скверно пахнет. Он тоже видел как горит город. Однажды даже стоял со мной плечом к плечу, наблюдая за рядами выложенных на дороге трупов. Его лицо было мрачным, а перст безостановочно чертил в воздухе знак в виде восьмёрки.

Но меня его поведение не убедило. Я хотел выместить на нём свою злость — и выместил. Он слушал меня с поникшей головой и, казалось, даже был готов принять наказание, когда я размахивал энергетическим щитом, а вокруг бегали мои друзья, пытаясь отговорить совершать греховный поступок. Я понимал, конечно, что Эриамон ни в чём не виноват. Но был так зол на неожиданный пожар, разрушивший все мои планы, что едва не зарубил бедолагу. Я скакал и прыгал, а эстарх Обертона лишь смиренно склонял голову.

Это потом, когда я успокоился и остыл немного, всё же понял, что пожар планы не разрушил, а отдалил. Город мы спасли. Даже взялись за восстановление. Моральное состояние войск было на высоте, люди побеждали отчаяние и слушали мотивационные речи анирана. Даже Его Величество продемонстрировал милосердие к черни, как он о народе говорил. Из сундука, прибывшего с востока, он выделил значительную сумму на строительство. Он кормил нуждающихся из этого сундука. Вместе с супругой важно ходил по местам, где получили временное пристанище погорельцы, и одаривал монеткой. Приободрял, обещал всё восстановить и без опаски подставлял руки для поцелуев.

Но самый удивительный поступок совершил святой отец Эриамон. Хоть я больше не трясся от ненависти при виде белой рясы, видеть его, когда он выпросил встречи со мной и королём, не желал. Лишь Его Величество смог унять мой гнев и удержать от неумных поступков. И когда мы выслушали Эриамона, свою попытку слинять я сам назвал неумным поступком. И поблагодарил короля, что не позволил его совершить.

Эстарх Эриамон на время отсутствия первосвященника получал всю полноту церковной власти в столице. Он и принимал решения, и исполнял. Своим решением он предложил Его Величеству часть доходов, получаемых от продажи тщательно охраняемых листьев наркотического дерева, перенаправить на нужды города. Эриамон несомненно удивил нас с королём подобным предложением. Но сам он не заикался и не извинялся: он утверждал, что церковь — тоже часть Астризии. И обязана заботиться не только о заблудших душах, но и о сгоревших домах этих душ. Он достал из-за пазухи рулон бумаги и протянул кролю на подпись. А пока они обменивались благодарностями, я задумался о неожиданно возникшей возможности. Эта возможность выглядела крайне заманчивой. Я обмозговал её сам с собой, взвесил все "за" и "против". Но всё же у меня оставались сомнения, что задумку удастся провернуть. Я решил, что такой идеей не мешает поделиться с профессором Гуляевым. Обсудить и выслушать его советы.

В общем, после поступка эстарха я немного остыл к нему. Я был уверен, что Эоанит ни за что не совершил бы нечто подобное. Я стал присматриваться к Эриамону и приходил к выводу, что на мир он смотрит иначе, чем первосвященник. Я не понимал, чем он руководствуется — искренней верой или вопросами выгоды, но его поступки противоречили тем поступкам, которые я ожидал от представителей церкви. Я планировал эту церковь уничтожить и не ожидал от неё ничего, кроме противления. Но эстарх Эриамон не вызывал у меня рвотного рефлекса. Не только потому, что сам предложил делиться доходами. Не только потому, что был спокойным, тихим и уравновешенным. А потому, что я своими глазами видел, как он кормил нищих доходяг возле ступеней храма.

В отличие от соседа напротив, Храм не прогорел. Как мне казалось, потому, что Эоанит изначально не планировал подставлять под огонь свой собственный дом. И теперь возле храма дневали и ночевали те, кому некуда было деваться. Теперь со ступеней их не прогоняли. Теперь служители храма кормили их дважды в день — утром и вечером. А эстарх Эриамон делал это собственноручно каждое утро. А поскольку я видел это своими глазами, а не только слышал рассказы других, моё отношение к нему кардинально поменялось. Я был готов поверить, что к страданиям обездоленных людей он не безразличен.

Часть 4. Глава 33. Идти по следу перстня.

Последствия пожаров удалось ликвидировать нескоро. Ощущение времени я утратил, но, думаю, прошло не менее трёх декад, когда, наконец-то, все мы вздохнули с облегчением. Нам удалось собрать урожай и забить склады зерном. Удалось наладить рыбную промышленность и возвести большую деревню недалеко от Обертона с общими домами, где мы расселяли целые семьи. Нам удалось восстановить часть зданий в городе, хоть Дворец Правосудия всё ещё чернел остовами каменных колонн. Тратить средства на его восстановление Его Величество так и не решился. Средства таяли слишком быстро и он решил сделать паузу.

Что, в принципе, было неплохо. Ибо очередным утром, когда Совет совещался и подводил итоги, в зал вновь влетел запыхавшийся Муадан. Он похудел и осунулся слегка после пережитого у сокровищницы, но оставался таким же расторопным.

— Ваше Величество! — он опять оттолкнул Бертрама, размахивая небольшим рулоном толщиной в два пальца. — Письмо! Заводчик принёс письмо из Валензона. Ваш сын пишет.

— Давай сюда, — без особого интереса махнул рукой король, в данный момент сосредоточенно слушавший доклад Яннаха. Тот сообщал, что 2-я и 3-я армии добрались до Сторожевого Лагеря в полном составе и перешли под командование Хегарата. — Анумор, прочти сам. Я занят.

Я тоже был сосредоточен и не сразу понял, что за письмо и от кого пришло. Даже название города — Валензон — не сразу переключило моё внимание. Но с первых же слов, когда профессор осторожно развернул рулон и приступил к чтению, я забыл обо всём на свете.

Писал принц Тангвин. И писал о том, что, хоть на след Дейдры он так и не вышел, смог обнаружить след, который оставил мой перстень. Затаив дыхание я слушал, как зажиточный и известный ювелир из Валензона сам пришёл к принцу с докладом. Он рассказал, как однажды к нему в мастерскую зашёл заросший нелюдимый юноша, не расстававшийся с луком и затравленно озирающийся. Как он скрытно вёл себя и попросил ювелира запереть двери. А затем показал ему странный перстень. Довольно крупный, из немного мутного золота, но удивительной работы. Юноша был не искушён в торговле и ювелир купил у него перстень всего за 50 драмов. Сумма более чем скромная, если учитывать уникальность гравировки перстня. Но юноша остался доволен, долго благодарил ювелира и исчез в вечернем сумраке. Ювелир же не стал скрывать, какая добыча оказалась в его сетях и растрезвонил об этом всем, кто имел дела с золотом или же мог себе позволить подобное украшение. Он долго отказывался продавать перстень, так как считал, что предложения от заинтересовавшихся сторон слишком скромные. Но однажды к нему зашёл закутанный в рясу священника невысокий старик. И, оказалось, старик этот пришёл конкретно за перстнем. Он представился и сказал, что он — триарх храма Смирения в далёком Винлимаре. Что служит самому святому отцу Эвенету — первосвященнику Чуда Астризии. Прослышав про диковинку, он получил указание немедленно отправиться в Валензон. Он сел на корабль, пересёк озеро Холетер, а затем долго добирался до города. Старик извлёк из складок рясы великолепный самородок и сказал, что добыт он в далёких шахтах на востоке. Именно этот самородок старик предложил обменять на перстень. И ювелир не смог отказать. Предложение было слишком выгодным — сам перстень, несмотря на уникальную работу, не имел веса и десятой части самородка. И ювелир совершил обмен.

Дальше профессор Гуляев читал идеи принца Тангвина о том, как он выстроит поисковый процесс. Но я не слушал его. Я целиком погрузился в мысли и улыбался сам себе.

Всё же Дейдра добралась до Валензона. Там ли она сейчас — неизвестно. Но то, что она там была — несомненно. Феилин — а это мог быть только он — сменял перстень на деньги, а значит, дал шанс своим спутницам затаиться. Он вывел их из чащи и был готов заботиться в средневековом мегаполисе. Другой вопрос: знает ли он, как это делается? Смог ли действительно позаботиться? Или в Валензоне власть в свои руки взяла Мелея? Она, вроде, утверждала, что там живёт её родня. Или кто-то ещё... Но всё это, в принципе, не важно. Важно, что след они оставили. Их не смогли отыскать, но смогли отыскать их след. А значит, пора мне отправляться в Валензон и пройти по этому следу шаг в шаг.

И похрен, на данный момент, на любопытную историю ювелира. Пусть она весьма любопытна с точки зрения интереса к моему перстню представителя той мрази, которая скрывается по именем Эвенет, сейчас меня это волновать не должно. Я обязан отправиться в Валензон и отыскать Дейдру. Да и убью нескольких зайцев по дороге: покажу себя народу южнее Обертона и познакомлюсь с принцем Тангвином. Хоть Дейдра для меня — приоритет, не стоит забывать о других. В этом мире, где враги весьма коварны, не помешает попытаться обзавестись союзниками.