Небо шамана. 1 часть

Мой найдёныш оказался совсем молодым лесным хорьком, которому не повезло попасть в заячий силок из суровой или кордовой нити и сейчас петля, затянутая вокруг нескольких пальчиков на задней лапке привела к воспалению и общему болезненному состоянию. Сначала она, потом я пытались срезать остатки этой врезавшейся и запутанной нити, разлохмаченный конец которой зверёк наверно сам отгрыз, но не получалось никак. В конце Анна позвала Веселова. Он вошёл, рявкнул на нас, быстро разобрался, не стал возиться с ниткой, а отсёк омертвелые пальчики и ловко наложил повязку...

Зверёныш словно всё понял и почти ни разу не дёрнулся, хотя мы его выкладывали и вертели, чтобы нам было удобнее. На всякий случай он обхватил своими передними маленькими лапками мой указательный палец и немного покусывал, когда ему было больно. Но до крови прокусил только раз, когда громко клацнули ножницы, которыми доктор отсёк омертвелые пальчики. По-хорошему его бы вымыть, эти зверьки, как мне сказали и так весьма ароматные, а тут ещё и специфический больной затхлый дух, но пока решил не рисковать, с мытьём можно простудить, лучше пока запах потерпеть. Анна немного его обтёрла в санчасти и хватит. В столовой не составило труда взять молока и свежего творога, которые "Толик" (ну, вот так он как-то назвался, маленький такой, Толик и есть, не Толя или Анатолий, а именно Толик — маленький зверёнок) с жадностью стал лакать и скоро отвалился от блюдца с раздутым пузиком. Утром блюдце было чисто вылизано, а Толик дрых у меня на голове старательно зарывшись в ёжик моих волос. Когда встал, выяснилось, что не стало не только молока с творогом, но и повязки у него на ноге. Через пару дней зверёк уже чувствовал себя гораздо лучше и спокойно сидел на моих руках, пугаясь резких движений и громких звуков, от которых ловко прятался за пазуху моего лётного комбинезона, норка у него там над ремнём, как я понимаю...

Ранка на ноге зажила, а вылизанный пушистый и уже вполне округлившийся зверёк скоро весил к килограмму, а не те несчастные две сотни граммов скелетика, где ещё часть веса была водой пропитавшей его намокшую шкурку. Напоминанием о прошедшем осталась только хромота, то есть немного кривоватые прыжки, а в остальном малыш ожил и я решил его искупать, не потому, что ещё остался затхлый запах, а вроде как положено. Тем более, что спать в другом месте, кроме моей подушки он не желает, а бороться с этим не возможно, потому, что он забирается на подушку уже когда все спят. Взял оцинкованную банную шайку, нагретой воды из бани и пока соображал, как мне его мыть в ёмкости, в которой он и утонуть может, зверёк сам спрыгнул на край, принюхался и прыгнул в воду. В полной шайке он даже до дна лапками не достаёт, но ему это не мешало плавать кругами и издавать звуки совершенно не похожие на сердитое шипение. Оказалось, что зверёк не просто хорошо плавает, но и любит это делать, правда, потом нужно долго сушить его роскошную густую шубку и оберегать от сквозняков, от которых он начинает дрожать, и приходится его укутывать в полотенце.

Во время нашего купания с помощью случайно подошедшего техника, который в лесном зверье разбирается много лучше нас всех, выяснилось, что мой Толик на это имя права не имеет, потому, как является молоденькой девочкой. Вот только так и осталось загадкой, как девочку хорька называть. У мальчиков даже два слова есть: хорь и хорёк, а вот к девочкам русский язык отнёсся наплевательски, не хорьчихой же её называть. Так, что имя пришлось менять срочно. Женский вариант имени — Антонина или Тоня, но к моей зверушке оно совершенно не подходит (была у нас на кухне женщина-гора тётя Тоня) так и стала у меня Тошка или Тотошка. Вот это имя для шебутной маленькой проныры самое то. Когда она привела в порядок свою шкурку и округлилась, то оказалась такой очаровашкой, что едва нашёлся бы человек, который смог бы смотреть на неё без улыбки. С почти чёрным туловищем и ножками на мордочке красивая маска. Вокруг рта и с боков белые разводы и белые края аккуратных круглых маленьких ушек. Вокруг глаз чёрная окантовка, только над самыми бусинами глаз рыжие точки бровей. А выше глаз светло бурые полукружья. В стороны торчат грубые ости усов — вибриссов. А чёрные на концах волоски шкурки у основания светлее и этот светлый подшёрсток при движениях виден, и вся шкурка словно переливается.

Когда Тошка поправилась, уходить она, и не подумала. Впрочем, настаивать на этом теперь было не правильно, это здесь её небольшая хромота — ерунда и мелочь, а для выживания в природе отсутствие пары пальчиков на одной лапке вполне может оказаться фатальным. Так, что я не старался отправить её в лес, и она стала активно осваивать свой новый мир. С её коротенькими ножками бегать за мной по ровной поверхности ей трудно, ей удобнее ездить на моих руках, но больше ей понравилось забираться ко мне на шею. Именно на шею, а не на плечи, потому, что она своим гибким телом обвивает шею, отгибает подшитый подворотничок и вынуждает меня для её удобства расстёгивать верхнюю пуговицу гимнастёрки. Так, она оккупирует своё место с самого утра, и только на период принятия утренних процедур очень неохотно спрыгивает и сидит рядом. И едва я успел вытереться и накинуть гимнастёрку, по рукаву уже карабкается на своё законное место деловитая маленькая собственница. Благодаря тому, что из-за этого мой подворотничок почти не контактирует с кожей, часто к вечеру он остаётся девственно чист, если Тошка сама где-нибудь не успела изгваздаться и не испачкала его. Но это редко, девочка оказалась удивительной чистюлей. Почему ей не нравится сидеть на моей шее поверх форменного воротника? Может потому, что по ткани гимнастёрки или лётного комбинезона она сползает и ей неудобно, а может потому, что хочет быть ближе к моей коже. Зато теперь при встрече с начальством, когда нужно привести в порядок форму, прежде чем застегнуть ворот у меня добавилось движение — изъятие с моей шеи Тошки...

Мы делим мою порцию, я ей выкладываю что-нибудь мясное или рыбное на левую ладонь и она, устроившись у меня на предплечье, с урчанием лопает. Это не значит, что я совершенно остался без мясного, она такая маленькая, что из порции мясного гуляша ей выделяется едва десятая часть. Да и питание три раза в день для неё излишне, поэтому делюсь с ней только в обед, на завтрак на кусочек хлеба мажу масло, чтобы она слизала, очень ей нравится вкусное сливочное масло. Сидящие со мной за одним столом Гордеев, Нечай и Фима Кобыленко, не возражают против её присутствия, даже пытались её угощать, но здесь глухо, только из моей руки и не нужно ей много. То, что Тошка стала всеобщей любимицей, не удивляет, наверно такая очаровательная умильная маленькая мордочка, с любопытством выглядывающая с моего плеча, не может вызывать отрицательные эмоции. И если бы она сама не умела ограничивать себя в еде, её бы раскормили до размеров небольшого бегемота. Тем более, что за столом она ведёт себя очень спокойно и никогда не лезет к другим и вообще не слезает с моей руки. Есть ещё один вариант, когда она залезает мне внутрь рукава, я расстёгиваю манжет, и она вылезет из него наполовину как из норки. Вообще, бОльшую часть приёма пищи у неё занимает приведение себя в порядок после еды. Ведь ей нужно вылизать себе испачканную мордочку, свои лапки и вибриссы, а сделать это не то, чтобы трудно, но времени занимает изрядно. Сначала вылизывает мне ладонь, потом себя уже устроившись у меня на коленях. Для Тошки девочки в столовой пробовали ставить блюдечко с мясными кусочками, но с моей ладони почему-то вкуснее. Суровый доктор Веселов демонстративно её не замечает, ведь за соблюдением санитарно-гигиенических норм следит неуклонно и наказывает свирепо, а тут вроде бы нарушение, но он его "не видит"... Когда малышка совсем оправилась, однажды я проснулся от странного и неприятного запаха. Представьте себе ощущения, если на подушке с нескольких сантиметрах от вашего лица лежит и пахнет дохлая крыса с оскаленными зубами. Это моя малышка ночью добыла и принесла мне подарок от всей широты души. Нет, в принципе я её понимаю и чем она руководствовалась, в плане её добрых намерений, но пришлось с этими подношениями бороться и объяснять ей, что я ей неописуемо благодарен, но я такое не кушаю, как бы ей не казалось иначе. Тотошка — умница и дело закончилось после всего одной крысы. Потом одной ондатры, потом пары мышек, наверно мышки чем-то отличались, я просто не понял, придушенного щегла и ещё каких-то птичек... Хотя, мне кажется, что ничего не закончилось, просто она решила, что я не ем это, но если попадётся что-нибудь новое, то она обязательно принесёт, ей же для меня ничего не жалко. Хотя, за такую преданность и любовь, которую она на меня изливает, я ей всё заранее простил и не собираюсь делать из этого проблему.

Вот с самолётами она сразу не нашла общего языка. Когда я даже просто подхожу к самолётным стоянкам, она начинает волноваться и всячески пытается мне сообщить, что я двигаюсь в явно опасном и неправильном направлении. Хотя я её запускал внутрь своего самолета, и она уже облазила всю кабину, тем более, что там мной пахнет. Но ревущий двигатель — это лютый враг, с которым она дружить не согласна. Когда я вылетал в тренировочный пристрелочный полёт, пришлось её оставить у Вали Комолова в моей фуражке. Но после полёта он рассказал, что едва самолёт завёл мотор, девочка вырвалась и залезла на ближайшее дерево, с которого и прыгнула на меня, когда я вернулся, заглушил двигатель и вылез из машины. После весь вечер от меня буквально не отходила и с меня не слезала, периодически обиженно цокая и гугукая мне прямо в ухо...

*— реальные приказы ГКО номер 284 от 14 апреля 1942 года и номер 297 от 19 апреля 1942 года подписанные И.В.Сталиным.

Наверно только я с нашим старшим инженером радовался возникшей паузе. Не буду повторяться, что мы с Валей Комоловым и Сергеем Подгорным облазили и проверили весь самолёт. Конечно, без полётов я не мог наполнить Силой все нарисованные мной руны, но я уже знал, как быстро это происходит, а тут у меня появилась возможность возиться с мотором. Начали с поршневых колец, которые долго подбирали, у них почти у всех оказались разные размеры, с трудом подобрали комплект. Сначала провёл их укрепление, когда они немного вработались и притёрлись к поверхности цилиндров, я заодно укрепил валы, шатуны и ещё часть деталей мотора. Последними нанёс руны на блок и остальные детали, которые будут укрепляться уже во время первого полёта с новым двигателем. Как я мог укреплять упомянутые детали, если у нас не было полётов? Вспомните, что ещё на Пери выяснили, что зарядка происходит не за счёт проделанного расстояния, а из-за скорости и времени перемещения и не имеет разницы линейное это перемещение или циклическое с небольшой амплитудой. А как раз все интересующие для укрепления детали как раз в движущихся частях двигателя. А вот последние руны уже ждали полётов. И я даже на всякий случай их нанесение и окончательную сборку двигателя оставил ко времени, когда прояснится вопрос наших полётов. Нервничал и волновался, ведь это, по сути, эксперимент и чем он закончится, никто заранее не скажет. Но мои предположения подтвердились. Ох, не зря я пытал механиков и инженера о том, как и что в моторе работает...

Теперь я насел на Ефремова, нашего бессменного старшего инженера полка, чтобы помог разобраться с рациями. Пришлось идти выбивать из командира полка приказ на эти работы. Подбил на эту инициативу Цыганова. Перед этим пару дней бубнил ему в уши, что летал с радио, и как было здорово, когда меня могли с земли подправить, и с соседями в воздухе мог связаться. Про то, что рация шумит, из-за того, что не настроена и провода плохо экранированы или вообще не сделали это. Что на заводе радиостанции вообще не подключают, чтобы не возиться с лишней номенклатурой работ. И что я ему обещаю, что рации шуметь не будут... Командир не выдержал нашего совместного зундежа, и дал добро на проведение эксперимента в нашей эскадрилье. Ох, мне пришлось побегать. В армии есть такая игра — инициатива наказуема, а инициатор её реализовывает. В БАО нашёлся умелец и фанатик радиодела, с ним разобрались, как подключить, как экранировать. Помогал и вспоминал, что на курсах видел...

Тем временем полк завис в каком-то невнятном положении, ведь мы уже прибыли на место, нас взяли на довольствие и внесли во все учёты, но пока у нас не было официального ввода в строй, как лётного подразделения. То есть полк как лётная часть не существует и использоваться не может. Пока штаб фронта не дал вдохновляющего пинка, всё стояло. Командир с комиссаром бегали и жгли нервы, пытаясь что-то сделать. А потом вдруг всё завертелось и оказалось сделано, после чего буквально за пару дней полк полетел...

Немного севернее у нашей авиации был занозой и лакомой целью — аэродром у станции Алакуртти. Ещё недавно с любовью, сделанный наш новенький аэродром, который в начале войны захватили финны, и теперь приспособили его под свои нужды. Вопрос не в обиде, а в том, что самолёты с него очень досаждают нашим войскам. Но разбомбить с воздуха эту цель почти невозможно. Из-за особенностей рельефа атака наиболее удобна и возможна при заходе по линии ВПП, то есть почти в меридианном направлении по руслу реки Тунтсайоки. Но это знают и немцы и построили могучую ПВО*, которую дополняет мощная ПВО используемой железнодорожной станции.

Но это севернее нашей зоны ответственности, а нам непосредсвенно противостоят финские, а не немецкие части. Линия разграничения зон ответственности севернее деревни Лоухи, которая от нас в двух с половиной сотнях километров на север, а это фактически предел боевой дальности нашей работы. То есть вопрос о привлечении нашего полка к попытке вывести из строя аэродром Алакуртти, висит в воздухе, зона ответственности не наша, но фронт наш. Пришлось вникать в эти вопросы и готовиться на всякий случай. Все понимали, что вылет будет похож на то, как мы штурмовали аэродром в годовщину Октября под Москвой. То есть придётся лезть на мощную активную зенитную оборону и терять ребят, но если прикажут, полезем. Позже узнали, что две попытки нашей авиации вывести из строя этот немецкий авиаузел стоили нашим больших потерь без существенного результата, но нас к тому времени здесь уже не было...

Наш полк оказался в резерве, то есть вдали от активных боевых действий и пришлось менять настрой с фронтового на учебный. К учёбе меня привлекли на всю катушку. Хоть основные конспекты с курсов забрать не разрешили, как не подлежащие выносу из-за секретности, но навык в организации занятий нам успели вдолбить. Моя новая должность — адъютант первой эскадрильи, фактически заместитель командира эскадрильи, потому, что на должность официального зама и штурмана эскадрильи никого не назначали. Такая штатная чехарда связана с тем, что двадцатисамолётные штаты для полков не утверждены, а только уменьшили по приказу ГКО количество самолётов и сделали две эскадрильи вместо трёх, вот и крутит каждый начальник как ему удобнее. А удобнее конечно — порезать штат максимально и не придерёшься. Бурдужа хотел поставить меня штурманом и замом комэска, как Ваню Бунько во второй эскадрилье, но я отказался. Тем более, что штурманом мне бы пришлось подчиняться непосредственно штурману полка Владилену Морозову, а этот лейтенант мне не нравится, вот возникла антипатия, причём взаимная. Я для себя давно решил, что не хочу лезть наверх к большим звёздам и должностям. Вообще служить не хочу. Пока война, вопрос не стоит, но потом только демобилизация, если доживу. Значит, любой выбор должности по минимуму, должность штурмана старлейская, а адъютанта лейтенантская. Но от проведения и организации занятий по боевой и тактической подготовке отвертеться не удалось.