— Твой отец на пару дней отплывает из Годрума, — Зуру не заставляет себя ждать. — Большая часть флота Тайко-Сида у нас под контролем, но нескольким кораблям удалось уйти в открытое море. Они скрылись где-то в районе островов: надеются там отсидеться. Но твой отец твердо намерен их отыскать.
— Не думал, что он решит стать моряком! — темная бровь Ледя недоуменно изгибается, но старый наставник прекрасно знает своего бывшего ученика: мимика его лица и тела лишь составная часть его слов. Никогда он не позволит отразиться на своем лице тому, что не собирается высказывать вслух.
— Он решил занять место Тайко-Сида и стать хозяином Годрума. А Годрум — город пиратский.
— Я думал: он был пиратским городом!
Зуру молчит в ответ. Зачем произносить лишние слова, если молчанием иногда можно сказать намного больше. И уж точно в молчании гораздо больше удается услышать. Ледь отворачивается от него и смотрит в сторону залива, словно действительно собирается разглядеть корабли Тайко-Сида, как раз сейчас, очевидно, отплывающие от причала в Годруме и берущие курс на прибрежные острова... Нет, уже корабли его отца!
— Не подумай только, что я не рад тебя видеть, — Ледь вновь поворачивается к старому оборотню, — но то, что ты сообщил мне, мог рассказать и любой из гвардейцев. Зачем моему отцу понадобилось посылать тебя, ведь именно сейчас, в его отсутствие, ты как никогда нужен в городе?
Зуру позволил легкой улыбке прикоснуться к губам и не стал ее скрывать: пусть его бывший ученик видит, что наставник доволен его проницательностью!
— Он послал меня узнать о Зан.
— С ней все в порядке, — Ледь не удивлен этим вопросом: нет ничего странного в том, что и его отец, и Зуру интересуются этим. Но почему же ему лишь усилием воли удается заставить себя рассказывать о ней?
— Твой отец просил передать, что он понимает, как тяжело с оборотнем, только что прошедшим инициацию.
Ледь кивает в ответ. Если Зуру захочет, он может увидеть в этом кивке благодарность отцу за понимание и поддержку и передать ему. А может увидеть просто кивок.
— Я на время переселил ее в главный дом. Мне приходится быть рядом с ней практически постоянно.
— Она знает, зачем это нужно?
— Нет.
— Ты не рассказал ей?
— Я отвечаю только на те вопросы, которые она мне задает!
Взгляд глаза в глаза. И разница в росте не мешает. И даже разница в возрасте, кажется, перестала существовать! Зуру вспомнил, как несколько дней назад в разговоре с его отцом он назвал Ледя мальчиком. Хозяин тогда вслух ничего не сказал, только искривил губы в своей обычной холодной усмешке. Сейчас Зуру понял, что больше он не будет так его звать. Он никогда не был дураком, а это глупо называть мальчиком того, кто достаточно взрослый и достаточно сильный, чтобы собирать собственную стаю.
* * *
Шестой день после инициации.
Проводив старого оборотня, Ледь вернулся в спальню. Но сначала он завернул в одну из малых гостиных. Поэтому в комнату он вошел уже не с пустыми руками и даже не с подносом с завтраком, как делал это довольно часто. Он принес с собой кифару — четыхструнную красавицу с изящно изогнутой декой — единственный музыкальный инструмент, на котором он умел играть. Кстати, учился он именно на этой. А уехав в Махейн, оставил ее здесь. Она послушно ждала его все это время, и сегодня утром, когда его пальцы вновь прикоснулись к ней, ему показалось, она узнала его. Деревянный лакированный корпус был удивительно теплым, а струны отозвались едва слышным звоном, когда он взял ее в руки. Еще вчера вечером он не помнил о ней, и Ледь не знал, почему именно после разговора со старым оборотнем ему вновь захотелось услышать, как она запоет под его пальцами.
А Занила уже не спала, когда он вошел в спальню. Она лежала на животе посреди кровати, завернувшись в смятое покрывало, разбросав вокруг себя подушки и положив голову на скрещенные руки. Ее глаза были открыты, но взгляд не двигался. Она, не моргая, смотрела в одну точку прямо перед собой. И Ледь, кажется, знал, что видит она совсем другое место, а точнее — другое время.
Оборотень присел на кровать, осторожно положив кифару на пушистый ковер у ног. На этот раз ему показалось, что она звякнула обиженно. А Занила и вовсе никак не отреагировала на его появление. Ледь забрался дальше на кровать и наклонился над ней. Осторожно отодвинул с ее спины покрывало и, едва касаясь, самыми кончиками пальцев провел вдоль линии позвоночника. Она вздохнула и слегка пошевелилась, отзываясь на его прикосновение, длинные серебристо-светлые ресницы моргнули, разрушая хрустальную сосредоточенность взгляда. Непослушные немного спутанные волосы окончательно сползли на бок, открывая совершенные линии ее спины, словно приглашая коснуться. Или, может быть, это Ледь не мог устоять? Опершись руками с обеих сторон от ее плеч, он медленно опустился, прикоснувшись губами к ее шее, прижавшись грудью к ее спине. Занила глубоко вздохнула и потянулась. Ледь почувствовал, как двигаются ее сильные мышцы.
— Тебе не тяжело? — спросил он совсем тихо, скорее просто выдохнул, заставив пошевелиться волосы на ее затылке. Рука Занилы, изогнувшись, скользнула по его руке, снизу вверх, сминая тонкий темный шелк рубашки, добралась до его шеи, крепче прижала его к себе, зарылась ему в волосы, спутывая пряди, которые он так тщательно собирал в хвост.
— Мне хочется завернуться в тебя как в теплое одеяло...
— Что тебе такого приснилось на этот раз? — по тому, как замерли пальцы, перебиравшие его волосы, Ледь понял, что угадал с вопросом.
— Все то же самое: лес и оборотни, — она ответила, но перед тем, как снова зазвучал ее голос, была пауза. Совсем короткая. Но все же слишком длинная, если действительно приснилось "то же самое". Ледь не стал спрашивать: когда она решит рассказать, она сделает это. Вот только ее рука скользнула прочь от его волос, пальцы смяли плотный шелк покрывала, заставляя жалеть и о том заданном вопросе... — Я, кажется, начинаю понимать, зачем вообще нужны эти сны: ко второй неделе я действительно научусь бегать на четырех лапах!
— Интересно! — Ледь скатился вбок и улегся рядом с Занилой.
— Что? — она повернулась, заглядывая ему в лицо, но по-прежнему не поднимая головы с вновь скрещенных рук.
— Я заметил, — объяснил Ледь, — что ты сказала "неделя". На севере Махейна говорят "седмица"!
Глаза Занилы, сейчас казавшиеся темно-серыми, внимательно изучали его лицо, словно она пыталась понять, что на самом деле скрывается за его словами. Потом она все же ответила. Может быть, потому, что его замечание было абсолютно искренним.
— Я привыкла, пока жила в Догате. Я провела там пять лет, — она вдруг усмехнулась своим собственным словам. — Измеряя года, я теперь говорю "лет", а не "зим".
— А чем ты занималась в Догате?
В ответ еще одна усмешка и недоуменно изогнутая бровь:
— Была рабыней! — Занила приподнялась на локтях и села. В другой раз она, наверное, вовсе не стала бы отвечать на такие вопросы, даже задаваемые Ледем. Но сегодня уж лучше рассказывать о собственной жизни, чем об очередном сне, так отличавшемся от всех предыдущих! Она вообще не знает, сможет ли когда-нибудь описать словами то, к чему прикоснулась. Решится ли она произнести вслух то, что ей позволили почувствовать?
— А как тебе удалось попасть в годрумский цирк? — "удалось" Ледь произнес с иронией: однозначно, годрумский цирк — это не то место, куда рабы попасть стремятся!
— Не захотела выполнить то, что приказал очередной господин.
— Не расскажешь об этом?
— Уже рассказала! — пожатие плечами, полное искреннего недоумения. И Ледь сдается и задает уже совсем другой вопрос:
— Ну, а о том, как стала рабыней?
Занила замерла. Ледь заметил, как напряглись мышцы под ее тонкой, почти прозрачной кожей. Паутина серебристо-светлых ресниц скрыла глаза, когда она опустила их. И проследив за направлением ее взгляда, он заметил, как судорожно сжались ее пальцы, комкая шелк покрывала.
— А если бы я сказала, что родилась рабыней, ты бы не поверил мне? — не просьба, и не вопрос, и даже не констатация факта! Эмоции словно жидкий металл перетекают из одной формы в другую. Ей даже не нужно подымать глаз: сейчас, кажется, можно утонуть в серебре ее голоса!
— Даже среди людей вряд ли найдется тот, кто, увидев тебя хоть раз, поверил бы в эту историю! — Ледь хотел усмехнуться, но получилась лишь улыбка, мягкая и совсем немного грустная.
— Моих родителей убили, — по тому, как напряженно замолчал Ледь при звуках ее голоса, Занила догадалась: он не слишком-то верил, что она все же расскажет. Что ж многого она и не собирается говорить. В любом случае ей нужно придумать историю, в которую верили бы. Хотя бы люди. Но пробовать лучше на высшем оборотне. — И не только родителей, но и всю семью. Вообще вырезали всю деревню. А я выжила. Только стала рабыней, — голос звучит ровно, и эмоции точно отмеренными каплями просачиваются сквозь него. Не больше — лишь столько, сколько сможешь вынести сама. И не врать! Все, что она сказала, чистая правда. Может быть, поэтому рассказ получился таким коротким? А что еще она могла произнести вслух?! Что ее родных убил его отец со своей стаей, устроив в деревне кровавую охоту? Что она так и не знает, почему она сама жива? Что последние восемь лет у нее только одна цель — найти и убить того, кто сотворил такое с ее жизнью? Еще месяц назад она верила, что сделает все, чтобы ни одного Хозяина Леса не осталось в этом мире!.. Теперь она уже в этом не столь уверенна. Смерти одного оборотня она уж точно не хочет... Нет, это она не о себе.
Ледь, не отрываясь, смотрит на нее, словно ждет, что она продолжит рассказ. Что ж, кое-что еще можно сказать.
— Я решила, что найду и убью того, кто уничтожил мою семью, — она говорит об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Даже не говорит — упоминает в дополнение к своему рассказу!
— И как, нашла? — Ледю удается задать вопрос таким же ровным и спокойным голосом.
— Почти! — легкая усмешка, на секунду тронувшая изящно очерченные губы, прекрасно сочетающаяся с тоном, которым произносились предыдущие слова. А вот с самими словами...
— Эта твоя цель помогла тебе выжить, когда ты попала в рабство, — в голосе Ледя звучит неуверенность. Или, может быть, это он задал вопрос? — Я представляю, как тебе было тяжело. Но у тебя ведь действительно не было выбора!
— Ничего ты не понимаешь! — серые глаза, впившиеся в его лицо, цветом больше не напоминают холодную воду, скорее расплавленный металл. — Выбор есть всегда! Хотя бы всего из двух вариантов: жить или умереть! Я выбрала жизнь. И рабство.
"И Хозяина для себя тоже выбрала сама..."
— А тяжело было только в самом начале.
"Пока невозможно темные насмешливые глаза на залитой кровью кошачьей морде я видела ярче, чем все окружающее..."
— А потом жить — превратилось в привычку, — последнее она произнесла, снова не глядя на него. А Ледю вдруг нестерпимо захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, накрыть своей ладонью ее пальцы, бездумно разглаживающие складки покрывала. Только он уже знал вопрос, который вернет ее к реальности ничуть не хуже, чем его прикосновения. Определенно, старый наставник мог бы гордиться своим учеником!
— А когда ты стала магом? Ну, в какой момент ты заметила свои способности?
Занила пожала плечами. На секунду ей захотелось так и оставить этот жест единственным ответом на слишком сложный вопрос, оставить молчание белым дымом таять в воздухе... Она так и не знала, почему вдруг произнесла:
— В тот самый день, когда погибли все мои родные, — может быть потому, что каким-то из чувств, не доступных людям, она ощущала сияние силы, исходящее от Ледя и прикасающееся к ее собственному кружеву. Как обещание ласки, перед которой невозможно устоять. А разговор — лишь повод, чтобы быть рядом, и слова не имеют значения. Она согласна говорить и дальше. Она, кажется, вообще на многое готова, лишь бы не разрывать прикосновение кружев и рук, потому что он все-таки накрыл ее ладонь своею. — Я тоже была тяжело ранена в тот день. И когда потеряла сознание, я вдруг увидела серебристо-серый огонек, из которого постепенно сформировалось мое кружево. Через какое-то время я пришла в себя, а ран на моем теле уже не было, — она замолчала, внимательно следя за выражением глаз Ледя. Она ждала, что он скажет что-нибудь о ее истории, задаст какие-нибудь уточняющие вопросы, но он лишь задумчиво покачал головой:
— Я с детства собирал все, что мне удавалось разыскать о древних магах. Но я нигде не встречал никаких упоминаний об их инициации. Это одна из самых больших тайн — существовал ли у них какой-либо ритуал пробуждения их силы, аналогичный нашему?
— Я вряд ли чем-то смогу тебе помочь, — на этот раз усмешка Занилы была полна горечи. — Истекая кровью на заснеженной лесной поляне, я, знаешь ли, не воспринимала все происходящее как инициацию!
Ледь крепче сжал ее пальцы и потянулся прикоснуться и ко второй руке, но она по-прежнему не смотрела на него, словно перестала ощущать его прикосновения. Ему довольно часто по утрам бывало трудно вернуть ее из чересчур реальных снов, а теперь еще и ее собственные воспоминания... И ее руки казались очень холодными, словно она была всего лишь человеком или будто снова оказалась в зимнем махейнском лесу.
— Что для тебя счастье? — ему все-таки удалось заставить ее посмотреть на себя. В ее глазах цвета зимней воды плескалось недоумение, словно она сомневалась, правильно ли расслышала его.
— О чем ты говоришь?
— Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. И чтобы подумала о чем-нибудь более приятном! Расскажи мне, что для тебя счастье?
Она усмехнулась. А Ледь вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание: он только сейчас понял — она почти никогда не улыбалась! Но зато практически любую из известных эмоций она могла выразить усмешкой. Даже счастье, о котором он ее спрашивал.
Она усмехнулась, потому что они теперь, кажется, уже вдвоем готовы были говорить о чем угодно, лишь бы не было повода выходить из этой комнаты, заменившей собой целый мир. Они оборотни, и время не властно над ними. А они и вовсе заставили его остановиться!
— Счастье — это день. Это свет солнца, слишком яркий для глаз, — она не отрывала взгляда от его лица, позволив в призрачной, изменчиво-серой глубине отразиться всему тому, о чем она говорила, и позволив ему это увидеть. — Это тепло, которое ощущаешь всей кожей. Это берег моря и песок под ногами. Счастье — это блики солнца на воде.
Ледь выпустил ее руки и, спустившись с кровати, сел на пол, подняв оставленную там кифару. Он пристроил ее на коленях, пальцы привычно пробежались по струнам. Он слегка наклонил голову, прислушиваясь к таким знакомым ощущениям и к первым, полившимся из-под пальцев звукам.
— Теперь ты расскажи мне, — голос Занилы заставил его вновь посмотреть на нее, но пальцы продолжали перебирать струны, извлекая тихую мелодию.
— Что для меня счастье?
— Нет, — она покачала головой, словно чтобы придать больше значимости собственным словам. — Расскажи, как высшие оборотни переносят через обращение оружие и одежду.
