— Там есть движущиеся части?
— Это хороший вопрос, и ответ снова таков: мы не знаем — нашего разрешения недостаточно, чтобы понять это. Но вот в чем дело: независимо от того, движется какая-либо часть Мандалы или нет, все это должно самообновляться или находиться в постоянном ремонте. Независимо от того, сколько ей — десять тысяч или десять миллионов лет, — она должна восстанавливаться сама. Если бы мы вырыли такие каналы на нашей собственной Земле, даже с использованием лучших материалов, имеющихся в нашем распоряжении в настоящее время, неужели вы думаете, что они прослужили бы больше нескольких тысячелетий без технического обслуживания?
— Может быть, она даже не такая уж старая.
— Очень сомневаюсь, что она была построена на протяжении всей человеческой истории. Учитывая возраст галактики, возраст других звезд и планет... это было бы невероятным совпадением, не так ли? Что кто-то создал эту штуку, а мы просто случайно развили цивилизацию и средства для ее обнаружения на мгновение позже?
— Вы думаете, она намного старше.
— Да, но и не сотни миллионов лет. Крусибл обладает тектоникой плит, как и наша собственная Земля. Массы суши перемещаются по ее поверхности. Мы прослеживаем их переплетающиеся береговые линии и делаем вывод о том, где они когда-то соединялись, например, в Африке и Северной и Южной Америке. Ни одна конструкция таких размеров не смогла бы выдержать перемещение плит без деформации или разрушения. Геометрическая симметрия Мандалы настолько совершенна, насколько мы можем измерить с помощью наших современных методов. Она не может быть намного старше десятков миллионов лет. Что, я признаю, все еще не дотягивает до космических масштабов.
Джеффри чувствовал себя так, словно он шагнул с ментального обрыва и все еще падал. Мудро это или нет, но он отвергал любую мысль о том, что Аретуза может лгать. Это было реально — или, по крайней мере, она верила, что это так. Окулар обнаружил нечто эпохального значения, одно из двух или трех самых важных открытий в истории человеческого рода, и он был в курсе этого почти с самого начала. Грандиозный и потрясающий мир, как назвала это Аретуза. Это, он был вынужден признать, не было преувеличением.
Это знание изменит все. Рано или поздно мир узнал бы об этом, и с этого момента... каждая мысль, каждое действие, каждое желание и амбиция были бы неизгладимо окрашены этим открытием. Как могло быть иначе? Где-то там был другой разум, достаточно близкий, чтобы к нему можно было прикоснуться. И даже если бы его обладателей сейчас не было, то само существование творения их рук было бы достаточным чудом, чтобы коренным образом изменить взгляд человечества на Вселенную.
Что ж, возможно. Мир достаточно легко усвоил головокружительные уроки современной науки, не так ли? Реальность была уловкой познания, иллюзией, сотканной мозгом. Под кажущейся прочной оболочкой мира скрывалась шипучая нереальность квантовой механики, проявляющаяся на искаженном и сюрреалистическом пейзаже Сальвадора Дали. Призрачные миры отделялись от настоящего с каждым принятым решением. Сама вселенная однажды закипит до абсолютного энтропийного застоя, абсолютного и буквального конца самого времени. Никакое действие, никакое воспоминание о действии, никакой след воспоминания не могли бы длиться вечно. Каждое человеческое деяние, от мельчайшей доброты до величайшего художественного достижения, в конечном счете было бессмысленным.
Но это было не так, как если бы люди ходили и думали об этом, когда у них были любовники, с которыми можно было встретиться, меню на выбор, дни рождения, которые нужно было запомнить. Будничные заботы обычной жизни каждый раз превосходили чудеса. Смерть Юнис была семидневным чудом, и то же самое можно было бы сказать об открытии Окулара, когда оно станет достоянием общественности. Может быть, чудо на семь месяцев или семь лет, — снисходительно подумал Джеффри. Но рано или поздно все стало бы как обычно. Экономика будет расти и падать. Знаменитости будут приходить и уходить. Были бы политические скандалы, даже случайные убийства. И знание о том, что человечество не одиноко во Вселенной, было бы так же важно для большинства, как знание о том, что протоны состоят из кварков.
Но все же... Это не означало, что это не было важным, что это не было потрясающей привилегией — быть одним из первых, кто узнал.
Почему Аретуза считала, что он заслужил эту привилегию, или что он должен был сделать для нее взамен, оставалось совершенно отдельной загадкой.
— Простите мой скептицизм, но... — отважился он. — Вы абсолютно уверены, что это не может быть естественным явлением? Я имею в виду, подумайте о муравейниках... ульях. У них есть структура, организация, которые могут подразумевать сознательное намерение. Даже геологические или химические процессы могут создать иллюзию дизайна.
— Хорошо, что у вас есть сомнения, но я не думаю, что вы уже рассмотрели все варианты. Это на порядок больше — нет, на два или три порядка сложнее, чем все, на что способна природа. Это планета, похожая на Землю, Джеффри. Ее погодные условия и химический состав поверхности подчиняются предсказуемым правилам. Есть только один вывод, который заключается в том, что Мандала была создана. Это искусственное, и оно было создано для того, чтобы его видели. Люди... существа... которые сделали это — они бы точно знали, насколько они заметны. Они бы знали, что такие приборы, как Окулар, способны видеть их с расстояния в десятки световых лет. И все же они делали это, прекрасно зная, что другая цивилизация сможет обнаружить дело их рук. Это было сделано намеренно. Это было сделано для того, чтобы все видели.
— Как визитная карточка, — сказал Джеффри.
— Или, возможно, приглашение держаться подальше. Территориальный маркер. Возможно, это полезный предупреждающий знак, например, символ радиации или биологической опасности. Я не знаю. Я думала об этом образе в течение нескольких месяцев и до сих пор не продвинулась с ним ни на шаг. Окулар продолжит мониторинг Крусибла, и соотношение сигнал/шум улучшится... но есть предел тому, что мы можем узнать отсюда. Нам придется подобраться поближе.
— Вы имеете в виду пойти туда?
— Если на это уйдет тысяча лет, это в наших силах. Не смотрите так удивленно, Джеффри, я считала, что у вас больше воображения, чем сейчас.
Он вздрогнул, потому что это было неприятно, как если бы с ним разговаривала его бабушка.
— Только на то, чтобы добраться до Юпитера, уходят месяцы.
— Но зеленый расцвет уже требует от нас, чтобы мы изобрели средства для пересечения межзвездного пространства. Мы уже находимся на этом пути. Если Крусибл — это стимул, который приблизит эту цель, пусть будет так.
— Вы сказали, что это открытие было сделано в конце прошлого года.
— Это верно.
— Это тоже примерно в то время, когда умерла моя бабушка.
— И вам интересно, был ли... шок от этого тем, что подтолкнуло ее к краю пропасти?
Джеффри сомневался, что во вселенной есть что-то, способное шокировать его бабушку. — Или что-то в этом роде, — допустил он.
— Она была удивлена, как и следовало ожидать. До краев набита вопросами. Наводящие, проницательные вопросы. Острая до конца, ваша бабушка. Но как только она усвоила новость, как только она расспросила меня достаточно, чтобы удовлетворить свое любопытство, это было почти так, как если бы она решила выбросить все это из головы, как будто это действительно было не так важно, просто то, о чем мы говорили, чтобы скоротать время. Как будто открытие разума где-то еще во Вселенной имело не большее значение, чем, скажем, новость о том, что наш общий знакомый умирает от какой-то очень редкой болезни. Я сообщила ей самую удивительную новость, какую только можно вообразить, раскрыла ей секрет, известный на тот момент только мне, и она была поражена, а затем просто заинтересовалась и, в конечном счете, встала в тупик. — Аретуза помолчала. — Именно тогда я начала задаваться вопросом, не пошло ли что-то не так с ее головой после стольких лет уединения. Неужели она утратила способность по-настоящему удивляться, потому что с ней так долго не случалось ничего поразительного? Но как кто-то мог стать таким пресыщенным?
— Основываясь на том, что я знал о ней, все, что вы мне только что рассказали, имеет полный смысл. Она была эмоционально отстранена, отрезана от всего, что раньше имело для нее значение. Я не уверен, что в конце концов ее что-то волновало.
— Все еще остается фактом, что ее смерть наступила так скоро после моего визита.
— Это может быть совпадением.
— Я бы согласилась, если бы был хоть один признак того, что она каким-то образом больна, теряет контроль над жизнью.
— Вы связывались по чингу. Это означает, что вы видели все, что заставлял вас видеть прокси. Может быть, ей было хуже, чем она показывала.
— Это возможно, — согласилась Аретуза. — Но даже если бы она была больна, меня все равно беспокоит время. Я показываю ей снимки Крусибла, и через несколько недель она умирает? После ста тридцати лет жизни? — Пауза. Затем: — Вы были там с тех пор, как она умерла? В Зимнем дворце?
— Только не я. Один Мемфис — вы бы назвали его нашим слугой. Он с семьей много лет и единственный из нас, кто все еще общался с Юнис лицом к лицу, хотя он и не Экинья.
— Мне бы очень хотелось поговорить с Мемфисом. Звучит так, как будто он знал ее лучше, чем кто-либо из вас.
— Удачи вам с вытягиванием из него побольше информации. Мемфис точно не из тех, кто разбалтывает секреты.
— Потому что ему есть что скрывать?
Джеффри рассмеялся. — Сомневаюсь в этом. Но Мемфис был верен ей, когда она была жива, и он не собирается внезапно меняться теперь, когда она мертва.
— И вы уже говорили с ним о Юнис?
— Я спрашивал его о том и о сем, но он не из тех, кто предает доверие. Что бы ни произошло между ними, боюсь, это уйдет в могилу вместе с Мемфисом.
— Если только вы не проведете собственное независимое расследование.
— У меня на самом деле есть жизнь, которой я бы очень хотел заниматься. Я ученый, а не специалист по копанию в личных семейных делах.
— Конечно, вы понимаете, что сейчас речь идет не только о вашей семье, Джеффри. Вы правы, когда указываете, что я связывалась только с Зимним дворцом. Учитывая мои обстоятельства, это было неизбежно. Но вы могли бы побывать там лично, не так ли?
— Для этого уже поздновато.
— Я думаю о вещах, которые она, возможно, оставила после себя. Записи, свидетельства. Объяснение ее смерти. Вам следует побывать, пока еще есть шанс сделать это.
— Зимний дворец стоит там уже несколько десятилетий. В ближайшее время он никуда не денется.
— По этому поводу у вашей семьи могут быть другие соображения.
Справа от Крусибла появился текст. На мгновение слова на китайском языке повисли в воздухе, прежде чем его глаза обеспечили слой визуального перевода.
Это был запрос на "утилизацию заброшенного имущества". Объектом, о котором шла речь, было свободно летающее жилое сооружение со стабилизацией в осевом направлении, более известное как Зимний дворец. Запрос поступил от Экинья Спейс в Управление окололунного космического движения Организации Орбитальных Наций.
Он был представлен 12 февраля.
В тот день, когда он вернулся с Луны. В тот день, когда он вручил перчатку кузенам.
— На вашем месте, — сказала Аретуза, — я бы не стала ждать слишком долго, прежде чем заглянуть туда. Конечно, если вам понадобится какая-либо помощь в этом, вы знаете, кому позвонить.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Даже при максимальном увеличении Санди не смогла разглядеть дальний конец линии канатной дороги. Это было плетеное паутинное волокно, натянутое между опорами. С дальнего края Кроммелина надвигалась пыльная буря, и все, что она могла сейчас видеть, — это линия, подвешенная, как в фокусе, прежде чем исчезнуть в стене вздымающейся пыли.
Вагон, размером с восемь соединенных вместе контейнерных модулей имел два этажа, роскошную прогулочную палубу и небольшой ресторан. В нем толпилось по меньшей мере сотня человек, и места оставалось в обрез. Голема на машине не было — если только у него не было чужого лица, а разведка Панов предполагала обратное, — но это не означало, что за Санди не следили, не подглядывали, не изучали досконально. Конечно, на борту были големы и прокси, в том числе, по всей вероятности, один или два теплокровных. В подобных контекстах чинг-связь показалась Санди глубоко бессмысленной. Весь смысл пребывания на канатной дороге заключался в физической близости к ландшафту. Можно было подпускать чинг-связь так близко, как хотелось, но это было совсем не то же самое, что находиться здесь, подвешенной на нити из паутинного волокна. Или она просто была старомодна? Ей было интересно, что по этому поводу сказала бы Джун Уинг.
Джитендра вернулся с другой стороны смотровой площадки, неся два кофе на пластиковом подносе. — Сейчас мы опускаемся намного ниже, — взволнованно сказал он. — Вагон опускается с главного троса — в тележке должны быть лебедки, чтобы мы могли подниматься и опускаться в зависимости от рельефа местности.
Санди приняла кофе. — Ты можешь нарисовать мне его набросок позже. Наверняка найду это захватывающим.
— Разве тебе это не нравится?
— Нравилось бы, если бы я пришла поглазеть на пейзаж. Так уж получилось, что у меня на уме есть еще пара вещей.
Хорошее настроение Джитендры было не так-то легко испортить. Потягивая кофе, он с жадным интересом изучал своих собратьев-туристов. — И ты считаешь, что это та самая машина?
— Я только что села на первую попавшуюся. Это было то, что Холройд велел мне сделать. Сказал, что наш гид рано или поздно даст знать об их присутствии.
— Прекрасно. Тогда ничего не остается, как подождать и посмотреть, не так ли?
Пейзаж, должна была признать она, был нечто. Нет, она приехала не для того, чтобы поиграть в туристку, но она пришла поиграть в то, как казаться туристкой, и это было чуть-чуть другое.
В Кроммелине для обозрения были открыты миллиарды лет древней и тайной марсианской истории, обнаженные перед небом. Со временем, в течение невообразимых и тоскливых веков после Ноя, ветер и вода наслаивали слои осадочных пород один на другой, отложение за отложением, пока они не образовали огромные и древние пласты, такие же пыльные и неприступные, как страницы какой-нибудь давно не открывавшейся книги по истории. Внутренние районы Кроммелина — достаточно широкие, чтобы целиком поглотить Найроби или Лагос — представляли собой мозаику из этих осадочных слоев. Однако здесь произошло нечто замечательное и случайное. Не так давно — эоны по человеческим меркам, простое моргание марсианского глаза — астероид или осколок кометы врезался в землю, пробурив слои Кроммелина.
Ударный элемент, чем бы он ни был, сделал осадочные отложения четкими и видимыми, обнажив их в виде грандиозной серии горизонтальных ступеней, десятки за десятками в высоту. Удивительные и терпеливые процессы выветривания потрудились над этой сценой, чтобы создать ландшафт инопланетной странности. Из темного пола поднимались плато с плоскими вершинами, пирамиды и сфинксовидные образования, многоярусные стены были очерчены аккуратными горизонтальными ступенями, как будто их вырезали лазером из фанеры толщиной в милю. Некоторые из образований были по виду как кости, что заставило Санди представить себе окаменевшие позвонки колоссальных мертвых монстров, наполовину поглощенных марсианской корой.
