Сетро отпил из своего кубка и сказал:
— Ваше имя, не входит, в то немногое, что я о вас знаю. В тени, что скрывала ее лицо, родилась улыбка.
— Друзья зовут меня Алая Леди,— сказала женщина,— мое пристрастие к этому цвету, бросается в глаза.
— Это имя мне ни о чем не говорит,— сказал Сетро,— впрочем, как хотите, оно не хуже любого другого.
— В этом нет ничего странного,— сказала она,— я уже говорила, что редко бываю в этих местах.— Она встала и подошла к окну,— но у нас с вами есть общие знакомые. Точнее знакомая. Отчасти из-за нее, я здесь.
Ветер снаружи зашумел в сосновых ветках, ткнулся в оконное стекло и полетел дальше. Сет стиснул в кулаке кубок.
— Скале,— сказал он, и голос его дрогнул.
Женщина у окна обернулась к нему.
— Скале?— она покачала головой,— нет, боюсь, что нет. Я говорю о моей дочери, о Велианоре.
— Велка? Ваша дочь?— Он не смог скрыть удивления, даже не стал пытаться,— ее мать была простой крестьянкой, в одном глухом тупике. Она умерла от морового поветрия. Во всяком случае, так говорит ее брат.
Женщина вернулась к столу. Она двигалась настолько плавно, что это казалось неестественным. Она словно перетекала по комнате.
— Мальчишка меня не интересует,— Она оперлась о стол руками и склонилась над свечей,— отдай мне девочку. Она моя.
Тень отступила, и Сет увидел тонкие губы на бледном лице, прямой нос и глаза с красными зрачками. Он бросил быстрый взгляд на свой меч, что мирно висел на стенке, упрятанный в ножны. Женщина улыбнулась, дав понять, что этот взгляд замечен и понят.
— Вы были бы прекрасны, не будь вы вампиром,— сказал Сетро.
— Перестань, огнерукий,— она улыбнулась шире, на миг, показав ему острые клыки,— ты начал хорошо,— давай же не будем опускаться до пошлой поножовщины. К тому же, твой меч тебе не поможет. Я из числа высших.
Сетро согласно кивнул.
— Знай, я об этом раньше, не предложил бы тебе серебряный кубок,— сказал он.
Алая Леди протянула руку к бутылке и отпила прямо из горлышка.
— Керра-Герез,— сказала она,— не меньше семнадцати лет. Большая редкость. Спасибо.
Сет пожал плечами.
— Не стоит. На Эспефе раритеты не редкость, скорее банальность. Но зачем же так. У меня найдется и золотая посуда.
— Не вставай, не надо,— она двинулась вокруг стола, чтобы встать между Сетро и его мечем.
— Перейдем к угрозам?— спросил он, и вино в стоящих на столе кубках, вспыхнуло оранжевым огнем.— Я могу даже воду заставить гореть, не то, что вампира.
— Может быть,— сказала она,— а может, и нет. Верни мне девочку и между нами не будет вражды. А может быть, кто знает, у нас с тобой найдется и что-то общее. Всякое случается, в мирах великой тропы. Заглядывать в будущее, и трудно, и бессмысленно, может когда-нибудь, признательность Алой Леди пойдет тебе не пользу.
— И правда,— ответил Сетро,— бывает всякое. Бывает, что высший обратит, для забавы понравившуюся ему девчонку, и не просто обратит, а сделает приемышем, приобщит, так сказать к высшему братству, к таинствам, что там у них еще? У этих высших.
Сетро поднял кубок и отхлебнул горящего вина. Кубок конечно не меч, но хоть какое-то серебро.
— А еще бывает,— продолжил он,— что, обратив девчонку, высший, позабавившись, бросает ее одну. Беспомощную, не понимающую ничего, не осознающую перемены, произошедшей в ее жизни. Одну, на ужас родственникам, на презрение, на ненависть, на крестьянские вилы и цепы, на костры иерархов.
Какой ни будь более благодушный и милосердный высший, наверное, сам нанизал бы девочку на кол, но не тот о ком мы говорим. Наш высший кинул ей серебряную монетку, за забаву, и ушел, своей вампирячей дорогой, даже не рассказав, как ей теперь себя вести, к чему стремиться, и чего опасаться.
Ты права, Алая Леди, странные вещи порой случаются на великой тропе.
— Ты хочешь выдавить у меня слезу, своими святочными побасенками?— сказала она,— напрасные старания. Видишь ли, я живу очень долго. Гораздо дольше, чем ты можешь даже мечтать. И за свою долгую, долгую жизнь, я наслушалась столько подобных историй, что они совершенно перестали меня трогать. Даже та, о больном мальчике, умирающем от холода в канун праздника зимнего солнцестояния, даже та, где говорится о немом крестьянине, что собственноручно утопил свою собачку — единственное существо, которое он любил, и которое любило его. Да, да, даже история о девочке, брошенной на произвол судьбы бесчувственным красноглазым монстром, представь себе, меня ничуть не задевает. Я слышала их великое множество. Если хочешь, могу рассказать тебе несколько из них. Например, о воине, который любил одну девушку. Он дал ей все, что имел и что мог дать, а она бросила его, ради сытой жизни с каким-то богатеем в провонявшем мазутом техномире. Хочешь услышать эту историю? Но нет, пожалуй, это тебе будет не интересно. Послушай лучше о том, как некая леди, спасаясь от врагов, встретила крестьянскую девочку. Враги наступали ей на пятки, и леди не надеялась вырваться из западни. Алые рыцари, что сопровождали ее, жертвовали собой, чтобы задержать погоню, и гибли один за другим. Леди была в отчаянии, с ней остался только небольшой эскорт, и девочка, нанятая проводником. Иерархи не отставали, и гибель была неизбежна. Ты уже догадался, что эта леди была вампиром? А надо тебе сказать, что вампиры не могут размножаться, как вы однодневки. Наши женщины не рожают. Единственный способ продолжить род, это обращение.
Сетро кивнул.
— Знаешь? Что ж, прекрасно. Так вот эта леди не надеялась спастись, и решилась на отчаянный шаг. Она обратила девочку, что бы остался в мире след после нее. Потомок. Приемник. Ищейки иерархов не учуют новообращенную, и она сможет спастись. А леди будет не так тоскливо умирать. Вот так, эта леди бросила на произвол судьбы свое дитя. Не правда ли, очень душещипательная история. Можно рассказывать бездельникам на ярмарке. Дармовая выпивка гарантирована.
Сетро промолчал.
— Достань, пожалуй, свою золотую посудину,— сказала она,— у меня в горле пересохло, от этих рассказов.
Сетро принес золоченый бокал и наполнил его вином из бутылки. У него была возможность дотянуться до меча, но он не стал.
— Твое здоровье, Сет огнерукий,— она подняла бокал и выпила,— тебе понравилась моя сказка?
— Понравилась.— Сказал он,— но сказки можно рассказывать долго. Про собачек, про воинов, про вампиров. Сказки не смогут изменить действительность — только приукрасить ее. Леди потеряла своего приемыша, и тут ничего нельзя поделать.
— Так категорично?— сказала она.
— Твое здоровье, Алая Леди,— поднял бокал Сетро.
— Ты думаешь, я удовлетворюсь этим твоим упрямым "нет" и лицемерным тостом? Мне стоило больших трудов, разыскать ее. Я десяток раз рисковала жизнью. Мне мало простого "нет". Мне нужна Велианора. Она моя, и этого тоже не изменить никакими сказками. Она вампир, и принадлежит мне. Мне и моему народу. У тебя же, есть только два пути. Ты можешь отдать ее мне, и рассчитывать на мою вечную признательность и помощь. Это лучший вариант, для нас обоих. Или тебе придется убить ее, а это будет не просто. Как ты, наверное, понимаешь, в этом случае, я не останусь в стороне, а справиться со мной будет не легко, даже всей вашей банде бродяг и гробокопателей что околачиваются в этом городишке.
— Ты опять права,— сказал Сетро и вновь наполнил кубки,— она вампир и этого не изменить, трансформация не обратима, я выяснял у специалистов.
— Ну, надо же!— усмехнулась Леди.
— Да. Но знаешь, она никогда не мечтала быть вампиром. У нее не спрашивали, когда отнимали ее прежнюю жизнь, когда ставили крест на ее детских мечтах и желаниях. Она была человеком. И пусть вы зовете нас однодневками, но свое краткое существование, она не собиралась менять, на вашу кровавую вечность.
— Никто и никогда не спрашивает у ребенка, хочет ли он рождаться. Его просто рожают,— сказала она,— просто потому, что спрашивать некого. Вампирки Велианоры еще не было на свете, чтобы я могла спросить ее, хочет ли она жить. А спрашивать у однодневки? Глупо. Что может знать мотылек, о вечности? Высшая Велианора появилась на свет, остальное уже не имеет значения. Теперь она нуждается в должном воспитании и обучении. При всем моем уважении, ты с этими задачами, не справишься. Ты даже понятия не имеешь, ты даже представить себе не можешь, что, значит, быть вампиром.
-Глупо спрашивать у однодневки,— сказал он,— но ты сидишь здесь, в моем доме, Леди, пьешь со мной вино, и разговариваешь. Не глупо ли? Но ты права, я не знаю, что, значит, быть вампиром, да и не хочу знать. Но я немного знаю, как быть человеком, и надеюсь, что у меня получится научить этому девочку. Пусть теперь она и вампир.
Я знаю, это глупо. Что может знать мотылек о вечности? Но я не хочу верить, что для нее все потеряно. Она была человеком, до того как стала вампиром, а я постараюсь, чтобы она стала им вновь. Пусть даже она при этом останется вампиром.
-Ты удивил меня, огнерукий,— сказала Алая Леди. Она поставила кубок на стол, и подошла к окну, встав к Сетро спиной.— Удивил и позабавил. А ведь я казалось, всякое видала на своем очень долгом веку. Впрочем, не буду повторяться. Значит, ты хочешь научить ее быть человеком. Научить высшую, быть мотыльком. Браво, ты сам не замечаешь, как беспомощно это звучит?
Что ж, попытайся. Научи ее. Я даже дам тебе несколько советов, если ты не против. Сначала научи ее убивать. Убивать своих, люди особенно в этом сильны. Потом научи ее зависти, ненависти ко всему, что люди не понимают, ко всему, что от них отличается. Когда она это освоит, покажи ей, как надо предавать друзей и близких, как использовать тех, кто любит. Как вожделеть, как бояться себя и других, как продавать истину за деньги, и заключать сделки с совестью. Научи ее "быть как все", а под конец, научи ждать старость, и встречать беспомощную смерть. Ты считаешь, она будет тебе благодарна, за эту науку?
-Ты погружаешься в болото софистики,— сказал Сетро.— Так ли необходимо изрекать гневные истины, и клеймить позором человеческий род? Я и сам человек. О наших недостатках сказано уже столько, что даже ты, с таким богатым жизненным опытом, не сможешь поразить меня чем-то новым. Впрочем, о наших достоинствах сказано не меньше. Давай же бросим эти упражнения в риторике. Кстати, мне не нужно учить ее убивать. Благодаря тебе, она уже отлично это умеет. Не как человек, как вампир.
-Человек,— сказала Алая Леди, глядя во двор, заросший бузиной и полынью, и на пустую улицу за забором.— Ты ведь все понимаешь, но сам себе боишься признаться. Я здесь, разговариваю с тобой, пью твое вино, как раз потому, что ты не человек, огнерукий. Ты изменен криптом, тебе подвластна одна из стихий, ты не стареешь, смерть придет к тебе внезапно. Ты был человеком, но легко отказался от человеческого, шагнув на тропу. Ты ведь не колебался, мастер Сетро, когда первый раз повернул ваш крипт. Ты с легкостью отказался от человеческого. А ведь это страшно. Я сама прошла через крипт, и я боюсь тех изменений, что произойдут со мной теперь. Не потому ли ты был столь смел, что нет ничего хорошего в принадлежности к жрущему и совокупляющемуся стаду людей? Почему же для моей дочери, ты так настойчиво ищешь человеческой судьбы? Той судьбы, от которой отказался сам.
-Опять софистика. Я был человеком, им и остался. А ты зря боишься изменений. Не раз и не десять надо пройти криптом, чтобы они проявились. Вернись к себе на родину, забудь о тропе, и не опасайся изменений. Я и сам не представляю, как крипт может изменить вампира.
-Что ж,— сказала она, и Сетро увидел ее усмешку, отраженную в пыльном оконном стекле,— называй себя человеком, это не изменит истины. Однажды она постучит в твою дверь. Будь готов к этому, потому что она войдет как хозяйка. Кстати, не вежливо называть нас вампирами. Такие как я зовутся высшими. Есть еще алые рыцари, и прочие, дети ночи.
-К чему ты ведешь?— спросил Сетро.
-К тому, что как бы не были благородны твои помыслы, ты не в состоянии вернуть Велианоре человеческую судьбу. Ты сам распрощался с ней. Даже если ты вылезешь из кожи вон, она уже не вернется в свою чахлую деревню, не научиться прясть шерсть и доить коз. Ей не выйти замуж за темного крестьянина, и не нарожать десяток детей, половина из которых погибнет в младенчестве, у нее на руках. Ей уже не постареть за тяжелой работой, между печкой, колодцем и коровником. В ее судьбу уже вмешались. Вмешались я, и ты. Я изменила ее природу, а ты провел ее через крипт, и изменил еще больше. А теперь с глупым упрямством пытаешься запихать вылупившегося птенца, обратно в скорлупу.
-Разговор грозит затянуться,— сказал Сетро.— хочешь еще вина?
-Ну почему же ты так упрям,— сказала она.— Ты взял на себя ответственность за нее? Это я могу понять. Но почему ты стремишься вылепить из нее свое подобие? Ты не производишь впечатления человека страдающего узостью мышления. Старик счетовод, подзатыльниками заставляет сына щелкать костяшками счет, не обращая внимания на то, что мальчишка, как молодой бог играет на флейте. Дело в этом? Ты доволен своей судьбой, и думаешь, что она будет счастлива, повторить ее? Ты ошибаешься. Ни у тебя, ни у старика счетовода, нет ни единого шанса. Или за несколько дней ты так прикипел к ней душой, что не мыслишь с ней расстаться?
-Я к ней не прикипел,— сказал Сетро.— Я разрешу твое недоумение. И долю старика счетовода, и старость между курятником и огородом, даже участь птенца, прячущегося от большого мира в расколотой скорлупе, я считаю завидней, участи одержимого жаждой крови безумца, терзающего шеи жертв в темных переулках, над сточными канавами. Жить между страхом попасть к иерархам и вечной жаждой — это ты называешь высшей судьбой?
Она рассмеялась. Покинула свое место у окна, невесомым танцевальным движением оказалась рядом с Сетро, остановилась, прислонившись облитым алой тканью бедром к краю стола. Сверху вниз, улыбаясь, посмотрела на него.
-Как же мало ты знаешь о ночном народе. Несмотря на то, что ты справлялся у специалистов. Ты, правда, думаешь, что жизнь наша так убога? Что она длится как нескончаемый кошмар, между двумя глотками крови? Ха ха... будь это так, нас скоро не осталось бы на свете. Я сама взошла бы на костер от тоски. Ты заблуждаешься так глубоко, что я потрачу большую часть ночи, пытаясь развенчать этот миф.
-Боюсь тебе понадобиться гораздо больше времени,— сказал Сетро.— Может статься тебе вообще это будет не по силам. Можно захлебнуться неискренним смехом, можно восторгаться моим невежеством, и всю ночь рассказывать мне сказки о прекрасной, насыщенной жизни ночного народа, но это не изменит сути. Жизнь вампира, это жизнь паразита. Ночной народ присосался к людям, которых ты так презираешь, как клещ к собаке. Без человека вы не можете ни жить, не продолжать род. Кто вы? Если не паразиты. Я не прав? Тогда мое невежество еще глубже, чем ты можешь представить.
-Ты переходишь к оскорблениям, мастер огня? Все слова уже сказаны, и нам осталось только в поединке отстаивать свою правоту? Чем же человек отличается от присосавшегося к собаке клеща? Может спросить об этом корову, которую ведут на бойню? Этот спор бессмыслен, как спор блохи и солитера.
