Аллел осторожно потянула руку, желая только одного — чтобы ее отпустили. — Да. И теперь тебе придется помочь мне построить настоящую машину, чтобы преодолеть Пропасть.
Лантил толкнул Аллел в грудь, его покрытая старческими пятнами рука затрепетала, как птица. — Тебе должно быть стыдно так с ней разговаривать. Разве ты не видишь, что ей больно?
Но Аллел не сводила глаз со своей матери.
Бойд медленно усмехнулась. — Ты не сдашься, не так ли? Полна решимости доказать, что я неправа. Все в порядке. При одном условии.
— Что?
— Возьми и меня тоже. Я выполнила здесь свою работу; может быть, я тоже хочу увидеть людей из Раковины... Ах...
Боль заставила ее замолчать. Лантил прижал забрызганную кровью голову дочери к своей груди.
Аллел ослабила хватку матери и пошла к своему тюфяку, чтобы приступить к осуществлению своих планов. Она лежала лицом к стене из коры.
Вся деревня собралась на запуск. Они подталкивали друг друга локтями и указывали на участки оболочки на воздушном шаре, которые сами помогали сшивать, забыв о пяти годах издевательств Бойд.
Стиснутые ремнями безопасности, Бойд и Аллел трудились у похожих на мехи топливных насосов. Огромная оболочка из коры медленно наполнялась, отбрасывая распухшие тени в тусклом утреннем свете. Аллел с опаской поглядывала на низкое Солнце. Они рассчитали время своего полета так, чтобы избежать столкновения — какой бы фантастической ни казалась такая перспектива. Но, упрямо рассуждала она, Раковина находилась за Солнцем. Они собирались лететь к Раковине. Следовательно, они могли столкнуться с Солнцем и должны были ориентироваться, чтобы избежать этого.
Ее ремни дважды дернулись, как будто просыпаясь, а затем неожиданным рывком подняли ее. Земля ушла из-под ног. Люди разразились нестройными радостными криками, а дети погнались за тенью воздушного шара. Бойд взревела и помахала им здоровой рукой. Ее искалеченная рука была привязана к снастям. — Мы отчаливаем, дочка! — проревела она.
Пейзаж открылся и поглотил сгрудившихся жителей деревни. На севере виднелся изгиб реки Атад, а за местом, где стоял их старый дом, Аллел могла видеть ледники, тянущиеся до горизонта.
Ей казалось, что она плывет в огромном безмолвном ящике. Горловина воздушного шара закрывала перевернутые облака Раковины. Она взобралась на такелаж, чтобы заняться горелками, извлекая короткие фитили из пропитанных смолой бочонков со спиртом. Глаза заливал мелкий пот. Она настояла, чтобы они обе надели стеганые пальто, несмотря на протесты Бойд; она вспомнила замерзшую льдисто-голубую птицу, которую нашла на холме Хафен другим летним днем, пять лет назад.
И, конечно же, не прошло и нескольких минут, как влага на ее шее остыла и высохла. У нее перехватило дыхание, и вскоре оно стало затрудненным. — Даже у этого чертова воздуха здесь есть Пропасть, — проворчала Бойд. — Но ты знаешь, эта сбруя натирает не так сильно, как раньше.
Аллел тоже чувствовала странную легкость; у нее было ощущение падения. Но они плавно поднимались в голубую тишину. Вскоре они были на высоте многих миль; облака растворились, когда они вошли в них. Их мир превратился в карту, похожую на Раковину, отгороженную от них; верх и низ стали симметричными, и желудок Аллел скрутило.
Скорость их подъема замедлилась. Ветер в снастях стал слабее. Судно стало неуклюжим, неустойчивым.
— Что теперь? — встревоженно спросила Бойд. — Следи за горелками.
— Да. Интересно, а если... Горелки! Быстрее!
Воздушный шар сжимался.
Они мрачно трудились, подтягиваясь к такелажу и срезая горящие фитили. Оболочка смялась над потушенными лампами.
И Бойд стала перевернутой.
Или Аллел стала такой.
Ее ремни безопасности ослабли. Принадлежности их воздушного шара перемешались. Бойд билась в воздухе, как будто тонула, но не было места, куда можно было бы оттолкнуться. Страх проступал под ее бледными шрамами.
Но Аллел поняла.
— Это середина Пропасти! — закричала Аллел, обрадованная замешательством своей матери. — Обитатели Раковины живут вверх ногами. Верх для нас — низ для них. Думали ли мы, что взлетим и ударимся о Раковину, как о потолок? Это место, где верх и низ пересекаются! — Теплый воздух вырвался из воздушного шара и коснулся ее лица. Земля и Раковина были огромными параллельными пластинами, которые одинаково вращались вокруг нее. Она рассмеялась и спикировала.
Но их равновесие в зоне невесомости было неустойчивым, и вскоре невидимые пальцы вцепились в них. Ветер свистел в спутанном такелаже, и их ремни снова натянулись. — Мы падаем назад! — разочарованно вскрикнула Аллел. Бойд изо всех сил пыталась освободить свою здоровую руку.
Теперь сопротивление воздуха почти выровняло их. Воздушный шар раскрылся, как парашют, но почти не замедлил их падение.
Бойд проревела, перекрывая ветер: — Мы должны зажечь горелки!
Они поискали кремни и обхватили фитили ладонями, чтобы защитить их от пронизывающего ветерка. Жар усилился. Бойд нажимала на топливные насосы, в то время как Аллел с трудом карабкалась по запутанному такелажу, пытаясь ухватиться за горловину оболочки, пытаясь задержать весь нагретый воздух.
Их спуск немного замедлился. Руки Аллел болели, а волосы прилипли ко лбу. Земля взорвалась неприятными подробностями, реками, холмами, деревьями и галькой...
Она катилась по невероятно твердой земле, травинки цеплялись за ее лицо. Кровь громко стучала в ушах. Воздушный шар сложился, словно раненый.
На залитом солнцем лугу мать и дочь лежали среди обломков своего космического корабля из коры.
Солнечный свет резал ей глаза. Аллел села, моргая, теребя завязанные остатки своей сбруи. Ее окружали прохладная трава и цветы; ручей вел к рощице коровьих деревьев, а горизонт состоял из холмов, покрытых вереском.
И, как это было всегда, Раковина изгибалась над всем этим, как огромный голубой шатер.
Бойд мирно спала в обрывках воздушного шара. Аллел колебалась несколько минут, смутно опасаясь реакции матери. Затем она нашла остатки разбитой горелки и разбудила мать, принеся чашку воды из ручья. Бойд неуклюже села, придерживая больную руку.
— Мы потерпели неудачу, — сказала Аллел.
— Хм?
Аллел указала на Раковину над ними. — Смотри. Мы, должно быть, отступили. Если бы мы добрались до Раковины, то увидели бы там, наверху, мир, каменный шар, окруженный этой Раковиной. И земля поднималась бы к горизонту...
Бойд хмыкнула. Чувствительная к настроению дочери, она пила молча. Она ощупала свои конечности. — По крайней мере, мы все еще целы, — проворчала она. Она огляделась. Затем — неожиданно — она усмехнулась. — Итак, мы потерпели неудачу, верно? А?
Она погрузила здоровую руку в землю, а затем потрясла ею перед лицом Аллел. — Посмотри на это! Смотри!
В центре куста был ярко-оранжевый цветок. Цветок Раковины.
Мысли Аллел плавали, как рыбы. — Теперь я действительно не понимаю...
— Мы сделали это. Мы на Раковине! Мне этого достаточно. — Затем Бойд проследила за взглядом дочери вверх, на крышу над миром. Ее глаза сузились.
Аллел медленно произнесла: — Над нами мы видим Дом, а не Раковину. И все же это выглядит так, как выглядит Раковина. Два мира завершены сами по себе, но они обернуты друг вокруг друга. Симметрия. Мы видим одно и то же — Раковину — из любого мира, в котором находимся.
Бойд проницательно кивнула. — Ну, это я понимаю. Как и мы, да? Две половинки одного целого. Нет слабого центра, нет защитной оболочки. Только мы вдвоем.
Аллел опустила глаза, сильно смутившись. Она упрямо продолжала: — Но как? Если мы на Раковине, почему земля не изгибается, как блюдце? Почему мы не видим Дом, плавающий там, как шар? Как это может быть похоже на еще одну Раковину?
Бойд издала негромкий рычащий звук и швырнула осколок горелки в траву. Всполошенно вспорхнула небольшая стайка льдисто-голубых птиц. — Ну, ты же мечтательница. Придумай ответ.
Аллел легла ничком. Она положила голову на самый обычный суглинок и посмотрела вверх сквозь два слоя облаков. Она подумала о двух мирах, каждый из которых похож на шар, но каждый обхватывает другой, как скорлупа орех. Как это могло быть?
Ее представление о вселенной рушилось, как отслаивающаяся картина "планета в коробке с молоком" на стене музея. Она представила, как достает из коробки правду...
Бойд хрипло спросила: — Ну, и что теперь?
Аллел неопределенно махнула рукой. — Починим воздушный шар и возвратимся домой. Мы должны заставить людей понять. Построить больше воздушных шаров и отправиться в старые города. Найти способ повернуть ледники вспять или починить Солнце...
Бойд смотрела мимо ее плеча. Аллел повернулась — затем быстро села.
На краю зарослей коровьих деревьев стоял мальчик. Он был одет не лучше, чем они; зубы сверкали на смуглом лице, когда он что-то бормотал им, улыбаясь, указывая пальцем и сложив ладони рупором.
Аллел озадаченно наблюдала. — Что он говорит?
Бойд расхохоталась. — Думаю, он спрашивает, каково это — жить в блюдце.
Бойд встала и с некоторым достоинством расправила обрывки своего стеганого пальто. Аллел с трудом поднялась на ноги. — Пошли, — сказала Бойд. — Давай посмотрим, умеют ли его люди готовить так же хорошо, как твой дедушка.
Они направились к мальчику через луг с ярко-оранжевыми цветами.
— Лета. Я не могу поверить, что они пали так низко. Они стали полностью зависимы от этой искусственной биосферы. Они упали до изделий из камня и дерева...
— Но они выжили, — сказала Ева. — Люди выжили, даже после эвакуации ксили. В мире, который заботился о них. Ты мог бы возразить, что это утопическое видение...
— Этот их мир с Раковиной представляет собой четырехмерную сферу. Неудивительно, что они не смогли этого понять.
Я подумал о трехмерных аналогиях. Люди Аллел были похожи на двумерных существ, вынужденных ползать по поверхности трехмерного земного шара. Дом и Раковина, миры-близнецы, были подобны линиям широты, вверху и внизу — каждая не прерывалась, каждая, по-видимому, охватывала другую. Именно так, как пытались показать диаграммы в городе.
— Но они были способны понимать, — сказала Ева. — Спустя миллион лет люди незаметно адаптировались. Аллел обладала способностью визуализировать, мыслить в более высоких измерениях. Она могла бы понять, если бы кто-нибудь объяснил ей это. Как и предполагалось на тех диаграммах в месте, которое она называла городом. И со временем она кое-что из этого поймет...
— Они были пойманы в ловушку, — сказал я. — В тюрьме свернутого пространства-времени.
— Возможно, — сказала Ева. — Возможно. Но они не сдавались...
ВОСЬМАЯ КОМНАТА
4 101 266 год н.э.
Тил спал до рассвета.
Он проснулся как от толчка. На кожаном клапане вигвама появился едва заметный красный отблеск.
После всех его планов... к тому времени, когда он доберется до якоря-моста, будет уже совсем светло.
Но, с сожалением подумал он, в этом была определенная ирония. Рассвет был слишком слабым, чтобы разбудить его — и в этом была суть проблемы.
Солнце садилось. И сегодня Тил собирался попытаться это исправить.
Плавным движением он соскользнул с тюфяка и встал в темноте.
Дыхание Эрвал было ровным и безмятежным. Тил поколебался; затем наклонился и прикоснулся к животу жены, кончиками пальцев исследуя одеяло из шкуры коровы-мамочки, чтобы нащупать под ним второе сердцебиение.
Затем он натянул одежду и выскользнул из вигвама.
От его дыхания шел пар. Рассвет был ледяным сиянием; крыша из заснеженных облаков скрывала все виды Дома, мира в небе.
Он тихо шел через сердце маленькой деревни. Земля была изрыта копытами коров-мамочек. Он обходил груды костяных игл и сломанных каменных орудий, проходил мимо куч лишайника и мха, собранных для кормления коров.
Затрещал иней.
Он беспокойно огляделся. Никто не знал, что он планировал на сегодня, и он не хотел, чтобы его заметили ранние пташки...
Но все дюжины вигвамов молчали. Даже тот, что принадлежал Деймену, старшему брату Тила. Если бы Деймен знал, что он задумал, он бы сбил Тила с ног.
Он обнаружил, что уходит на цыпочках, как непослушный ребенок.
Он достиг границы деревни и пустился вприпрыжку через тундру, ему стало легче дышать. Его ровный шаг поглощал безмолвные мили, и небо едва заметно посветлело, когда он подошел к якорю-мостику.
Сам якорь представлял собой арку высотой примерно в человеческий рост, сделанную из чего-то гладкого и молочно-белого. Первоначальное назначение сооружения было давно забыто, оно существовало еще до появления льда. Оно было невообразимо старым.
Однако теперь к перемычке была привязана веревка. Веревка поднималась от арки и пронзала облака, как будто привязывала небо... Но Тил знал, что веревка петлей проходила мимо облаков и пересекала пространство к другому миру.
Он приблизился к якорю мимо обернутых брезентом тюков с оборудованием для воздушных шаров. Вокруг арки сгрудились пять коров-мамочек. Напевая простые песенки, они перебирали узлы веревки своими сочлененными хоботами.
— Отойдите от этой веревки.
Огромные мягкие звери съежились от его голоса. В волнении они толкались друг о друга, дрожа. Их уши хлопали, а соски для кормления комично подрагивали.
Наконец одна из коров отделилась от группы и нервно приблизилась. — П-простите, с-сэр...
Корова представляла собой широкий, покрытый мехом цилиндр, опирающийся на похожие на обрубки ноги. Ее прямоугольная голова скорбно вращалась вокруг единственного шарового шарнира, а глаза размером с тарелку смотрели на Тила сверху вниз. Из центра массивной морды торчал раздвоенный хобот, а похожие на человеческие руки на концах развилок хобота нервно дергали друг друга.
Другие коровы-мамочки хихикали и перешептывались.
— Ну?
— Простите, сэр, но сегодня... нужно передвинуть веревку. Это Со...Солнце, сэр...
— Я знаю о Солнце. Послушайте меня: мне нужна ваша помощь. Как тебя зовут?
— Оранжевая, сэр...
— Что ж, Оранжевая, я собираюсь запустить воздушный шар. Пойди и принеси оболочку и снасти. Ты знаешь, что это значит, не так ли?
— Да. Я часто помогаю с полетами. Но С-Солнце сегодня подойдет с-слишком близко... — Огромный, с отвисшими губами рот задвигался от волнения.
— В этом и идея, — отрезал он. — Я не хочу избегать Солнца. Я поднимаюсь к нему. Хорошо?
Другие коровы-мамочки, пораженные, зашептались между собой. Он заставил их замолчать взглядом, его дыхание участилось. Если бы они заподозрили, что он был здесь без ведома остальной деревни, они бы ему не помогли.
Но Оранжевая пристально смотрела на него. — С-С-Солнце гаснет, не так ли, с-с-сэр?
— Вы знаете об этом? — удивленно спросил Тил.
— Мы живем долго, — сказала Оранжевая. — Дольше, чем люди. Некоторые из нас замечают разные вещи... Сегодня Со... солнце оранжевое. Но когда-то оно было желтым... в те дни, когда Аллел прилетела на первом воздушном шаре из Дома.
Другие коровы-мамочки энергично закивали, на их щеках заиграли желваки.
