— Я думала, что есть только один безопасный переход, — сказала она.
— Что касается соборов, то да, — согласился он. — Путь немного отклоняется к северу, где стены разлома расположены зигзагообразно, чтобы соборы могли спускаться ко дну. Это трудоемкий процесс, который отнимает у них несколько дней, а затем им приходится повторять его, взбираясь на противоположную сторону. Чтобы не отстать, им нужно хорошее преимущество на Халдоре. Этот маршрут называют Лестницей Дьявола, и каждый смотритель собора втайне боится его. Спуск узкий, и обвалы не редкость. Но нам не обязательно подниматься по Лестнице: есть другой путь через разлом. Собору это не под силу, но караван весит совсем не так много, как собор.
— Вы говорите о мосте, — сказала Рашмика, дрожа от страха и предвкушения.
— Значит, вы его видели.
— Только на фотографиях.
— Что вы подумали?
— Думаю, это выглядит красиво, — сказала она, — красиво и изящно, как будто что-то выдутое из стекла. Слишком хрупкое для машин.
— Мы уже сталкивались с этим раньше.
— Но никто не знает, сколько это может стоять.
— Думаю, в этом отношении мы можем доверять скаттлерам, не так ли? Эксперты утверждают, что он существует уже миллионы лет.
— Говорят много чего, — ответила Рашмика, — но мы не знаем наверняка, сколько ему лет и кто его построил. Это не очень похоже на то, что оставили после себя скаттлеры, не так ли? И мы, конечно, не знаем, предполагалось ли его когда-либо пересекать.
— Вы, кажется, неестественно обеспокоены тем, что, честно говоря, представляет собой технически простой маневр, который сэкономит нам много драгоценных дней. Могу я спросить, почему?
— Потому что я знаю, как они называют этот переход, — сказала она. — Ущелье Гиннунгагап — это то, как Куэйхи назвал каньон, но есть и другое название для него, не так ли? Особенно для тех, кто решает перейти по мосту. Они называют его ущельем Отпущения грехов. Говорят, что лучше очиститься от греха, прежде чем отправляться в путь.
— Но вы, конечно, не верите в существование греха, не так ли?
— Я верю в существование безрассудной глупости, — ответила Рашмика.
— Ну, вам не стоит беспокоиться об этом. Все, что вам нужно делать, это наслаждаться видом, как и другим паломникам.
— Я не паломница, — сказала она.
Квестор улыбнулся и положил что-то в рот своему питомцу. — Все мы либо пилигримы, либо мученики. По моему опыту, лучше быть пилигримом.
Арарат, 2675 г.
Антуанетта надела защитные очки. Вид сквозь них был похож на задымленную копию реальной комнаты, с красными каназийскими цифрами, мелькающими в правом поле зрения. Какое-то время ничего не менялось. Неуклюжая машина-скелет — призрак третьего класса — продолжала стоять среди разбросанного хлама, из которого она была создана, одна конечность застыла, когда она бросала ей защитные очки.
— Капитан... — начала она.
Но пока она говорила, видение и его обломки сливались с фоном, теряя резкость и контраст на фоне общего беспорядка в комнате. Защитные очки работали не идеально, и в одном квадрате поля зрения скелетообразная машина оставалась неотредактированной, но в других местах она исчезала, как здания в стене морского тумана.
Антуанетте это не понравилось. Оборудование не угрожало ей, но ее беспокоило, что она плохо представляла, где она находится. Она потянулась за защитными очками, собираясь снять их, когда в ее ухе раздался голос.
— Не надо. Не снимай их. Тебе нужно, чтобы они меня видели.
— Капитан?
— Обещаю, что не причиню тебе вреда. Посмотри.
Она посмотрела. Что-то начало проявляться, медленно появляясь в поле ее зрения. Человеческая фигура — на этот раз совершенно реальная — возникла прямо из воздуха. Антуанетта невольно сделала шаг назад, наткнулась на препятствие и уронила фонарь на пол.
— Не пугайся, — сказал он ей. — Ты ведь за этим пришла, не так ли?
— Прямо сейчас я не уверена, — выдохнула она.
Фигура человека словно сошла с лица земли. На нем был по-настоящему древний космический скафандр — мешковатый, оттопыренный предмет из мятой ржаво-оранжевой ткани. Его ботинки и перчатки с толстыми пальцами были сделаны из того же коричневатого материала, кое-где разорванного, обнажая многослойную сетку из нижележащих слоев. На нем был тускло-серебряный пояс, увешанный многочисленными инструментами неясного назначения. На груди его скафандра висела прочная квадратная коробка, утыканная массивными пластиковыми кнопками управления, достаточно большими, чтобы ими можно было управлять руками в перчатках. Коробка еще большего размера располагалась у него на спине, возвышаясь над шеей. С рюкзака, перекинутого через его левое плечо, свисал толстый ребристый шланг, отлитый из ярко-красного пластика, открытый конец которого упирался в верхнюю полку нагрудного ранца. Серебристая полоска на воротнике скафандра представляла собой сложную систему запирающих механизмов и черных прорезиненных уплотнений. Между кольцом на шее и верхней частью скафандра было множество неузнаваемых логотипов и знаков отличия.
На нем не было шлема.
Лицо капитана казалось слишком маленьким для скафандра. На выбритой голове у него была мягкая черно-белая шапочка с прожилками проводов от монитора. В тусклом свете защитных очков она не могла определить оттенок его кожи. Она была гладкой, туго обтягивала скулы, оттененные недельной щетиной. У него были очень тонкие, подстриженные как бритва брови, которые насмешливо изгибались над широко расставленными собачьими глазами. Она могла видеть белки этих глаз между зрачком и нижним веком. У него был такой рот — тонкий, прямой, подчеркнуто надменный, — который она могла счесть либо очаровательным, либо вызывающим недоверие, в зависимости от настроения. Он не был похож на человека, склонного к светской беседе. Обычно Антуанетту это устраивало.
— Я вернула это, — сказала она. Она наклонилась и подняла шлем.
— Дай его мне.
Она потянулась, чтобы бросить его.
— Нет, — резко сказал он. — Дай его мне. Подойди ближе и отдай его мне.
— Я не уверена, что готова к этому, — сказала она.
— Это называется жестом взаимного доверия. Либо ты делаешь это, либо разговор прекращается на этом. Я уже говорил, что не причиню тебе вреда. Ты мне не поверила?
Она подумала о механизме, которым очки редактировали ее видение. Возможно, если бы она сняла их, то увидела бы привидение таким, каким оно было на самом деле...
— Не снимай очки. Это тоже часть сделки.
Она подошла на шаг ближе. Было ясно, что у нее не было выбора.
— Хорошо. А теперь дай мне шлем.
Еще шаг. Затем еще один. Капитан ждал, уперев руки в бока, и взглядом подбадривал ее двигаться вперед.
— Я понимаю, что ты напугана, — сказал он. — В том-то и дело. Если бы ты не была напугана, то не было бы никакого проявления доверия, не так ли?
— Мне просто интересно, что вы получаете от этого.
— Я верю, что ты меня не подведешь. А теперь передай мне шлем.
Она вытянула его перед собой, насколько позволяли ее руки, и капитан потянулся, чтобы взять его у нее. Защитные очки немного отстали, так что при движении его рук на мгновение стало видно мерцание механизмов. Его пальцы в перчатках сомкнулись вокруг шлема. Она услышала скрежет металла о металл.
Капитан отступил на шаг. — Хорошо, — одобрительно сказал он. Он повертел шлем в руках, проверяя, нет ли на нем следов износа. Только сейчас Антуанетта заметила, что с одной стороны было пустое круглое гнездо, в которое должен был быть вставлен красный кабель. — Спасибо, что принесла его мне. Я ценю этот жест.
— Вы оставили его у Пэлфри. Это был не несчастный случай, не так ли?
— Полагаю, что нет. Как ты сказала, это была "визитная карточка"? Думаю, это было недалеко от истины.
— Я восприняла это как знак того, что вы хотите с кем-то поговорить.
— Мне показалось, тебе очень хотелось поговорить со мной, — сказал он.
— Да. Мы хотим. — Она посмотрела на привидение со смесью страха и опасного, соблазнительного облегчения. — Вы не возражаете, если я спрошу вас кое о чем? — Она приняла его молчание за согласие. — Как мне вас называть? Капитан, по-моему, не совсем подходит вам, особенно теперь, когда мы обсудили вопрос взаимного доверия.
— Справедливое замечание, — признал он, но его голос звучал не совсем убедительно. — Пока что сойдет и Джон.
— Тогда, Джон, что я такого сделала, чтобы заслужить это? Дело было не только в том, что я вернула шлем, не так ли?
— Как я уже сказал, тебе, казалось, не терпелось поговорить.
Антуанетта наклонилась, чтобы поднять свой фонарь. — Я годами безуспешно пыталась дозваться до вас. Что изменилось?
— Теперь я чувствую себя по-другому, — сказал он.
— Как будто вы спали, но наконец проснулись?
— Скорее, сейчас мне нужно проснуться. Это ответ на твой вопрос?
— Я не уверена. Это может показаться грубым, но... с кем именно я разговариваю?
— Ты разговариваешь со мной. Таким, какой я есть. Таким, каким я был.
— Никто на самом деле не знает, кем вы были, Джон. Этот скафандр кажется мне довольно старым.
Рука в перчатке скользнула по квадратной нагрудной сумке, обводя узор от точки к точке. Для Антуанетты это выглядело как благословение, но с таким же успехом могло быть заученной наизусть проверкой важнейших систем. Подача воздуха, поддержание давления, терморегулирование, связь, утилизация отходов... Она и сама знала этот перечень.
— Я был на Марсе, — сказал он.
— Я никогда там не была, — сказала она.
— Нет? — В его голосе звучало разочарование.
— Дело в том, что я действительно видела не так уж много миров. Йеллоустоун, немного Ресургем и это место. Но никогда не была на Марсе. На что это было похоже?
— По-другому. Более дикий. Холодный. Варварский. Неумолимый. Жестокий. Нетронутый. Мрачный. Красивый. Как вспыльчивый любовник.
— Но это было давно, не так ли?
— Ага. Как ты думаешь, сколько лет этому скафандру?
— По-моему, он выглядит чертовски антикварно.
— Таких скафандров не шили с двадцать первого века. Ты думаешь, Клавейн — это старый, пережиток истории. Я был стариком еще до того, как он родился.
Она удивилась, услышав, что он назвал Клавейна по фамилии. Очевидно, капитан был осведомлен о событиях на корабле лучше, чем предполагали некоторые. — Значит, вы прошли долгий путь, — сказала она.
— Да, это было долгое и странное путешествие. И только посмотри, куда оно меня привело.
— У вас, должно быть, есть что рассказать. — Антуанетта считала, что есть две безопасные темы для разговора: настоящее и очень далекое прошлое. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан вспоминал о своей недавней болезни и странном превращении.
— Есть истории, которые я не хочу рассказывать, — сказал он. — Но разве это не относится ко всем нам?
— Я не возражаю.
Его тонкие губы сложились в подобие улыбки. — В твоем прошлом есть мрачные тайны, Антуанетта?
— Ничего такого, из-за чего я могла бы лишиться сна, не сейчас, когда у нас так много других забот.
— Ах, — он повертел шлем в руках, затянутых в перчатки. — Это сложный вопрос настоящего. Я, конечно, осведомлен о некоторых вещах, возможно, даже больше, чем вы думаете. Например, я знаю, что в системе есть и другие корабли.
— Вы чувствуете их?
— Именно их шумы пробудили меня от долгих спокойных мечтаний о Марсе. — Он рассматривал значки и надписи на шлеме, поглаживая их коротким кончиком пальца в перчатке. Антуанетта задумалась о воспоминаниях, которые они пробудили, сохранившись за пятьсот или шестьсот лет. Воспоминания, покрытые серой пылью веков.
— Мы подумали, что вы просыпаетесь, — сказала она. — В последние несколько недель мы стали лучше осознавать ваше присутствие. Мы не думали, что это совпадение, особенно после того, что рассказала нам Хоури. Я знаю, вы помните Хоури, Джон, иначе не привели бы меня сюда.
— Где она?
— С Клавейном и остальными.
— А Илия? Где Илия?
Антуанетта вспотела. Искушение солгать, сказать какую-нибудь успокаивающую банальность было непреодолимым. Но она ни на секунду не сомневалась, что капитан раскусит любую попытку обмана. — Илия мертва.
Черно-белая фуражка склонилась в поклоне. — Я подумал, что мне это приснилось, — сказал он. — Вот в чем проблема. Я не всегда могу отличить реальность от воображения. Возможно, в этот самый момент ты мне снишься.
— Я настоящая, — сказала она, как будто ее уверенность могла что-то изменить, — но Илия мертва. Вы помните, что произошло, не так ли?
Его голос был мягким и задумчивым, как у ребенка, вспоминающего важные события из детской сказки. — Я помню, что она была здесь, и что мы были одни. Я помню, как она лежала в постели, а вокруг нее были люди.
Что она собиралась сказать ему сейчас? Что причиной, по которой Илия оказалась в постели, в первую очередь, было то, что она получила травмы, пытаясь помешать капитану совершить попытку самоубийства, когда он направил одно из орудий тайника на корпус корабля. Шрам, который оно оставило на корпусе, был виден даже сейчас — вертикальная трещина на одной стороне шпиля. Она была уверена, что на каком-то уровне он все это знал, но также и в том, что сейчас ему не нужно было напоминать об этом.
— Она погибла, — сказала Антуанетта, — пытаясь спасти нас всех. Я предоставила ей в пользование свой корабль "Штормовая птица" после того, как мы использовали его для спасения последних колонистов с Ресургема.
— Но я помню, что она была нездорова.
— Она не была настолько больна, чтобы не управлять кораблем. Дело в том, Джон, что она чувствовала, что должна что-то искупить. Вы помните, что она сделала с колонистами, когда ваша команда пыталась найти Силвеста? Заставила их думать, что она в припадке гнева уничтожила целое поселение? Вот почему они объявили ее в розыск как военную преступницу. Под конец я задаюсь вопросом, не начала ли она сама в это верить. Откуда нам знать, что творилось у нее в голове? Если тебя ненавидит достаточно много людей, нелегко не начать думать, что они, возможно, правы.
— Она не была особенно хорошей женщиной, — сказал капитан, — но она была не такой, какой ее представляли. Она всегда делала только то, что считала нужным для корабля.
— Думаю, это делает ее хорошей женщиной в моем понимании. Прямо сейчас корабль — это все, что у нас есть, Джон.
— Как ты думаешь, у нее это сработало? — спросил он.
— Что?
— Искупление, Антуанетта. Как ты думаешь, в конце концов, это хоть что-то изменило?
— Я не могу догадаться, что пришло ей в голову.
— Для остальных это имело какое-то значение?
— Мы здесь, не так ли? Мы выбрались из системы живыми. Если бы Илия не настояла на своем, нас бы, вероятно, размазало на расстоянии нескольких световых часов от Ресургема.
— Надеюсь, ты права. Знаешь, я действительно простил ее.
Антуанетта знала, что именно Илия позволила сплавляющей чуме капитана окончательно поразить корабль. В то время, когда она это сделала, это казалось единственным способом полностью избавить корабль от другого вида паразитов. Антуанетта не думала, что Илия легко восприняла это решение. В равной степени, основываясь на своем весьма ограниченном опыте общения с женщиной, она не думала, что учет чувств капитана оказал большое влияние на ее решение.
