— Да, вот ещё. Колюсику привет передавайте.
— Кхакой в жопа калесо?
— В жопа можно. Но не колесо. Свербицкого Николая Петровича. С моего призыва.
— А что такой?
— Заложил меня, сучёныш.
— А...
— Передайте ещё, что жду его дома. Очень. Так что пусть лучше здесь контрабасом остаётся. Хоть живой останется. Может быть.
— Э, слюшай, а она нужэн мнэ здэс такой, а?
— Твои проблемы.
— Ннэ параблэма!
— Вот и славненько.
— Да, слушай, пысмо тебе. Тэлеграм, то эсть. Нэделю как пришол, всо никак нэ попадался ти мнэ...
— Ну так давай. Раз попался. Теперь.
— Там эта... Ти нэ валнуйса... Я нэ прычом!
— В чём дело-то?
— Мат.
— Какой такой мат?
— Мат у тебя. Умэр, то эсть.
— Когда?
— Гавару ж, дэсят днэй как... Дивятого эта значит, да... Мая.
— Стоп! Сидеть. Сказал — не стану убивать, значит, не стану. Так вот оно как... Да, тогда вот.. ещё вопросик к тебе.
— А?
— Родственник тут у меня служил. У вас. Служил, да так и сгинул. В смысле, двухсотым пришёл.
— Фамылиэ?
— Как у меня. И имя — как у меня. Говорю ж, родственник.
— Эээ, ну-ка ну-ка, дай вспомну! О! То-то мне фамилиэ тивой знакомый паказалас! Э... Толка ты нэ похож на нэго. Савсэм. Он... Тощий такой... Хилый... Балной савсэм.
— Бывает. И всё ж?
— Служил. Да. Праблэмы с ним бил висо время. Виступал висо время. Сапля перешибёт, а висо туда же. Ми его в госпитал, к параверке виписался... Патом работать...
— На кирпичный?
— Нэ, слюшай, кхакой кырпыч, я что, звэр, да? На рибзавод... Оттуда привэзли, гаварят — нэ надо такой. Слабый, балной, страптывый. Отправили к калмыкам, в стэп. Там воздух чистый, экология, панымаш, шашлык-машлык, барашки, кумыс — курорт... А аттуда осен мортвый пачти привёз... Пабытый. Дэнги заплатили — и висо. В госпитал повэзли, а он там взал да и помэр.
— Ладно уж, про госпиталь уж мне-то бабки не надо заливать — обижу.
— А што? Ах, да...
— Ты мне про калмыков тех давай теперь. Подробнее.
— Вах, ну пырычом тут калмык... Наши это бил, ваш, то эст, причём с эго же прызив. Кантрабас, который бил, парядок чтоб, эта... профукал. Савсэм палахой бандыт салага...
— И где они теперь?
— Гдэ-гдэ...
— Не шути так.
— Я сыриозна. Атмарозки дневалный убил, ружкомнат визиломал, патом дэнги взял, на вэс бригада, и в стэп... Савсэм глюпый бил... Да ты же слишал навэрное, по телэвизар показыват. Давно. В апрэл.
— Опа... Что-то такое припоминаю... Правда, не по телику — по радио слышал. Там они типа ваххабиты, что ли?
— Вааахкхакой ви жопа ваххабит-маххабит! Гавару ж — атмарозки. Из ных адын толка башкыр был, эсли и муслман, так савсэм плахой, другой ваш рюский, а трэтий... Трэтий вашэ нэ паймэшь что, ни адын народ сваым прызнать нэ хатэл, такой вот сволочь гад савсэм палахой.
— Э, погоди! Там же у них вроде как организация была... Теракты планировали...
— Вааахкхакой ви жопа такой органызацья! Этот урод в папирос и то толкам план спланыровать нэ мог... Адын динэвалный стоял, маладой, у старшина пяный клуч забрал от оружейка, сигналызация нэ сработал, скхандал патом бил балшой... На трасса машина захватил, и в Астрахан... Я как узнал, разведрота поднял, и за ными... Аны магазин грабил, наркотик доставал и в дом пить-курить. Ми толка их брат хател, зампалыт прыэхал, гаварыт — ФСБ нада... А те вэс квартал из пулэмёт разнесли. Крупнакалыберный, да. Виладымирова.
— Я проверю.
— Вах, паравыряй, сколка хочеш... Толка да канца. Да, числытся оны в часть. И падэлник их тоже, там бил, с собой нэ взал. Но эта савсэм другой луди! Мама кланус!
— Как так совсем другой?
— Ну, панымаешь... Нэ мой тайна...
— Пох!
— Панымаэшь, кагда в турма человэк сажай, эго можно как? В рэспублика к сэбе перэвэсти, а там амныстия — гамныстия... Ну, ты панимаэшь?
— А то ж...
— Но нэ всэгда так можна! Скандал чтоб нэ было, сажать в Расыя. А патом в турма дэнги, и он как бы сидыт, но не сыдыт, а зидэс, пад чужой фамилий... Аллах кланус!
— Ладно... Уговорил. Эти ваши дела мне похрену.
Россия. Село Юловая Маза Вольского района Саратовской области. Останки некогда механизированного тока не существующего банкротством ОАО "Волжский АЦИ". Крепостные механизаторы латифундии Центрального Банка РФ Пнин Сергей Иванович, Ашкурин Виктор Александрович и Лебедев Евгений Алексеевич, а также крепостной бригадир Шаталин Алексей Михайлович. Все люди.
11:30, 20 мая 2014 г.
— Чёт сёдни рано начинаем. Эт, работать.
— Управляющий должен с района приехать. Неровён час заглянет.
— Эт вряд ли. Хотя — чем чёрт не шутит, когда бог спит.
— Ладно, наливай.
— Э, а Сруль?
— Не, не зови даже, не пойдёт он.
— А чо?
— А то ж... Не знаешь, что ль? А, ты ж в больничке зиму провалялся, в районе, чтоб его... А после едва ль не всю весну бражкой эти... реанимационные мероприятия проводил, блин. Выздоровление отмечал...
— Ну провалялся. После новогодних этих... Треклятых. Чуть карачун не хватил. Так чо с Саньком-то?
— Ляксеич, расскажи, у тя лучше получится.
— Наливай сначала, блин.
— Зенки-то разуй, ты, выхухоль! Налито ж уже.
— В общем, сидели мы — вот прям как сейчас — где-то под Новый Год. Не, натурально, без тебя, Серёг, зато с Сашкой.
— Не, киздиш, Ляксеич, эт после Нового Года уже было... Даже по-старому если... Числа четырнадцатого, что ль...
— Да ну, гонишь, числа восьмого где-то... Или третьего... Сразу и не определить... Как двадцать седьмого начали, так и пошло-поехало...
— Какая разница блин! Кто здесь рассказывает мля?
— Д'ладно, талдычь дале, не хрен тут... И правда, какая разница...
— Э, а хряпнуть?
— Вввыххх... Славненько пошла. С почином, так сказать. Рабочего дня.
— Ну, в общем, где-то под Новый Год... Ну, в том районе, приблизительно... Сидели мы, вот прям как сейчас... Работали. Нас же ещё до святого Григория управляющий, туды его в качель, сюдоть захомутал — мол, пока трахтор хотя б один на ход не поставите, так хоть с тока и не выходите вовсе... Дорогу, мол, развезло, не проехать никак. А как мы его починим, если запчастей как не было, так и нет? Не, говорит, ничего не знаю, чтоб кровь из носу, и всё тут... А коль не знаешь ни хрена, блин, так хер ли тогда распоряжаешься, жертва пьяной акушерки, тля? Тока тебя тогда с нами не было уже, потому как поднять-то тебя кой-как смогли, да волочь дюже далече... Там и оставили, на досточках. С того ты и простудился тадыть.
— Не, не с того. Сука моя похмелиться не оставила. Пришёл домой, заебуневший весь, как цуцик, а в доме всё выжрато... Подружки, блин.
— Ну, не о том речь. В общем, сидели мы, сидели... Пока все заначки не вышли... А в "Зине", блин, тварь, так в долг и не дают... с тех ещё самых пор, ну, ты помнишь. В общем, короче, сидим себе... Соображаем — что да как. Ночь. Морозец лёгкий такой, почти на нуле, но небольшой минусок таки есть. И тииихо так... Ни ветра, ни хрена... Только собаки воют. На фейерверки. Да, фейерверки ж. Наверное, на Новый Год это и было, точно говорю...
— Да ну, теперь все праздники бухают, хлопают да звездят в небо... И без праздников тоже. Откуда только люди бабки берут.
— Та то ж не люди, городские, им всё в забаву... Повъёживали бы здесь, по-другому запели бы, трутни херовы.
— Ну так вот, вдруг слышим, как завоет что-то сверху, заверещит, будто даже взрывы какие-то, причём не как при фейерверка, а как бы тебе сказать...
— Ты ещё тогда сказал — это, мол, у Казачихи аппарат рванул, опять, мол, Сашку работа.
— Ну да. Так и было. А Шурик вдруг встрепенулся... и всё. Ну, ты ж знаешь, он всегда такой... как чуть не в себе. Сам гора горой, силища бычья, а душой да умом — чисто младенец. А как в морпехах отслужил, так и вовсе как сам не свой стал. Наверное, кирпичами увлекался чересчур. Об бестолковку колоть в смысле. Или контузило, когда грузин воевал. Неважно, впрочем. Так-то всё нормально... Кузнец он, конечно, знатный, и водила...
— А то ж я не знаю. И что по мотокроссу чемпиона подтвердил. Области. И то помню.
— О! Были ж, значит, просветления.
— Ты на что это блин тля намекаешь? Что я алканавт конченный? Да я...
— Э, пристыли оба. Один рассказывает, остальные не мешают. Давай.
— Ну так вот, о чём я? А, про Саню... Как с армии вернулся, смурной какой-то стал, ты ж помнишь. Не, так то всё нормально. Пашет как конь. С коллективом тоже не отлынивает. Но вот чтоб беседу-разговор поддержать — так нет. Выпьет — и молчит. Ещё выпьет, и снова молчит. Не закусывая, что интересно. Смотрит на тебя глазами ясными такими, аки Христосик — Пить, грит, дело благородное, а закусывать — дело поросячье. И с бабами у него как-то всё не получалось. Впрочем, какие тут бабы-то остались... Мандавохи одни трипперные. Невеста его, вона, он в армию, а она в город. Учиться. Ну, и выучилась... Надысь, вона, возвернулась таки к матери с отцом, болявая вся... Смотреть страшно. Хорошо ещё хоть что уже после этой вот истории. А то уж больно любил её Сашко... Мабыть и принял бы, сдуру да по задушевной мягкости — а кого? Там по ней в городе, небось, только что катки асфальтовые не проехались, и то потому лишь, что она в это время ыодил ихних повсячески ублажала. Теперь ходит скромная вся из себя, в платочке всё время, прыщи да нос прикрывает... Жаль девку. Ну дык у каждого своя судьба...
— Эй, не гони, Ляксеич, всего ничего осталось, а потом — куда бежать?
— Будет день — будут песни!
— Так чо дальше-то было?
— А, ну да. Ну вот, значит, провыло, прошелестело оно, да и ушло. В сторону Поповой Шишки. А там кааак жжахнет! Далече вроде — а аж досюда дошло, как толкнуло будто воздухом. И уши заложило. Тут Алекс, значит, как встрепенётся — видать торкнуло что, ну, из памяти, или как. Потом вроде затих. А тут Васька приковылял, с женой поругался. Да не сам-один, а с трёхлитровкой. Человек... Человечище! Ну, хлопнули ещё... По разу, не то по две. И тут — смотрю — с Санюрой вроде как всё нормально, но неспокойный какой-то стал, типа, места себе не находит. То встанет, то снова сядет, то отойдёт, потом снова вернётся... Не слышите, говорит — будто ребёнок плачет... Там, вдали. А не слыхать, вот те крест, ничего, ну вот совсем. Только как у управляющего гости его гомонят, пьянющие... В хлам. Но то далече. И собаки подвывать затеяли... как то уж очень дружно да заунывно. Без фейерверка, причём. Аж жуть пробрала, ежели по-честному. Прям как по покойнику... А Санчо поднялся, и говорит — пойду, мол. Мы его не пускать, да куда там... Здоровенный же, ну, тебе ль не знать... Долго его не было, часа три, пожалуй. Мы уж и помянуть его успели... Разика два. Или три. Потому как на всю голову звизданутый только на Попову Шишку да ночью ещё чтоб. Там же и мавки, и ведьмы, бабуля сказывала... Чего только нет. В полночь-то, значицца. Ну вот. А часов через пять, значит, приходит...
— Да ну, через пять. Светать уж, помнится, занималось. Значит, часиков семь верных, а то и поболе того.
— Блин достал, нах. Сам тогда рассказывай.
— Да ладно, Ляксеич, оно и правда ж — светало уж, как Сандро пришкандыбал.
— Ну, может и светало. Какая разница. В общем, приходит Александр, страшный весь, аж будто чёрный, волосы сосульками потными, а в глазах синий лёд будто. Тут у меня аж чуть с конца в штаны не побежало — вылитый зомбяк, ну, как по видику у Лолитки надысь показывали... Потом смотрю — со спины пар прям аж валит, а бушлатец-то у него снят, и в бушлатике том чтой-то завёрнуто. Помстилось поперву — и правда дитя. Ну, как в Белогорье, помнишь, о прошлом годе узбечка проезжая младенчика кинула?
— Не, не узбечка то была. Таджичка, что ль...
— Да какая разница. Потом смотрю — не, не дитя. Ноги торчат, тощи дюже, но не детские, девичьи ноги-то, явно. У меня на это дело нюх знатно пробит!
— Да знаем мы твой нюх, кобелище шалый! Будешь возле моей Вики укрутиться, так и знай, пасть порву. Девка в школу ещё ходит, а этот уже тут как тут... Принюхивается. Нюхало-то по чмокалу размажу да и скажу, будто так и було.
— Ну ты, Ляксей, заводишься всё время... Напрасно это ты. А девка твоя созрела уже, спелая, аж чуть не лопается. Не Женька, так другой кто... Женя-жених. На крестины-то позовёщь?
— К-к-к-какие крестины? АааА! Хххх!
— Да хххх... Хххха п-пошутил я, охолони. Пошутил, ей богу. А ты — сразу за горло... Варначина. Понял, Жень, тесть-то у тебя какой сладится, а? Задумаешься...
— Тестем — плевать. Пусть хоть и такому горлопану бездельному. А вот ежели в подоле принесёт от кого — ей-ей убью. Сурьёзно. Я сказал — вы услышали. Особливо ты, Евгений.
— Да успокойся ты, як скаженный, ей богу... Жень, чо затих-то... Рассказывай.
— Да. Так вот. Это самое. Ну, в общем. Так. Ну...
— Да не менжуйся ты. Он же сказал — потом убьёт. Ну, когда в подоле. Так что время у тебя покамест есть. Хочь в зятья, а хочь и в бега.
— Я т-те дам в бега!
— Эй, эй, Михалыч, ну куда ж ты... не догонишь же. Он молодой, на ногу быстрый. Не, куда там... побежал... Неймётся ему. Две дочки...
— Вот блин. Ну хоть ты-то дорасскажешь, а?
— Ну, в общем, я было подумал — навка. Ан нет. Домой он её тут же уволок, ну, Сруль-то, блин, с тех пор он Срулем и стал, потому как опчество не уважает боле... Пропал, одним словом, человек. Ожидовился.
— Ага... Ты ему в глаза это скажи. И Срулем назови. Потом на поминках твоих дармовщинкой-то — ляпота.
— А хоть бы и за глаза — Сруль, он теперь и есть Сруль. Так вот. Он же один жил, как его-то померли, теперь, вишь, с ней... А кто такая — хрен знает. Будто на помеле прилетела. Тощая и страшная, аки смертный грех. А вот зацепила. Так и живут. Управляющий за четверть самогона — ну, ты ж знаешь, у Шуры — лучший... блин, не про нас тока таперча... Справку ей выдал. Ши Драгниловна Панова теперь. Расписались они... В феврале ещё. Так и живут. Да ты видел её, наверное, и не раз.
— А, эт то уёжище, что на мотоцикле всё время по селу рассекает? Будто с ракетой в тощей заднице? Надысь меня совсем без малого не сшибла, как из "Зины" выходил.
— Ага. Она самая.
— Не, не видел. Чтоб без шлема, в смысле. А так вроде ничего. Стройная да ладная. Больно тоща только.
— Я таких терпеть не выношу. Мне чтоб подержаться было за что...
— Ага, за бутылку да стакан только и держишься, сколько себя да тебя помню.
— А, бригадир... Догнал?
— Догоню. Никуда не денется. Ежель правда... Ну держись тогда, Женечка-женишок... Вику вот только поспрошаю... ввечеру. Эк, Вика, Викусечка моя... Блин, кобылища стоялая.
— Ладно, приехали. Наливай.
— Эт вы про кого тут, про Паниху, что ль?
— Про неё самую. Злющая, аки змея подколодная. По-русски слова не услышишь, сначала только шипела, теперь — шипит да матерится. Чечены приезжие не то ещё кавказцы какие — я их блин в упор не различаю, чёрные, носатые да борзые все, какая разница — пристебались было... Впрочем, кто ещё там к кому пристебался, тоже вопрос... Так она сколько было там яиц, столько и отпинала, пока те опомнились. Резвой-то ноженькой. А там и Сруль образовался.
