— Да, — я остановилась в удивлении. Обыкновенно дежурные делают вид, что являются особами королевских кровей: здороваются хмуро и глаза опускают. То ли дело горничные: любезны, старательны и просты в поведении. Из них большинство — деревенские, отсюда и простота. Дежурные, похоже, сплошь москвички, из "семей служащих", устроившиеся на работу по немалому блату, — им правда есть чем гордиться на своем посту... — Что вы хотели?

— Тут только что телеграмму принесли на ваше имя. Я было хотела к вам в номер идти, чтобы отдать, а тут вы сами вышли, еле вас не упустила, — быстро ходите...

— Давайте телеграмму! Или вам нужны мои паспортные данные? — спрашиваю, а сама начинаю понемногу тревожиться, беспокойство нарастает. Что могло приключиться, что мне, впервые в жизни, телеграмма пришла?

— Вот здесь распишитесь, пожалуйста, в получении, — дежурная мне ведомость подсунула на подпись. Расписалась я криво и скорее в текст углубилась.

Оказалось, телеграмма от бабушки. Значит, явно что-то случилось! Текст телеграммы гласил: "Срочно, с ближайшего переговорного пункта, позвони моей соседке. Я у нее заночую, буду звонка ждать. Любящая бабушка" Даже все знаки препинания бабуля расставила, не пожалела... Что все-таки случилось?

Раз бабушка у соседки, значит, с нею самой всё в порядке, как я понимаю. Значит, то, что она хочет сообщить, это нечто важное для нас: для меня, мамы или отчима. У мамы никаких проблем быть не может: она у нас в семье — самая чистая и безгрешная, как ангел.

У меня есть некоторые грешки на данный момент: куплен больничный лист, но этим все и ограничивается. Особого преступления в этом нет, и не думаю, что маленький подлог кто-то раскроет, тем более, что бронхит у меня действительно был. Нет, за себя я никакой тревоги не испытываю. Все мои основные беды теперь связаны с милой столицей и одним из москвичей... И нигде мне не будет хуже, чем здесь в настоящее время, когда, кажется, птицей бы полетела в южные края, подальше от древнего города, доставившего мне такое разочарование...

Итак, скорее всего, бабушка хочет сообщить нечто, связанное с отчимом. Что-то мне это подсказывает... Или я ошибаюсь? Посмотрим...

— Подскажите, где расположен ближайший переговорный пункт? — обратилась к дежурной, наблюдавшей за мной с явным любопытством: она даже подбородок вытянула в мою сторону, словно стремилась мысли мои прочесть. Вот бывают же такие любопытные люди: проблемы чужих людей интересуют их больше своих собственных! И не потому, что хотят помочь, но просто из суетности...

— Зачем вам идти куда-то? — искренне удивилась дежурная. — Воспользуйтесь телефоном в своём номере: закажите через коммутатор соединение. Или хотя через мой номер, — пожалуйста... Зачем куда-то идти на ночь глядя такой молодой девушке? Только время зря потеряете, да и мороз на улице... Пользуйтесь благами, предоставляемыми нашей прекрасной гостиницей!

Я засмеялась, позабыв о своих мыслях: дежурная так расхваливала свое предприятие, сиречь "Москву", что впору побеждать на социалистическом соревновании всех дежурных... Порою мысли посторонние в голову лезут...

Оказалось, что переговорный пункт еще работает и находится совсем неподалеку: дежурная все-таки разъяснила мне его местонахождение. Прибежала на телефонную станцию я в несколько расстроенных чувствах, торопясь услышать бабушкины новости. Однако, пришлось еще несколько минут ожидать соединения, пока наконец работница АТС не назвала мою фамилию:

— Сальск вызывали? Третья кабина, — проходите. Пять минут у Вас!

Заскочила в кабинку, уселась на крохотное сиденье, схватила трубку:

— Алло, бабушка! Это я, Зойка! Что случилось? Как твое здоровье, родная?

— Зоя, не части с вопросами... Здоровье мое в порядке, слава Богу, веду здоровый образ жизни, в воскресенье ездила кататься на Орлике, как всегда. Так что сердце в норме, 120 / 80, как всегда... Что-то у тебя голос дрожит странно: случилось что? Странная у тебя дикция, словно не ты разговариваешь... Как там Грушенька с Семеном? Нормально? Ну, и хорошо...

Теперь слушай, Зоя: возникла проблема у нас, связанная с твоим отчимом. Ах, ты уже почувствовала, что это из-за него тебе бабка послала телеграмму? ... Соседка пока отошла погреб запирать на ночь, у тебя там ушей лишних нет? Не знаешь? Но ты не в гостинице точно? Ладно, скажу коротко. На иносказания времени нет, и не думаю, что кому-то приспичит прослушивать нашу с тобой родственную беседу: пришла разработка по поводу нашего Семена Васильевича, но пока только подозрения возникли...

Произошла невероятная случайность, Зоя: было совещание директоров райсобесов области, и личность Семушки заинтересовала двух случайно столкнувшихся директоров, но у них и мысли не возникло о том, что это — один и тот же человек, подумали — совпадение редкостное; однако, в Сальский райсобес пришел запрос по его личному делу. Пока что о данном запросе известно только мне и той женщине, которая меня проинформировала по данному поводу. Ты помнишь, я тебе о ней рассказывала, в ходе моих былых изысканий.

Зоя, нужно срочно оповестить об этой неприятности Сёмушку, и чтобы завтра же он выехал в Сальск. Возможно, лучше будет, если зятёк приедет первым, а вы — следом за ним: так мы с ним больше возможностей обсудим, без Грушеньки, с мамой твоей трудно придётся, если придется что-то конкретное пояснять... Хотелось бы обойтись без лишней откровенности: сама знаешь принципиальность твоей мамочки... Словом, внученька, ты меня поняла: сегодня же всё объясни отчиму, и завтра пусть выезжает в Сальск, но едет не в тот дом, где живет с Грушенькой, но прямиком ко мне. Все поняла, Зоенька?

— Всё, бабушка, передам дословно, — подтвердила я, внутренне холодея: что же теперь будет? Как воспримет мама, если с отчимом что-то случится, не дай Бог?

— Не переживай, Зойка! Ты плохо знаешь свою вечно молодую бабку и совсем не знаешь о моей туманной молодости: я — волчица старая, против меня мелким государственным сошкам не тягаться... Важно одно: чтобы Семен сразу приехал ко мне! Все, лапочка, время заканчивается... Целую тебя нежно.. Зоя, ты что, плачешь, внучка? Что случилось? Скажи бабушке, кто обидел мою девочку?...

И все: связь оборвалась, оплаченные пять минут закончились. Хорошо, что так: еще немного, и я бы разрыдалась в полный голос, ощутив поддержку и понимание близкого человека. Бабушке мне всегда было легче довериться, нежели маме, постоянно занятой мыслями о работе.

А в последние годы у мамы часто болела голова, — особенности канцелярской деятельности сказывались, но мама не унывала, а иронизировала над собой: "Мигрень — работать лень"...

И мне пришла крамольная мысль, осуществление которой сделает меня еще более одинокой, чем сейчас: мама и дядя Семён должны переехать, раз проживание далее в нашем городке для них небезопасно. И хватит маме работать: от ее работы никому пользы нет, только пенсию почти всю забирают из-за совмещения с зарплатой: не должен работающий советский человек целиком всю пенсию получать! А денег на жизнь им хватит: не одна, чай, пенсия... Лишь бы удалось дяде Семену свободу сохранить, а для этого нужно постараться, и я, со своей стороны, просто обязана, ради мамы, помочь ему. И дела мне нет до того, что мой отчим — не совсем правильный человек: а кто в этом мире кристально чист? Кто, скажите мне? Если только слепые, глухие да блаженные...

От телефонной станции я взяла такси, уже в третий раз за сегодня, — и протянула таксисту бумажку с адресом. Шофер присвистнул отчего-то, назвал совсем божескую сумму за проезд и с ветерком довез меня до дома по улице Гиляровского. Вылезла я из такси, а шофер, с запинкой, спрашивает вслед:

— Девушка! Вас до квартиры не довести? А то в подъезде, похоже, темно, страшно вам будет одной идти. Этаж вряд ли первый... Так проводить вас?

Задумалась на мгновение: таксист прав, темнота на улице беззвездная, и в подъезде явно лампочка перегорела, даром, что дом хорош, новый, из красного кирпича... И таксист вполне приятный, молодой, веселый, не рвач, ровно по счетчику сумму назвал, чаевых не взял, — неплохой человек. Только вот внешности его я не рассмотрела, просто не хотела смотреть по сторонам.

Выпрыгнул таксист из машины и устремился по ступенькам крыльца: заботливо мне дверь подъезда отворил, посветил крохотным фонариком, — он, похоже, всегда фонарик ручной с собой возит, — работа такая...

— Погодите минуту, я посвечу на номера квартир первого этажа, — шепчет. — Ага, вот здесь девятнадцатая, а вам двадцать седьмая нужна... По три квартиры на этаже... Значит, нам с вами аккурат на третий этаж подниматься... Вы же не домой идете, я так понимаю, девушка?

— Нет, у меня тут родители в гостях, а я дома задержалась, опоздала... Теперь вот разыскиваю их, я тут прежде никогда не была... Спасибо большое, что довели, здесь и впрямь так страшно, в этом пустом темном подъезде... — сама не понимаю, отчего пустилась на такую длинную тираду. Слова отвлекали...

— А вдруг я тоже такой же темный и страшный, как этот подъезд? — Шофер наклонился почти вплотную ко мне, и на миг мне стало страшно, словно я оказалась в сказке братьев Гримм, — бабушка мне их много рассказывала... Взгляд мой упал на лицо таксиста, я увидела, что он совсем молод: наверно, недавно после армии, — высок ростом и улыбчив, как мальчишка-подросток. Раньше я бы не преминула отметить, с каким симпатичным таксистом мне довелось ездить!

— Девушка, вы простите, что вмешиваюсь, не моё это дело... Но у вас на лице пятнышко черное, как линия вертикальная, — на щеке правой. Такое впечатление, что у вас глаза были подкрашены, а потом вы в снегопад угодили, и тушь ваша потекла немного... Правда, снегопад у нас давно был, сразу после обеда, а у вас подтёк совсем свежий... Ну, это не моё дело... Вы просто вытрите щеку-то, а то стороннему человеку сразу видно, что вы плакали, вот! — И замолчал таксист.

Я оторопела: душ приняла, косу переплела, но лицо вроде чистое было, помню, в зеркало смотрела. Но я и после душа еще плакала, наверное, вот ресницы и потекли... Не надо было глаза красить, если следить за собой не умею!

— Спасибо, молодой человек! Очень вам признательна... — Представила себе: хороша бы я была, заявившись в подобном виде в гости к высокопоставленному другу моего отчима. Что обидно: меня видели и дежурная по этажу, и тетенька на телефонной станции, — и ни одна из них не сказали мне о размазанной туши!

— Вы простите, если я вас обидел своим замечанием, я только как лучше хотел...А меня Матвеем зовут... Нам с мамой только недавно квартиру отдельную дали, так что я начал теперь с девушками знакомиться... То есть хочу знакомиться... Давайте познакомимся? Вы такая хорошенькая, даже лучше Лидии Серовой и Марины ЛадынинойЯ только осенью вернулся из армии, — там тоже шоферил... То есть начальство возил... В армии жизнь проще была, чем на гражданке...

— Мы уже дошли, — оборвала я Матвея неожиданно. — Спасибо вам огромное! А то, что вы недавно вернулись из армии, я сразу поняла. Вот та дверь, что мне нужна.

— Вы на меня рассердились? Простите, я такой дикарь... Вот, возьмите, — и жестом фокусника парнишка извлек из кармана куртки мятую бумажку, — здесь мой телефон. Если что понадобится, или такси будет нужно в определенное время, — звоните заранее, можно поздно вечером. Нам телефон тоже недавно поставили! Мама до сих пор в восторге, что у нас есть телефон... У меня смена скоро завершается, хотите, я последним рейсом за вами и родителями вашими заеду и довезу, куда вам нужно? Ночью такси трудно поймать на улице...

— А приезжайте, Матвей! — махнула я рукой и улыбнулась таксисту на прощание совершенно искренне. Он так хотел быть полезным, что, даже в сегодняшнем моем состоянии, я смогла это оценить. И правда: где мы ночью возьмем такси? — Как подъедите, так позвоните в дверь. Где-то часу в одиннадцатом. Идет?

Матвей закивал, еще раз осветил фонариком мое лицо и сбежал по лестнице, а я нажала кнопку дверного звонка. Очень быстро за дверью послышались шаги, и раздался щелчок. Дверь отворилась, и моим глазам предстала подлинная хозяйка Медной Горы: такая же рыжая, как и моя мама, с зелеными сияющими глазами, высокая, в зеленом же шелковом длинном халате, напоминавшем одеяние среднеазиатской шахини.

Возраст дамы определялся с трудом, но был ближе к пожилому, чем к молодому, однако, угадывалась эта зрелость лишь по мудрому выразительному взгляду, — морщин на лице практически не было, совсем молодое лицо... Как у Любови Орловой, мелькнула мысль: великая актриса, как бабуля говаривала, не раз доверяла свое лицо хирургам, в погоне за вечной молодостью.

— Голубушка, вы, верно, Зоя? — воскликнула дама в зеленом и театрально всплеснула холеными ручками. — Петюнька, иди взгляни: Семочкина доченька пришла! Ты только посмотри на ее косу — как мы с этой девочкой похожи, слов нет! — Я чуть было не прыснула: я-то сочла, что дама смахивает на мою маму, а она сравнивает меня с собой... вот смешная... многие пожилые дамы с возрастом начинают походить на старых девочек, не замечая своих чудачеств и нелепости... грустно, но все мы однажды постареем, и молодежь будет смеяться над нами.

В коридор, целиком обшитый дубом, гурьбой высыпали подвыпившие слегка дядя Семён, мама и еще один мужчина, с гордым лицом, ястребиным взором и орлиным носом. Глаза мужчины смотрели зорко и внимательно, наверное, многим хотелось спрятаться от пронзительного взора, но мне, напротив, нравится бросать вызов тем, кто смотрит слишком нескромно: я вздернула нос и уставилась по-совиному на хозяина квартиры. Тот, кажется, был почти трезв, в отличие от остальных, — заметил мою ответную реакцию и мило мне улыбнулся. Но глаза его оставались проницательно-недоверчивы: похоже, этот человек все и всех подвергал сомнению.

Где мне уже приходилось видывать на своем небольшом веку подобные взоры? Головой могу поручиться: предо мною — работник "органов", да не просто там милиционер или военный, — хуже! Люди с такими глазами приходили арестовывать бабушкиного мужа в далеком пятьдесят втором...

Меня усадили за длинный, накрытый вышитой скатертью стол, принялись угощать. Мать быстро подсунула мне бутерброд из черного хлеба с черной икрой; дядя Семён все подкладывал разных грибочков и салатиков, тогда как сама хозяйка, Ангелина Михайловна, или "просто Лина", отнюдь не стремилась выступать в роли хозяйки застолья.

Оказалось, она — актриса одного из московских театров, поет чудно, но дом — это не ее забота. Однако, сегодня домработница уже ушла, заранее все наготовив, так что всем гостям Лина предлагала самим выбирать всё, что на столе есть...

Хозяин дома, несмотря на явную неспособность супруги к ведению домашнего хозяйства, явно был очарован ею, чуть ли не пылинки с нее сдувал, — даже мне, стороннему наблюдателю, видна была его страстная любовь к жене. И гордость, что именно ему принадлежит это безвозрастное чудо...

Впрочем, несколько погодя, когда Лина подошла к роялю и спела пару русских городских романсов второй половины прошлого века, я поняла, что "Петюнька", то есть Петр Никандрович, является поклонником таланта Лины, он очарован звучанием ее голоса. Это было нечто! Меня дрожь пробрала, когда она спела: " Я ехала домой. Душа была полна..." и "Гори, гори, моя звезда..." Мама слушала хозяйку с немым восторгом, хотя она тоже неплохо поет, но маме не хватает музыкального образования и апломба всепобеждающей уверенности в себе. Я слушала Лину, полузакрыв глаза, мечтая отрешиться от всего, что угнетало душу. Не ожидала, что попаду на маленький концерт старинной музыки...