— У вас же бригада по шесть...
— Верно, — кивнул Ониши, поспевший доесть мисо-суп до самого донышка и отставить тарелку, чтобы хозяйка лишний раз не суетилась. — Меня направил владелец корабля, я в деле исключительно для координации и оценки полученного ущерба, которую проведет стажер Мизукава...
"Неделя прошла, а уже до стажера слетела. Недолго в специалистах проходить довелось, ой недолго".
Словно в ответ на мысли Гин, сидящий рядом старик моргнул и чуть качнул головой, но все еще не проронил ни слова.
— Думаете, что-то серьезное?
— Круизное судно третью неделю в море, никаких сигналов бедствия, никаких выживших на шлюпках, ничего вообще, — мрачно проговорил Казуо. — Естественно, что-то случилось. Мы должны отнестись к делу со всем возможным вниманием, речь идет о крупных суммах и мне, если что, отвечать перед начальством в Токио.
— Если все настолько страшно, почему она... — взгляд Наны уперся в Гин, что со всем возможным тщанием выдавливала картошку из глубин тарелки.
— Первое серьезное дело! — оторвавшись от еды, подала окрепший уже голос охотница. — Не полгода же бумажки перекладывать! Я обузой не буду, не зря в академии все ноги стоптала.
Под Ёшинори заскрипел стул — отодвинув пустую тарелку, старик поднялся на ноги.
— Пап, ты уже...
Ответив Арате тихим кивком, старый полукровка двинулся с грязной посудой прочь, в сторону кухни — улыбка сидела на него лице как влитая.
— Ну, вы тогда там постарайтесь, Гин, — мягко улыбнулась Нана, не обратив внимания на покинувшего стол раньше времени старика. — Только оденьтесь потеплее — там еще холоднее, чем здесь, будет.
Воцарилась неловкая тишина.
— Конечно! — поспешила нарушить ее девушка. — Ах да, ваш суп просто прекрасен, Хамасаки-сан!
Дом погрузился в тишину — семейное застолье, продолжавшееся около получаса, завершилось, и некоторые из его участников не замедлили отойти ко сну. Убедившись, что ни Нана, ни Ёшинори не собираются покидать своих комнат, по крайней мере — в ближайшее время, Арата провел гостей в дальнее помещение, отведенное, по словам полукровки, для будущего первенца. Обстановка здесь не менялась с тех лет, когда здесь жил сам Арата до своего выпуска из школы — разве что пыль убиралась, да и только. Стол, пара стульев, тусклая лампа...ничего лишнего — а крепким стенам остается только порадоваться, учитывая, какого рода разговоры планировалось за ними вести.
— Значит, план наш...
Речь Араты, едва-едва начавшую оформляться, прервал стук в дверь. Твердый, настойчивый, ни разу не похожий на работу его супруги. Вздохнув, полукровка закатил глаза и завозился с замком.
— Пап, чего тебе...
Ёшинори ворвался в комнату угрем, скользящим промеж камней. От блаженной улыбки пребывающего в тихом маразме старика не осталось и следа, пустой прежде взгляд был полон негодования.
— Мы тут вообще-то...
Звонкий подзатыльник разом прервал речь полукровки во второй раз, заставив также вздрогнуть охотницу, а Ониши — удержать потянувшуюся было в карман руку.
— За что? — обиженно, словно провинившийся мальчишка, выдохнул Арата.
— Сынок, — голос Ёшинори оказался глубоким и простуженным. — Смотрю я на этот карнавал и твою мать вспоминаю. У нее тоже котелок не варил, когда тебя носила, но я-то тебе что, баба беременная? Ты меня совсем за идиота держишь? Ладно, этот тип, Ониши, но она! — старый полукровка махнул рукой в сторону Гин. — Она у тебя выпускник академии? Я что, требования к курсантам, по-твоему, уже забыл, да? Сколько там лет учатся, забыл? Что ты мне лапшу на уши...
— Прошу прощения, Хамасаки-сан, — вскинулась Гин. — Но я половину ваших курсантов уделаю, и вас лично, если придется, — задрав рукав футболки, она красноречиво похлопала по напряженному бицепсу.
— Вот гонора у тебя точно — мое почтение, — оскалился Ёшинори, окончательно расставаясь с образом блаженного старичка. — Ловлю на слове. А ты, Арата, если думаешь, что я забыл о родной дочери — ты, боюсь, ошибся маленько. Если думаешь, я ей на Новый год дозвониться не пытался — неправ куда больше. Если думаешь, что я телефон не оборвал — выкинь кочан с плеч и сходи за нормальной головой. Сузуме пропала?
Полукровка только тихо кивнул.
— И ты, конечно, не хотел расстраивать старика со слабым сердцем...
Очередной кивок.
-...и способным слететь в багрянку, — язвительно продолжил Ёшинори. — Понимаю, понимаю. Всем лучше, когда такое чучело, как я, сидит смирненько дома, слюни на подушку пускает. Ладно, давай-ка к делу, сынок. Твой "Альбатрос" к этому каким боком?
— Позвольте мне рассказать, — тихо произнес Ониши, переключая на себя внимание старика.
Сделано это было определенно вовремя: Гин показалось, что еще немного — и Арату заставят вымаливать прощение на коленях. Старик слушал, не перебивая и почти не двигаясь с места — и заговорил вновь, лишь когда Казуо позволил себе умолкнуть:
— Значит, Организация. Вольные старатели. Но здесь вы не по приказу свыше — эти выродки вспоминают о нас только тогда, когда пора кого-то на тот свет спровадить. Много глоток нашему брату перерезала, красавица? — залитые болотной зеленью глаза уставились на Гин.
— Всего одному...
"...перерезала глотку. Что спросил — то и получаешь".
-...тому, что Новый год отметил на славу. Голову потерять можно было, так праздник удался.
— Тот "наркоман" в северной Иокогаме, неделю с лишним назад, — подал голос Арата. — Вырезал целый этаж и пару офицеров искалечил.
— Можно и так сказать, — поправил очки Ониши. — Вначале зарезал, как свиней, а потом уже...
— И он тоже спятил из-за этого судна, — задумчиво продолжил старик. — Полукровки по всей стране пропадают, оказываются там, едут с катушек и уходят под ватерлинию. Эх, сынок, в окно бы тебя выкинул, дурака, да ведь первый этаж. Порол тебя в детстве мало, ох мало...обо мне он думал, заботился. Заботливый наш. А то, что я дочери больше не увижу, или увижу такой, что сказать противно — об этом подумал? Что мне, вместо тебя это "утонула" жрать?
— Извини, — буркнул Арата.
— Извини, — издевательски отозвался старик. — Эх, благодетель...ладно, не о том сейчас. Значит, эта шайка курсирует по всей стране. Они про вас знают?
— Исходя из худшего — про меня точно, — мрачно проговорил Ониши.
— Значит, скоро и сюда заявятся, — Ёшинори потер руки. — Я в деле.
— Вы поехать не сможете...
-Значит, буду здесь, — тряхнул головой старик. — Кто еще тут что-то может, невестка, что ли? Она простой человек, ничего не знает...
— Кто бы сомневался, — фыркнул Казуо. — И когда рассказать собирались? Когда родит? Или...
— В идеале — никогда, — сухо произнес Арата. — Вы как себе это представляете? "Дорогая, прости, до свадьбы все забывал сообщить — мы с отцом можем тебя сожрать"? Так, что ли?
— Захотел — нашел бы способ, — парировал Ониши. — Вот из-за таких...молчунов я потом ночами в криминальной хронике роюсь, а мог бы спать себе. Ладно, работаем с тем, что есть. К слову о работе — ты как, все достал?
— Что смог. Так...Мизукава...
— Просто Гин. Так короче и меньше раздражает.
— Хорошо...Гин. Как я уже сказал, вы стажер. Форма вон в том шкафу, самый маленький размер, какой нашел.
— А это в нагрузку, — Ониши взвалил на стол рюкзак, рванув вниз молнию. — Посмотри сразу, всего ли хватает.
— Ну-ка... — зарывшись в рюкзак и вытянув наружу свитер и запасные носки, девушка просунула руку поглубже, достав фотоаппарат и крохотную картонную коробочку с пленкой. — Судя по "Кодаку", мне нужно будет много-много снимать?
— Чем больше, тем лучше, — кивнул Казуо. — Твоя первоочередная задача — исследовать судно и собрать улики. Без доказательств, которые можно предоставить Организации, дело не продвинется ни на шаг, а меня, за то что роюсь в их архивах, как в семейном альбоме, очень даже могут задвинуть в какой-нибудь чудный застенок на чашечку чая. Ну и тебя за компанию прихватят.
— Так, термобелье, запасная пленка, термос...а это еще что? Пушки? — охотница осторожно вытащила и положила на стол два плотных пластиковых кейса.
— Я же обещал, что без оружия в этот раз не оставлю. Арата, прошу, — стянув со стола больший чемоданчик, Казуо передал его спасателю.
— Это мне? — полукровка недоверчиво покрутил кейс в руках, щелкнул замочками, с недоумением воззрившись на содержимое. — Что за зверь такой?
— MP5, немецкий. Магазины там же лежат.
— Откуда дровишки, спрашивать, наверное, бесполезно? — Ёшинори выглядел еще мрачнее прежнего.
— Секрет фирмы, — Ониши тихо улыбнулся. — Поверьте, с этими людьми вы тоже связываться не захотите. Гин, а ты чего застыла? Там и тебе подарок к прошедшим...
— Хороши подарочки, — буркнула охотница. — А если бы у меня перед паромом рюкзак досмотрели? Мечи — ценность коллекционная, а с этим я как бы вертелась?
— Еще и мечи, — вздохнул между делом старик. — Вы там устроите, сердце чует...
— Да никак, — хмыкнул Казуо. — Ты уже у нас юный киноман, знаешь, как в шпионских фильмах бывает. Мы будем все отрицать... — противным голосом затянул он.
— Ну хоть честно, — пожав плечами, девушка открыла свой кейс. Несколько секунд она сосредоточенно разглядывала содержимое, проверяя, почти как в ресторане у Томоми, сколь долго сможет терпеть. Хватило ее, как и там, не очень-то надолго. — Так, я не поняла, что это за дискриминация? Почему у него вон такая штука скорострельная, а мне — какой-то чахлый пистолетик? Я тоже хочу делать тра-та-та!
— Ты себе разве что по ногам тра-та-та сделаешь, — вздохнул Ониши. — Знаю я, какой из тебя стрелок. Токарева тебе за глаза хватит.
— Но он какой-то несолидный...и старый, потертый весь. Посвежее-то ничего не было? Я хочу новенький, чтобы в масле!
— Обойдешься. Серьезные боссы с ним ходят, дарят в знак уважения, а ты нос воротишь. К тому же простой, как лопата — в самый раз для тебя, научишься быстро.
— Ну спасибо, удружил, как обычно, — заворчала охотница. — Гин, эти тапки тебе на вырост. Гин, найди поварешку и иди бей негодяя. Да, он порвал человека, как тряпку, но я в тебя верю. Гин, тебе и одежки из секонд-хенда за глаза хватит. Гин, дарю пистолетик, передариваю, точнее. Он стреляный, правда, и черт знает после чьих рук, но в остальном хороший. Гин, этот рамен просрочен всего на неделю, зато по скидке...
— Она всегда такая? — суфлерским шепотом поинтересовался старый Хамасаки.
— Почти, — кивнул, будто бы признавая свое поражение, Ониши. — Но на работе, будьте покойны, сама концентрация. Гин, осторожнее, там магазин плоховато держится...
— Я уже говорила, как бесконечно благодарна за столь щедрое подношение? — отложив оружие, девушка вновь зарылась в рюкзак. — О, магические штучки? К ним, я так понимаю, инструкций не положено?
— Разгреб запасы, на случай, если все совсем худо обернется, — вздохнув, шеф осторожно развернул мешок с амулетами. — Игрушки простые, импульса из Цепей не требуют, поэтому годятся даже для черни вроде нас. Активацию создатель завязал на слом оболочки, поэтому будь внимательна, если не хочешь взлететь на воздух...
— И это я таскала в рюкзаке почти целый день. А мои ошметки, если бы оно там помялось невзначай, чайки бы доклевали...
— Не бормочи, а слушай. Это для защиты, — палец Казуо уперся в один из мешочков. — Вот эти два — если надо кого-то притормозить, а то и инфаркт устроить. Этот, надеюсь, тебе не пригодится, но если дело дрянь, а выжить хочется — закуси, должно сил придать.
— Спрашивать, из чего оно, конечно же, не стоит.
— Если я скажу, из чьей почки сделано, тебе полегчает? По лицу со столь чудесным зеленоватым оттенком вижу, что не очень. Вот и славно. Так, давай дальше — там где-то должен быть план корабля. Арата, вы бы тоже посмотрели, а я пока потолкую с тем, кто тут за старшего остается.
— И о чем же? — процедил старик. — Кто ты, в конце концов? Сыщик? Якудза? Человек Организации?
— А еще тот, кто вам поможет. Оружие в этом доме есть?
— Уж не похвастаю разнообразием, в отличие от вас. Отцовское ружье подойдет?
— Лучше, чем ничего, — чуть помолчав, кивнул Казуо. — Так, пока рыжая там роется-копается, напишу вам пару номеров, по которым стоит позвонить. Жили бы мы с вами в Германии, было бы проще — говорят, есть там одна семейка, что полукровок прикрывает, неважно, какой породы, — открыв записную книжку, Ониши зашуршал страницами. — Вот этих вначале наберите, если ничего не выйдет, попытайте счастье по вот этому номеру...не ждите, правда, что на частном катере примчатся. Что? Нет, Тоно лучше не звонить, у них самих давно не лучшие времена...
Комната казалась подвешенной на недосягаемой вышине — как еще было объяснить, что все те шумы, которыми богат город, не добирались до нее даже самой малой частью? Комната тонула во мраке, и нарушали его лишь лунный свет, текущий сквозь небольшое окошко, большей частью укрытое за глухими шторами и тусклый, чахоточный огонек лампы, притулившейся в уголке старинного резного стола. Вместо татами — простой деревянный пол с небольшим ковриком у двери. Высокие шкафы вдоль стен, темные стекла, сплошь изрезанные охранными символами. Массивный сейф с острыми углами, перепоясанный веревкой из рисовой соломки — гирлянда мрачно поблескивающих печатей начинает тихий перезвон, едва только в комнату врывается сквозь приоткрытую дверь самый слабый ветерок. Мятый, неприбранный футон в углу, сползшая на пол простыня...
Половицы стонут под ногами. Человек останавливается у дверей, тихо затворяет их, вешая на торчащий ключ крохотную бумажную петельку. Человек проходит мимо шкафов, мимо выложенных меж ними деревянных ящиков. Остаются позади ритуальные ножи, острые крючья и иглы, остается висящий на стене поношенный защитный плащ из прорезиненной ткани. Остается стоять, прислоненный к дверце шкафа, высокий монашеский посох-кхаккара на шесть колец.
Над столом — карта островов Японского архипелага. Чудовищной сложности паутина из черных линий вычерчена поверх городов и сел, полей и лесов — отметины тянутся вместе с реками, вползают на горы, разбухают крупными кольцами то здесь, то там. Часть колец закрашена алым, в других — ровно посередине — вбиты булавки. Где-то пришпилен листок из отрывного календаря, где-то — сложенная вчетверо фотография или мятый бланк телеграммы. Алая булавка на юге Окинавы, черная — в пустоте вод залива Тоса. Рваная линия ядовито-желтого цвета вдоль всего Японского желоба, россыпь булавок вокруг...
Комната не терпит звуков извне, но и внутри их не так уж много. Скрип половиц, скрип высокого резного стула, шелест просторных рукавов и страниц, набитых внутрь распахнутой пухлой папки — ловкие пальцы, в свете лампы кажущиеся насквозь желтыми, перебирают листы.
Комната не терпит звуков извне — но внутри позволено звучать даже музыке. Старый граммофон, примостившийся на тумбе меж двух высоких шкафов, терзает столь же побитую временем пластинку: под скрежет иглы надрывный голос выводил слова бессчетное число лет назад попавшей под запрет песни:
