мы из Бреста. часть 5

— И что нам делать?

— Что и положено. Продолжать работать, делать свое дело. Я думаю, в нашем распоряжении есть время до зимы, чтобы подготовить свой отход...

Обновление на 2.02.17. рабочий текст...

Глава

Через решетчатое и заснеженное оконце струился свет. От нечего делать я накручивал круги по камере. По моим расчетам на дворе был конец января. Новый год минимум как три недели назад прошел. О том, что творится на воле, я не знал. "Тюремный телеграф", почему то здесь не работал. То ли стены тут другие, то ли "зеки" азбуку не знали. Газет мне в мою "одиночку" не приносили, хотя в чтении книг не отказывали. Из библиотеки приносили все, что я просил. Даже в чистой бумаге не отказывали. Все мои зарисовки "новой техники" на ней аккуратно собирали и куда-то относили. Надеюсь не в туалет для "подтирки", а то зря "слив" информации из будущего получается, делаю.

За почти полтора месяца моего сидения здесь я встречался со следователем лишь один раз в первый день моего ареста. Он совсем еще молодой парень ознакомил меня с ордером на арест, а затем пояснил, в чем меня подозревают, после чего надолго забыл о моем существовании. Всматриваясь в высоко расположенное оконце, я вспоминал, как все это начиналось...

Вызов в Москву поступил неожиданно и вдобавок ко всему не вовремя, шла подготовка бригады к возможной отправке на Воронежский фронт. Дел было по горло, а тут такое. В штабе Северной группы войск Закавказского фронта все понимали, но приказ убыть в Москву подтвердили. Единственная надежда была на то, что все вопросы на Старой площади решаться быстро, а "небесная канцелярия" обеспечит летунам хорошую погоду. Не зря говорят, что во всем плохом всегда надо искать положительное так и тут оно присутствует. В наркомате побываю, узнаю, куда и когда нас отправлять собираются, уточню о своих парнях, не вернувшихся в бригаду из Минска, заодно вывезу собранные мной на Кавказе артефакты и просто красивые вещи. Должен же и я пополнять коллекцию "холодняка", хранившегося в квартирной нише. Может, что удастся узнать о Татьяне, так как писем от нее больше не поступало.

Возложив все заботы на "узкие" плечи своих замов, уже к концу следующего дня я был в столице. Перелет прошел довольно успешно. На всем пути погода более благоприятствовала, а немецкие летчики далеко в наш тыл не залетали.

На аэродроме Подмосковной базы меня ждала машина и "комитет по встрече". В коим-то веке командир решил посетить свое собственное подразделение, брошенное им на произвол судьбы больше полгода назад. Вместо отдыха пришлось заниматься делами обходить все помещения и склады осматривать технику и вооружение, знакомиться с новым личным составом. Особо придраться было не к чему. Несение службы и учебного процесса налажено как надо. Техника и вооружение в наличии и внешне содержались в порядке. Партполитработа с личным составом велась. Бойцы и командиры выгладят орлами, одеты, обуты, питаются неплохо, жалоб не высказывают, рвутся в бой и не скучают. В столовой кормят сравнительно неплохо. В санчасти больных немного — в основном простудившиеся. Лена Горохова успела похвастаться дочкой, а Шмит передал очередной доклад о состоянии дел. Что еще надо знать заскочившему на огонек командиру? Мне так на первый раз вполне хватит. Не знаю, как мои подчиненные, таскавшиеся за мной весь вечер и часть ночи, но я лично был доволен своей кратковременной инспекцией. Теперь хоть точно знаю, что у меня в распоряжении есть. Ну а как все это будет действовать в реальном бою, скоро увидим. Писем на мое имя хватало, в основном это были весточки от сослуживцев, лечившихся по госпиталям. От Татьяны ничего не поступало.

Ночевал у себя на московской квартире. В ней было все так же чисто прибрано и более или менее тепло. Мы снова ночью пили чай с управдомом и беседовали за жизнь. Традицией стало, однако. Иван Григорьевич сильно сдал, переживал из-за сына, который с зимы так и не объявился. Единственное что я мог сделать — обещать постараться выяснить через наркомат о судьбе парня.

С утра пораньше я явился на Старую площадь. К указанному в телеграмме кабинету меня проводил дежурный. Тут собралось несколько человек. Пара их них показалась мне смутно знакомыми, только вот я никак не мог припомнить, где же мы виделись. Меня приняли одним из первых.

В кабинете за большим столом сидело двое одетых в штатское мужчин средних лет. На приставном столе были разложены несколько карт и схем. Среди них я увидел и до боли знакомую схему Брестской крепости, сам такую в прошлом году рисовал. В углу за небольшим столиком с печатной машинкой сидела девушка в военной форме в петличке, которой красовался кубик. Практически сразу же к ней присоединилась еще одна девушка, с большим блокнотом и карандашом в руках.

Представившись членами комиссии, действующей по поручению Ставки, старший из мужчин предложил мне, как свидетелю и непосредственному участнику событий, ответить на ряд вопросов касавшихся предвоенного состояния частей Брестского гарнизона и обороны крепости летом прошлого года. Естественно я согласился. Единственное о чем меня попросили так это не спешить с ответом, сначала их обдумывать, а затем уже отвечать.

Под равномерный стук печатной машинки мне задавали вопросы, а я отвечал. Мурыжили они меня своими вопросами больше шести часов без перерыва на обед, лишь с короткими десяти минутными перекурами в туалете и легким перекусом горячим чаем с бутербродами. И то им покажи, и это объясни, и кто, где и как оборону держал, и кто каким сектором обороны командовал, и как действовали немцы, и почему мы действовали именно так, и вообще, почему я все это знаю. Много вопросов было по прорыву из крепости. Допрос мужики вели более чем профессионально, грамотно и обстоятельно, обращая внимание на каждую мелочь. По схеме крепости работали уверенно. Выпотрошили меня и мою память полностью. Когда поток вопросов ко мне иссяк, и я подписал листы протокола, отметив пропуск, меня милостиво отпустили отдыхать и возвращаться к себе в часть.

Торопиться мне было некуда. Хоть в Москве я задерживаться и не хотел, но в Наркомате, на ночь, глядя, меня никто не ждал. А раз так, то хочешь, не хочешь, оставаться в городе еще на сутки придется. Поэтому по дороге домой позволил себе перекусить в местной столовая. Плотно поев, одевшись у зеркала в гардеробе, я пошел на выход.

Дежурный, проверив мой пропуск и сверившись с каким-то своим списком, попросил пройти в один из кабинетов Комитета Партийного контроля. Почему этого не сделать, раз хороший человек просит? Куда идти я примерно знал. В октябре 41-го пришлось ходить по зданию, изучать его, планируя возможную оборону, заодно смотреть за тем как мои бойцы собирали брошенные(!) в кабинетах убегающими в эвакуацию партчиновниками за ненужностью (!) документы.

Требуемый кабинет я нашел быстро. Сидевшие на стульчиках у входа в него два средних лет армейских лейтенанта, занятые своим разговором, пропустили меня вперед. Внутри находился пожилой лысоватый мужчина, в полувоенной форме, выслушав меня, любезно попросил присеть на стул и немного подождать, а сам вышел из кабинета в боковую дверь. Она вернулся через несколько минут с папкой в руках. Практически вместе с ним в кабинет вошли и знакомые мне лейтенанты.

— Седов, Владимир Николаевич? — переспросил меня "лысый".

-Да.

— Вы арестованы. Вот постановление о вашем аресте. Прошу не оказывать сопротивление. Сдайте ваше оружие и документы.

Дежавю, какое-то! Второй раз за последние полгода арестовывают и главное где и за что? Лейтенанты действовали сноровисто и высокопрофессионально. Сказывался опыт. Видно не раз уже так действовали.

— Вам придется пройти вот с этими товарищами в соседнюю комнату, там все объяснят.— Передавая одному из офицеров папку, напутствовал меня "лысый".

— Спасибо и на этом.

В соседней комнате мне действительно все объяснили.

В отношении меня, оказывается, по целой куче преступлений начиная от самоуправства и превышения должностных полномочий, самосуда, разжигании межнациональной вражды, до незаконных арестов и убийств, в том числе сотрудников НКВД (слава богу, что 58 статью не шили), прокуратурой Московского гарнизона возбуждено уголовное дело, в рамках которого я и арестован. После чего мне любезно предложили переодеться лежащее здесь же солдатское обмундирование. Когда только приготовить успели? Пришлось переодеваться, а что делать? Возмущать и чего-то требовать, пытаться вырваться, прорываться к Берии или "Деду", скрываться в неизвестном направлении, смысла не было. Зачем? Вполне вероятно, что это чья-то ошибка или глупость, разберутся и отпустят. Тем более что Перстень никак не реагировал на происходящее. Значит, непосредственной опасности для меня нет. Так что пусть все идет как идет. Претензий к задержавшим меня парням, не было. Они просто делали свою работу. Затем была недолгая поездка в автомашине с закрашенными окнами и "одиночка" с зарешеченным окном и темно зелеными стенами.

Вот так я и оказался на арестантской "шконке"...

Хата мне досталась светлая (от горевшей под потолком сильной лампочки), чистая и довольно широкая. Даже солнце сюда проникало, согревая камеру и арестанта. По ночам было холодновато, да я привыкший спал вполне нормально. Надзиратели пожилые, опытные и не злобливые. Никогда не кричали, хотя порядок блюли строго. Кормили тут скромно и просто — почти каждый день перловка во всех видах иногда давали пшенку. Зато чай горячий. Я в принципе на питание не жаловался. Каждый день водили на часовую прогулку. Хуже всего то, что не с кем было поговорить. Я наброски техники из будущего стал делать только из-за желания языком с надзирателями потрясти. А еще угнетало ожидание хоть чего-нибудь!!!

Заскрипев (сколько раз просил смазать петли, так и не сделали, гады) дверь камеры приоткрылась. Пожилой сержант многозначительно бросил в проем двери — "Со всеми вещами на выход". Не уж то все, наконец, решилось? Брать мне особо нечего. Шинель только надеть, да матрас со спальными принадлежностями и нехитрую посуду подхватить с намертво прикрученного к полу стола. Вот и все сборы.

На первом этаже я сдал кладовщику ставшие сразу ненужными вещи. После чего по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой, меня повели в административный корпус.

В кабинете, куда меня привели, кроме следователя присутствовал и знакомый по посещению Кобуловым Тарского майор.

— Здравствуйте, Владимир Николаевич. Как вы себя чувствуете?— встретил меня майор.

— Спасибо. Чувствую себя хорошо.

— Вот и отлично. Прошу вас, Сергей Петрович. — Обратился он к следователю.

— Гражданин Седов! — было видно, как майор заметно поморщился, услышав эти слова. Следователь, не обращая на него внимания, продолжил — Проведенным расследованием установлено что факты противоправных действий якобы совершенных вами и послужившие основанием для возбуждения в отношении вас уголовного дела не нашли своего подтверждения. Ваши действия и действия ваших подчиненных в ходе ликвидации бандподполья на территории Северного Кавказа признаны правомерными. Уголовное дело в отношении вас прекращено за отсутствием в ваших действиях состава преступления. Ознакомьтесь с постановлением о прекращении уголовного дела и распишитесь вот здесь. Эта копия вам. Вы можете быть свободным, я вас больше не задерживаю.

— Сергей Петрович я надеюсь, что вы не будете против, если мы с товарищем капитаном ГБ (интересно, когда это меня в звании повысили?!) еще немного позанимаем этот кабинет? — спросил майор у следователя и увидев его утвердительный кивок продолжил. — И если можно дайте команду принести капитану ГБ Седову его вещи.

— Сейчас все сделают. — С гордым и независимым видом ответил следователь и вышел в коридор.

— Что ж ты капитан натворил? Ты же своей пропажей считай, всех на уши поставил. Где тебя только не искали! Даже у немцев, так как была информация о готовившемся на тебя немецкой агентурой нападения. А ты тут прохлаждаешься! Нашли-то тебя случайно. По запросам твоего следователя поступившим Военному Прокурору Закавказского фронта бригадюристу Агалакову и Военному прокурору Управления войск НКВД по охране тыла Северной Группы войск Закавказского фронта военюристу 2 ранга Каневскому. Если бы не они, долго бы мы тебя еще искали. Что не мог сразу потребовать встречи с Федотовым или Берией?

— Не мог. Меня следователь всего один раз и вызывал. В самом начале.

— Понятно, что парень замотался и про тебя забыл. Повезло тебе с ним. Он еще молодой и привык во всем разбираться. И несмотря на давление со стороны некоторых ответственных товарищей организовал проверки всех жалоб поступивших на тебя. Да быстро во всем разобрался.

Что ж ты так плохо со своими замполитами живешь? Они тут на тебя в Комитет Партийного контроля и ГлавПУР столько кляуз с обвинением в бонапартизме, своеволии и нарушении воинской дисциплины накатали, что целое архивное дело завести пора, а тебя без суда и следствия к стенке поставить. Да если бы только они одни на тебя писали, а, то и местная кавказская общественность и партийные чиновники и многие другие, куда только не жаловались. Ты же походу дела своими действиями там осиное гнездо разворошил, "собачьи игры" всем спутал.

— Я вроде с ними со всеми вполне нормально обходился. Делал свое дело и все...

— Вот этого они тебе простить и не смогли... В наркомате на тебя тоже некоторые зуб имели. И не только завистники. Албогачиева помнишь?

— Да. Как его забыть.

— Он тут чтобы обелиться все свои старые связи поднял. До наркома дошел. Тебя во всем и на всех уровнях обвинял и грязью поливал. Говорил что ты со своей "бандой" ему и его людям только мешал вести оперативную работу по разложению банд и совершенно не боролся с преступниками. Даже в смерти своего заместителя Алиева обвинять пытался.

— Я-то тут причем? Его же немецкие диверсанты убили. А Албогачиев тогда смог от них скрыться.

— А это не главное. Главное для него было показать себя перед всеми белым и пушистым. А вот тебя обвинить в недоработке, посеять сомнение в твоей правоте ...

Наш разговор был прерван кладовщиком, принесшим мои вещи и оружие.

— Переодевайся, давай. Я тут с собой захватил один документ. На вот почитай. То, что там написано во многом тебя спасло и заткнуло некоторым рот, в том числе и на самом верху.

Одевшись, я взял протянутый мне документ и вчитался в текст.

Выписка из протокола допроса арестованного Пашаева Абдул-Керима Хашимовича (бывшего начальника Шароевского райотдела НКВД Чечено-Ингушской АССР) (РИ)

23 января 1943 года

...

Вопрос: Называл ли Шерипов Меирбек фамилии сотрудников НКВД, с которыми, как вы показываете, он имел связь по вражеской работе?

Ответ: Говоря о своей связи с работниками НКВД Шерипов Маирбек назвал Хасаева Джебраила — начальника милиции Итум-Калинского района, Межиева — начальника Райотделения НКВД Итум-Калинского района ЧИАССР, Исаева — начальника Шатоевского РО НКВД и Исаева Бахо — начальника Чеберлоевского РО милиции. Шерипов сообщил также, что у него имеются связи с НКВД ЧИАССР, назвав при этом начальника отдела по борьбе с бандитизмом Алиев Идриса и сотрудника этого отдела — Худаева, с которыми, по его словам, уже имеется договоренность, и они не будут чинить препятствий его банде.