Сами боги видать пожелали обустроить в Суровой Киликии пиратское гнездо. Береговая линия здесь изрезана бесчисленными бухточками, усеяна скалами — идеальное пристанище для быстрых и вёртких пиратских судёнышек. Горцы стали морскими разбойниками, а эллины сочинили поговорку:
"Три худших слова есть в эллинском языке на букву К — критянин, каппадокиец и киликиец".
В восточной части Киликии Тавр отступает от моря, образуя долину, рассеченную руслами нескольких больших и малых рек. Здесь стоят богатые города — Адана и соперничающий с ней Тарс, древний город, основанный ассирийским царём Сарданапалом, оставившим после себя надпись:
"Сарданапал основал Анхиал и Тарс в один и тот же день; ты же, чужеземец, ешь, пей и люби; все другие блага человека не стоят внимания".
Город стоял в сотне стадий от моря, на реке Кидн, которая разделяла его на две части. Река текла с севера, со склонов Тавра, образуя восточную часть прохода, соединяющего Каппадокию с Киликией Равнинной и носящего гордое имя: "Киликийские ворота". Несмотря на величественное название, проход представлял собой довольно тесный коридор. Дорога извивалась среди горных хребтов, как змея, ползущая с запада на восток, круто взбиралась на перевалы между вершинами, а потом резко сворачивала на юг и ныряла в глубокую и узкую долину студёного Кидна.
Путь непрост и длинен, протяжённость прохода — пятьсот стадий. На равнине войско способно преодолеть это расстояние за четыре дня, но здесь ему потребуется намного больше времени. Обходной путь лежит слишком далеко.
Образующие проход обрывистые склоны густо поросли пихтой, длинноиглой сосной, можжевельником и кедром. В самой узкой части прохода дорога такова, что отойди всего на десять шагов с тропы, и ты уже лезешь вверх по отвесному склону, продираясь сквозь густые колючие заросли.
Здесь горстка людей вполне способна сдержать стотысячную рать, это прекрасно понимает любой полководец, ведущий войско Киликийским проходом, потому каждый стремится скорее очистить себе весь путь стремительным броском передовых отрядов, но сделать это весьма непросто.
Защищать Киликийские ворота очень легко, потому персы никогда не держали здесь много войск, лишь малые отряды, препятствующие разбоям горцев на дороге. Флота у сатрапа Киликии Аршамы вообще не было. Зачем он ему? С пиратами побережья борется близкий Кипр, покорный царю царей.
Уцелевший при Гранике Аршама имел в своей сатрапии всего четыре тысячи воинов, боеспособность которых была весьма низкой. Он ничего не смог противопоставить лихому налету Птолемея, который тайно высадился в устье Кидна и, совершив быстрый переход, овладел Тарсом. Город был плохо укреплён со стороны реки, да и ворота закрыть персы, застигнутые врасплох, не успели. Птолемею не понадобились ни машины, ни даже штурмовые лестницы.
Аршама едва спасся бегством, но выбравшись с малым отрядом из города, он совершил непростительную глупость: вместо того, чтобы отступать в горный проход, сатрап бежал к юго-востоку и укрылся в городе Малл, где начал спешно готовиться к осаде. Отсюда он отправил гонца к царю царей с просьбой о помощи. Это оказалось ещё одной ошибкой запаниковавшего сатрапа. Дарий разгневался и повелел Аршаме немедленно занять Врата, дабы воспрепятствовать соединению македонских войск.
Легко сказать, займи. Аршама, словно Геракл на распутье оказался. Только у того по одну руку лежал путь трудный, ведущий к славе, а по другую — лёгкий, привлекательный, полный удовольствий, хотя и заканчивающийся посмертным забвением. Аршама про Геракла слышал, но не очень много. Таких подробностей не знал, а перед собой видел пути несколько иные.
Первый — стать героем, напугав македонского ежа своей голой задницей. Второй — принять мучительную смерть в руках палача, не выполнив царский приказ. Был ещё и третий — опустошить в Малле винные погреба и перепортить всех местных девок, затрахавшись вусмерть.
Пока Аршама мучительно думал, от страха осуществляя третий вариант, Птолемею без боя сдалась Адана, а с Кипра пришли вести о восстании Сол. Дальше сидеть на заднице невозможно, что-то нужно уже делать.
Птолемей отрезал Аршаму от Киликийских врат, и сатрап бросился бежать на восток, к вратам Сирийским. Добежав до города Исс, он встретил ещё одного царского гонца. Тот сообщил, что царь царей всем войском идёт к Сохам и, грозя Аршаме расправой, требует, чтобы тот перекрыл северный проход, отрезав Одноглазого.
У сатрапа душа совсем ушла в пятки, он лихорадочно искал пути спасения. Мысли завязались в сотню узелков, мозги ворочались так, что сера в ушах дымилась. Думал-думал и придумал. Нашел-таки сатрап лазейку и, приободрившись, радостно бросился в Сохи, встречать царёво войско.
Ещё в начале лета заняв без сражения Анкиру, стратег-автократор Азии развернул здесь кипучую деятельность, стремясь привлечь под свои знамёна побольше союзников. Помчались послы во главе с Леоннатом в независимые эллинские колонии на южном берегу Понта Эвксинского — Гераклею и Синопу. Пердикка договаривался с вождями племён Пафлагонии, сам Одноглазый с каппадокийцами.
Все лето пролетело в лихорадочном пополнении войска и его подготовке. Македонские стратеги нещадно гоняли ополченцев и наёмников, создавая из них декады, лохи и таксисы "пеших друзей". Не всем сие понравилось. Многие из тех, кто зарабатывал на жизнь мечом, и считал, что владеет им вполне сносно, оскорбились. Немалое число таких пришлось оставить в покое. Разве что вынудили обходиться в походе без обоза. По заведённому Филиппом установлению каждой декаде придавался мул и слуга. Никаких телег.
Возникло много забот со снаряжением. Если изготовить нужное число сарисс не составило труда, то большие круглые щиты, что были у каждого гоплита, для строя македонской фаланги совсем не годились, поэтому увеличить численность педзетайров Антигону удалось незначительно и преимущество в вооружении перед эллинскими наёмниками Дария осталось ничтожным. Впрочем, стратег не сильно расстраивался на сей счёт. Гораздо больше беспокойства вызывала малая численность конницы.
Антигон своевременно получил от Птолемея послание, сообщавшее о количестве войск Дария, и вполне отдавал себе отчёт в том, что уступая в людях пятикратно, сможет лишь доблестно сложить голову. Македоняне, конечно, обсуждали идею отступить с безлесной каменистой равнины в горы, но каппадокийцы сообщили, что персы сторожат проход. Историю Антигон знал хорошо. Не требовалось ему напоминать про давние подвиги спартанцев.
Каппадокийцы совещались долго, под персами им жить надоело, но и в успехе антигонова дела они изрядно сомневались. Среди знати не было единодушия. Те аристократы варваров, чьи земли располагались восточнее реки Галис, продолжали смотреть в сторону персов, хотя столица сатрапии, Газиура, ныне пустовала без высокого начальства. Западные вожди все же решились предоставить Монофтальму около пяти тысяч воинов, из которых две тысячи пришли конными. Ни стратеги эллинов-союзников, ни старшие гетайры не верили в надёжность этого отряда, но Антигон искренне радовался приобретению. Ещё бы не радоваться. На безрыбье-то. Пафлагонцы ответили отказом, а из Гераклеи, дорийской колонии, Леонната едва не пинками выдворили, обидев и обозлив неимоверно. Гордые дорийцы спешили не отстать в высокомерии от своих дальних родичей — спартанцев.
Зато пришёл отряд из Синопы, милетской колонии. Этот город обладал автономией, подобной той, что персы предоставили его метрополии, формально подчиняясь сатрапу Малой Каппадокии. Впрочем, сей сатрап, Митробазан, погиб при Гранике, а нового Дарий не назначил. Пятьсот гоплитов и около тысячи пельтастов пополнили войско Антигона.
Последним с запада подошёл Кен, который привёл новые пополнения: конный отряд лидийцев и ещё две тысячи наёмников, в основном из Вифинии.
Теперь войско союзников лишь немногим не дотягивало до тридцати тысяч человек. Уже что-то, хотя персы по-прежнему подавляюще превосходили их числом, да и надёжное ядро македонян оставалось совсем небольшим.
Антигон узнал о дерзком деянии Лагида уже в конце лета, вовсю занимаясь укреплением Анкиры, причём птолемеевы труды едва не пошли прахом. До верховного стратега смог добраться лишь второй из двух отрядов гонцов, отправленных предусмотрительным Лагидом с разницей в несколько дней. Первый так и не дошёл до цели, сгинув где-то по дороге, вероятно, вырезанный горцами, польстившимися на лошадей.
— Ну и ловкач, Лагид, — только и оставалось протянуть Пердикке, когда веселящийся, как мальчишка стратег-автократор сообщил ему новость.
— А что это нам даёт? — недоуменно спросил Кен, ещё не вникший в ситуацию.
— Как что? Встретим Дария, как Леонид Ксеркса, — ответил Пердикка.
— А чего бы Дарию переться в Киликию? Где ему там развернуться? Персы простор любят, — не сдавался Кен.
— Нам надо двинуться туда пошумнее, — сказал Леоннат, — тогда он просто пойдёт за нами. Ему же нас надо разгромить, вот он и станет искать встречи.
— А вот я иначе думаю, — возразил Кен, — он хочет себе всю Азию вернуть, потому пойдёт прямиком на Сарды. А там Митрана, большой любитель открывать гостям ворота.
— Он не оставит нас у себя за спиной, — уверенно заявил Антигон, — не пойдёт. Вернее, пойдёт, если не будет знать, что мы в Киликии. Леоннат прав, надо побольше шуметь о нашем выступлении. Прямо сейчас и начинать.
В семнадцатый день метагейтниона голова союзнической колонны миновала самое узкое место прохода, где кто-то из древних возвёл каменные ворота с участком стены, упиравшейся в отвесные склоны. Здесь, на протяжении двадцати стадий, можно было идти всего по три человека в ряд.
Антигон, ведущий коня в поводу, как и все гетайры, сберегавшие лошадей, вступил под древнюю арку без опаски: давно уже разведчики и авангард проверили всю округу на десятки стадий вперёд. Противника не было. Никто не сторожил перевалы, никто не пытался обрушить камнепад на колонну, медленно ползущую по дну глубокого ущелья.
На некотором удалении от ворот дорога расширилась, и её пересёк быстрый ручей.
— Это Кидн, — сказал проводник из каппадокийцев, — здесь его перешагнуть можно, а в море впадает уже полноводная река.
Антигон присел у ручья на корточки, зачерпнул горстью воды, выпил.
— Холодная, аж зубы ломит. Но вкусная, чистая.
Он стянул с головы шерстяной берет-каусию, смочил затылок, шею, поплескал на лицо.
— Жарко. Окунуться бы целиком...
— Не советую, — покачал головой проводник.
— И то верно, — согласился стратег, — в такую студёную воду лезть, судьбу искушать... Да и некогда.
Он снова надел берет, растянул его края пошире, пряча глаза от солнца. Воины, подходя к воде, наполняли флаги и бурдюки.
— Теперь легче идти будет, — сказал проводник, — дальше дорога все шире.
Идти действительно стало легче, и, хотя до выхода из ущелья было ещё далеко, это расстояние войско, несмотря на накапливающуюся усталость, протопало быстрее.
Семьдесят лет назад здесь прошли эллины, наёмники Кира Младшего, претендента на персидский трон. Шли на войну, в которой потерпит поражение и сложит голову Кир, но их, эллинов, так никто и не сможет победить. Ни персидские стрелы, ни гигантские расстояния Азии. Мысль об этом не покидала Антигона и его товарищей. Пожалуй, каждый эллин, ступая на этот путь, вспомнил хотя бы раз о славном походе десяти тысяч. Вспомнил и задумался: "А где будет конец нынешнего Анабасиса? И каким он будет?"
И вот, наконец, Тавр остался за спиной. Перед Антигоном раскинулась обширная плодородная долина, Киликия Равнинная.
— Куда теперь, господин? В Тарс? В Адану?
Антигон приказал разбить "правильный" лагерь. С валом и палисадом. Здесь уже следовало держать глаза открытыми.
Воины отдыхали два дня. Антигон дожидался прибытия катаскопов, разосланных далеко вперёд. Он не хотел идти вслепую, не разведав обстановки, однако пришлось. Он не мог себе позволить длительную стоянку в малолюдной местности. Этак воины съедят все припасы, а где их пополнить? Нужно спускаться в долину к селениям и городам.
Союзники сделали ещё один переход по направлению к Тарсу, когда, наконец, прискакал один из разведчиков.
— Докуда добрался? — спросил его Пердикка.
— Три конных перехода к юго-востоку от города Исс.
— Покажи.
Перед разведчиком развернули карту, он показал.
— У самых Сирийских врат, — отметил Антигон, — что там?
— Там уже разъезды персов! Царь стоит огромным лагерем в Сохах у оконечности Аманских гор.
— Давно они там?
— Не смог узнать точно. Вроде, недавно. С берега видно множество кораблей. В самом Иссе никого из начальства персов нет. Местные уверены, что царь со дня на день вступит в Киликию.
Антигон сжал зубы. Сердце забилось чаще. Вот он, момент истины, все ближе и ближе. Здесь все решится. Какой жребий вынули для него боги?
— Где Птолемей? Видел кого-нибудь из его людей?
Разведчик виновато развёл руками.
— Нет Птолемея в Киликии.
— Как это нет? — удивился Пердикка.
— Вот так... Нет и все.
— А его люди?
— Никого нет. Ни в Тарсе, ни в Адане. Были, персов разогнали, а потом ушли. Куда — местные не знают. В Малле я не был, но, говорят, Птолемей туда тоже не ходил.
— Ну не сквозь землю же он провалился? — озадачился Антигон.
Вот это новость. Приняв решение идти в Киликию, Монофтальм считал присоединение к своему войску пятитысячного отряда Лагида практически свершившимся событием. Сообщение разведчика покачнуло землю у Антигона под ногами.
— Отплыл, не иначе, — подал голос Леоннат.
— Куда и зачем? — спросил помрачневший Антигон.
— Не знаю...
Тарс. Несколькими днями ранее
— Господина любят боги, — раздался за спиной вкрадчивый голос.
Птолемей обернулся. Так и есть, сириец подкрался незаметно. Тихо, как змея приполз.
— Боги любят тех, кто про них не забывает, но надеется только на себя, — ответил хилиарх, — чего тебе нужно, сириец? Хочешь, чтобы я тебя, наконец, отпустил?
— О, недостойный Ксантипп был бы очень рад такому великодушию. Но единственное его желание — быть полезным господину.
"Единственное желание... Зачем он упорно продолжает называть себя эллинским именем? Я ведь знаю, что он знает, что я знаю, что он никакой не эллин. Эка сказанул. Боги, голову на пару с языком о такие завороты сломаешь".
— Говори яснее, чего ты хочешь?
Ксантипп-Фратапарна облизал губы и сказал:
— Я долго наблюдал за тобой, господин. Ты смел, дерзок, умён и расчетлив. Удачу даже не за хвост хватаешь, а прямиком за хребет...
От внимания Птолемея не укрылось, что лазутчик совершенно неожиданно стал говорить о себе в первом лице и вообще отбросил этот варварский лукаво-раболепный тон, который до невозможности раздражал хилиарха.
— И что?
— Я бы хотел остаться с тобой.
— Ты и так со мной, я не отменял свой приказ, запрещающий тебе отлучаться.
