Сад фонтанов

— Вот тебе бабушка и Юрьев день!.. — упавшим голосом сообщил я.

Спуска не было. Девушка внимательно смотрела через моё плечо. Потом улыбнулась и обеими руками повернула мою голову влево, чуть вниз. Там, спиралью огибая скалу, шёл узкий в две ладони карниз. Меня передёрнуло. После такого подъёма, такой спуск?! Это было уже слишком. Мы вернулись к прерванному завтраку.

Когда всё было собрано, я потянулся за рюкзаком, но жрица отрицательно покачала головой. Она вынула из бокового кармана тонкую шёлковую бечеву, один конец привязала к ремешку, опоясывающему её тонкую талию, а другой подала мне. Потом, пока я проделывал то же самое, вскинула вещмешок к себе на плечи. Проверив надёжность узла, я обратил внимание на то, что на мне были прекрасные джинсы. Интересно, откуда они?! Протянув руку, немного смущаясь, всё же проверил надёжность узла на ремешке жрицы. Удовлетворившись, направился к выходному отверстию. И начался спуск, не менее ужасный, чем вчерашний подъём. Девушка умело страховала. Теперь до меня дошло, почему рюкзак взяла она. Площадок для отдыха почти не было. Одна или две, да и те такие миниатюрные, что сидели мы на них по очереди, и не более двух минут — каждый жалел другого. Вниз я старался не смотреть, ноги и так не держали, стоило лишь глянуть, то можно было распрощаться с жизнью. Ещё там, наверху, я внимательно осмотрел местность и понял, что мы в пустыне. Вдали виднелись пики то ли скал, то ли пирамид. Но когда мы двинули по карнизу, гранитная гора закрыла видимость. Вот так, цепляясь за расщелины, выступы, мы приближались к желанной земле. И вдруг карниз оборвался малюсенькой площадкой. Я замер. Внизу, метрах в семи-восьми желтел песок и совершенно гладкая, отвесная стена. Растеряно оглянулся. Девушка стояла в очень неудобной позе. Так долго не продержаться. Надо было принимать решение, и я его принял. Развязав верёвку, отпустил конец, ещё раз оглянулся на жрицу, впервые в жизни перекрестился, закрыв глаза, оттолкнулся от карниза. Нет, мне никогда не доводилось прыгать с парашютом. А вот со второго этажа парочку раз на спор довелось. Коснувшись песка, я упал, но тут же вскочил. Моя добровольная спутница уже стояла на малюсенькой площадке, развязывая бечёвку.

— Скинь рюкзак, — крикнул я.

Она покачала головой.

— Не дури! — заорал я, что есть мочи. — Скинь, я тут его поймаю.

Она заколебалась, но всё же медленно потянула лямки. Отпустив верёвку, она слегка качнула мешком и отпустила его. Поймать-то я его поймал, но на ногах едва удержался. Оттащив рюкзак подальше, обернулся к горе.

— Давай, я тебя поймаю.

Девушка слегка побледнела, закусила губу.

— Эй, губы не кусай, вообще лучше сомкни зубы, чтобы язык не откусить! — улыбнулся я.

Она тоже слабо улыбнулась, слегка расслабилась и прыгнула. Я всё же поймал её, но на этот раз не удержался. Упал. Правда, её из рук не выпустил. Смягчил удар собственным телом. Некоторое время мы молча лежали, переживая происшедшее. Теперь все трудности оставались позади. Потом она поднялась и, подобрав наш страховочный канат, спрятала его в рюкзак. Вставать не хотелось, но пришлось, чтобы девушка вновь не вздумала напялить на себя тяжеленный вещмешок. Собравшись, мы рука об руку двинулись от горы прочь.

Идти было не очень трудно, но жутко жарко. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы мы оба почти одновременно не услыхали странный звук. Наши головы завертелись не хуже локаторов. Казалось, жужжало со всех сторон сразу. Девушка сжала мою руку и кивнула влево. Там впереди виднелась бетонная дорога. Мы поспешили туда и вовремя. Вскоре появился не очень старый, но достаточно потрёпанный джип. Голосовать не пришлось. Водитель нас заметил и резко затормозил. Молча, не говоря ни слова, распахнул заднюю дверцу. Жрица забралась в машину и приняла рюкзак. Я с наслаждением опустился рядом с ней. Странная девушка устроила вещмешок подле дальней дверцы, так что, когда мы поехали, она с явным удовольствием положила свою головку на моё плечо и блаженно закрыла свои чудные глаза. Я сам не заметил, как уснул.

Проснулся от тишины. За стеклом спускались сумерки. Машина стояла, почти упершись бампером в ажурные ворота. Водитель молча сидел за рулём и ждал. Я вдруг понял, что ждал он нашего пробуждения.

— Извините, — тихо попросил прощения я у него.

Он кивнул. Девушка открыла глаза и мгновенно пришла в себя. Я открыл дверцу и выбрался наружу. Помог жрице. Вскинул мешок на плечи и, закрывая дверь, снова поблагодарил шофёра. Тот всё так же молча завёл двигатель, ловко развернулся и умчал в пустыню.

— Откуда он знал, куда нам надо? — провожая удаляющийся джип взглядом, спросил я.

Служительница храма тронула меня за руку. Я обернулся. Губы её разжались, и она едва слышно сказала:

— Пошли.

— Мы заговорили, — вяло обрадовался я и последовал за ней.

У неприметной калитки она дёрнула за какой-то рычаг. Внутри раздался далёкий звон колокола. Но звонить не было причины. Ворота распахнулись и все, кто оказался там, увидев нас и опознав, вдруг пали ниц. Пришлось идти, переступая через лежащих. Откуда-то появились люди в белых одеяниях, с громадными факелами в руках, хотя темно ещё не было. Они так же попадали на землю и поползли, окружив нас почётным огненным эскортом, повели сквозь парк к виднеющемуся вдали зданию. Это был храм. В его широко распахнутых дверях стоял давешний жрец, который выпроваживал нас в лабиринт. Завидев наше приближение, он переломился надвое.

— Привет, жрец! — приветствовал я его. — А ты говорил, что оттуда никто не возвращается.

— Я не смею говорить с тобой. Идите за мной, — ответил он, и попятился, видимо, опасаясь оказаться к нам спиной.

Мы пошли. Все, кто встречался на нашем пути, мгновенно падали ниц и не смели поднять глаз от земли. Я даже парочку раз оглянулся, в надежде, что хоть один проявит любопытство, но увы. Дисциплина была здесь на высоте.

Наконец жрец упёрся задом во что-то скрытое за тяжёлыми парчовыми шторами. Ловко, стараясь не показать нам свою пятую точку, и по-прежнему не выпрямляясь, он раздвинул занавес. Там оказались массивные двери. Я заметил золотую ручку в виде львиной головы и замер. Дверь была из сна. Она тут же распахнулась.

— Проходите! — торжественно воскликнул жрец, и пал ниц головой в том направлении, откуда мы пришли.

Жрица взяла меня за руку и шагнула за дверь. Громадный зал встретил нас ярким светом тысяч факелов. Ковровая дорожка шла от самого входа в центр помещения. Вдоль неё стояли в неимоверно изогнутых позах жрицы в белых одеяниях. Все, как одна, головой к дорожке. Мы медленно, даже торжественно приближались к чему-то очень большому, накрытому белой тканью. Это что-то находилось на возвышении, к которому вели три ступени. Служительницы стояли лишь до этого пьедестала. Мы приблизились. Из-за статуи, а я уже догадался, что это была именно статуя, вышла женщина, удивительно похожая на ту, из моего сна, подошла к краю возвышения и тихо произнесла:

— Я приветствую тебя, сестра моя! Взойди ко мне!

Моя спутница наклонила голову и тихо возразила.

— Нет, матушка, не могу. Не одна я прошла этот путь.

— Я приветствую тебя, брат мой! Взойди ко мне!

— Нет, матушка, — повторил я за служительницей, — Не могу. Не один я проделал путь сей.

— Дети мои! — возвысила голос главная жрица. — Взойдите же ко мне и станьте равными!

— Нет, матушка, — снова возразила моя спутница. — Спустись ты к нам, не тебе мы принесли жертву.

Главная жрица упала на колени и поползла по ступеням вниз. В этот момент статуя зашевелилась и ткань, скрывавшая её, скользнула вниз, открывая ослепительную фигуру. Все мгновенно пали ниц, только мы остались стоять. Я неловко сорвал с плеч рюкзак и швырнул его под ноги.

— Вот вы и вернулись, — раздался мягкий, женский голос. — Проходите, я вас жду!

Мы, не поднимая глаз, сделали первый шаг навстречу той, которую никто не мог видеть, но с которой расстались совсем недавно!..

"Ваше благородие, госпожа Победа!

Значит, моя песенка до конца не спета.

Перестаньте черти клясться на крови.

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви".

Булат Окуджава

ЧУЖАЯ СВАДЬБА

Меня окружал необычный ландшафт. Даже не ландшафт, а что-то другое... Трудно подобрать точное слово... Скажем, очень южный край, не берусь утверждать, но что-то наподобие очень даже не средней Азии. Может быть, что-то близкое земле обетованной: громадный сад, парк с фонтанами. Но их-то я и не вижу, а вот колоннаду и мраморное крыльцо к ней о восьми ступенях даже пересчитываю. За первым рядом белых колонн расположилась вторая, а под серой стеной, ей под стать, серая каменная скамья, на которой сидят множество людей. В основном, все мои знакомые. Лиц я не вижу, но точно знаю, что это мои друзья-товарищи...

Уголком глаза отмечаю, что с левого края сидит Танюха. Я иду к ней. Интересуюсь, дозволено ль мне будет присесть подле? Получаю положительный ответ в виде кивка. Мест достаточно, но во мне горит неутолённая когда-то жажда. Хотя о чём здесь при таком скоплении народа можно говорить?! Даже думать?! Ну, уж очень хочется.

Я опускаюсь рядом. Скамья, как не странно, совсем не холодная, скорее, тёплая. Хотя Танюха даже не шелохнулась, не попыталась подвинуться, когда я присаживался.

Перед всеми, на уровне второго ряда колонн стоит лицом к скамье и держит речь Алексей. Он что-то вроде пастора. Нет, речь далеко не пасторская, скорее, прокурорская. Он кого-то в чём-то обвиняет, требует немедленно наказать. Его никто не слушает. Каждый говорит о чём-то своём, делится своими бедами. Поначалу я прислушиваюсь, пытаюсь понять и разобраться, что к чему, но потом мне это надоедает. Я, как бы случайно, опускаю руку за спину Танюхе. Девушка не реагирует никак. Я смелею. Обнимаю за талию. Она не возражает, даже вроде бы как наоборот, слегка прижимается ко мне. Я делаю вид, что внимательно слушаю оратора, даже иногда киваю, как бы соглашаясь. Голова моя опускается всё ниже и ниже. И вот, наконец, она прижимается к волнующей меня груди девушки. Я трусь лбом об эти два бугорка, как ластящийся кот. Стараюсь, чтоб меньше касаться платья, а больше попадать в огромное декольте. Удовольствие неописуемое!!! Сам не понимаю как, но левая грудь с розовым соском обнажается. Я прижимаюсь щекой к этой прелести, нежно дотрагиваюсь губами до белой кожи, легонько целую, опускаюсь ниже, осторожно касаюсь розового ободка подле соска. Аккуратно трогаю сосок кончиком языка. Нежно обхватываю губами и принимаюсь ласкать. Сосок твердеет, заостряется, превращается в маленькую, нежную пуговичку. Грудь наливается желанием. Я слышу прерывистое дыхание девушки. Она едва сдерживается. Её губы рядом. Чуть-чуть притрагиваются к моему уху. Наконец она не выдерживает и шепчет, что больше так не может. Я сам горю от жажды, но с огромным неудовольствием отпускаю грудь. Она прижимает руки так, чтоб нельзя было разобраться в её действиях, и поднимается. Щёчки её пунцовые то ли от смущения, то ли от желания. Дрожащими руками она пытается незаметно спрятать обнажённую грудь туда, откуда я её изъял. Через мгновение Танюха скрывается справа за углом здания. Я не иду следом, прекрасно понимая, что и там народу выше крыши, хоть и очень хочется.

На веранду выходит мой знакомый, сын одного товарища, Сергей. В жизни он пропойца, но в последние несколько лет взялся за ум и бросил пить. Начал плавать мотористом на танкерах, отчего постепенно стал преображаться в нормального человека. Но стоит ему сойти на берег, как он тут же превращается в алкаша. Поэтому он старается не задерживаться на берегу, а уходит при первой возможности, даже не заботясь о своей финансовой выгоде. Сейчас он, как ни странно, совершенно трезв. Улыбается, кивает мне и уходит куда-то влево от оратора. Алексей уже закончил свою пламенную речь и с довольным видом уселся недалеко от меня, подле своей жены, дамы строгих нравов.

В сад прямо по мраморным плитам въезжает небольшой фургончик с надписью "Водка". В жизни не видал ничего подобного. Машина подкатывает под самое крыльцо, лихо разворачивается левым бортом, из кабины выскакивает мужик очень неприглядного вида. Лицо худощавое, скорее костистое, тёмно-жёлтое, острое, глаза глубоко посажены, нос кривой, подбородок далеко выдаётся вперёд, губы растянуты в желчной улыбке. Невысокого роста, с чёрной шевелюрой грязных, давно немытых волос, сосульками висящими вдоль ушей. Он торопится, так как чувствует, что опоздал. И тут я понимаю, что это тот, о котором только что говорил Алексей. Миг, и я уже схватил мужика, выкрутил руки, обшарил карманы и вытащил скрученный трубочкой лист бумаги. Мужик попытался вырваться. Пришлось бросить его на пол и прижать ногой, точнее, поставить свою ногу на его причинное место, слегка нажав. Мужик закрыл руками лицо и грудь. Он ждал побоев, но я бить не стал. Окинув окружающих взглядом, я уставился на Алексея, как будто он был главным на этом собрании. Мужик тоненько заскулил, предлагая золотые горы тому, кто избавит его от этого изверга (разумеется, он имел в виду меня). Но никто даже не пошевелился. Мне показалось, что народу прибавилось. Слева, прислонившись к углу здания плечом, стояла Танюха, держа руки так, чтобы не был виден её глубокий разрез платья. Слева от неё стояли две сестрички Юлька и Оксана. Модно разодетая Настя смотрела на всех сквозь свои моднячие очки. Чуть правее и впереди стоял Сергей-матрос. Он слегка улыбался, как бы не понимая, что тут происходит?.. Далее на скамье сидела высокая, вся в искусственных завитушках и небрежном макияже, жена Алексея Татьяна, прямая, как палка, справедливая до тошноты, хитрая, скрытная и порой даже подленькая. Рядом чинно восседал её муж, Алексей, пастор фиг его знает какой церкви или концессии. Стоял большой Сергей, мужик ростом за два метра, весом в центнер, обнимая за талию хрупкую, темноволосую женщину, свою жену. За ними, чуть левее, выглядывала любопытная мордашка неизвестной мне девчонки. Кажется, их дочери?.. Стояли Ленка с Вовкой, за ними ещё одна Ленка с ещё одним Вовкой. Оба Вовки были маленькие ростом, один, правда, худой, другой кругленький. Ленки же, как на подбор, высокие, упитанные. Одна в очках с явным минусом. Две Ирки с Валерками. Одна Ирка сидела, виден был лишь её костыль. Зато оба Валерки двумя каланчами торчали за спиной щуплого Витьки. Валя с вечно недовольной дочерью Леной. Стояли молчаливые Ольга со Славиком, Маша с Вовкой, толстенькие Вика, Инка и Светка с молодым мужем, худая и бледная, вся в золоте, Радмила, Зинка с Галкой, Зёка с Леной, длинный Толян, Сашка Чубчик, Лорка с братом Ванькой, чуть позади пристроился старший брат Витька с женой Людкой. Толик по кличке Японец, хоть фамилия у него была чисто украинская. Лёнька Хитринёнок, Ирка, Тополихина сестра, Тайка, дочка соседки с переднего дома. Справа за колонной, в стороне спряталась Алёна, которую мы между собой называли Серой Мышкой. Лица многих скрывались в тени навеса, но чутьё говорило, что здесь нет чужих, здесь все мои друзья, товарищи, знакомые. Я ещё раз оглядел всех и развернул бумагу, экспроприированную у лежащего. Тишина, доселе окружавшая нас, ещё больше сгустилась. Казалось, будто даже птицы перестали щебетать, насекомые попрятались по щелям. Только далёкий шум фонтанов нарушал эту гробовую тишину.