В учебнике биологии пишут, будто нельзя скрестить кошку с собакой. А вот наш отец-правитель то мурчит, то лает. От разговоров про диких уток в нем проснулась кошкина ипостась. Он ласково заговорил, упря локоть в ручку кресла:
— Змеелов, как я понимаю тебя... я ведь и сам такой. Вот ты говоришь мне об этом лесном озере, и о твоем отце, и о твоей загадочной древней душе, и мне хочется обнять тебя как младшего брата.... А моя правая рука тоже уже решение приняла и подписывает приговор тебе. Только я, в отличие от тебя, знаю, почему моя рука это делает.
Благоприветливое мурлыканье смолкло. В голове правителя собачья составляющая вошла в фазу полнолуния. Он вскочил и сорвался на угрожающий лай:
— Теперь для всех! И особенно для тех, кто слишком боится за свою драгоценную репутацию и недостаточно боится меня! Запомните: никто никогда не увидит нас из будущего. Истина номер один: никто не сможет подслушать в моих мыслях, как сделано устройство для путешествий во времени. Я сам этого не знаю! Не я это придумал. Даже не понял ничего в этих расчетах заумных. Ибо есть ум созидающий — и есть ум отнимающий. В одной голове они редко оказываются вместе. Матушка природа дала мне ум отнимающий, и я на нее не в обиде. Считайте меня информационным воителем. Так вот, все мною захваченные секреты там, в моем погребке. Но никто никогда не подслушает в моих мыслях код к двери. Нет там кода. Замок на мой голос запрограммирован. А если какой-нибудь придурок станет дверь ломать, то там все взорвется. Такая программа в компьютере. Телепортироваться внутрь нельзя, вокруг особое силовое поле. Да и найти нужную дверь не так просто. Много там тайных ходов, много там дверей. Везде сигнализация, все управляется компьютерной сетью, все запрограммировано на мой голос. Запомнили, мои кровавые дьяволы? Никто из будущего не сможет увидеть нас. Если вообще я позволю остаться в живых кому-то кроме нас. Так вот, когда мы выйдем наружу...
Кто-то в зале крикнул:
— Мы отправился к звездам?
Хозяин нахмурился:
— Наслушались бреда всякого. Никаких переселений на другие планеты, иначе там они начнут независимые исследования, а потом к нам оттуда припрутся конкуренты с их собственным устройством для телепортации. Поэтому землю мы возьмем под контроль, и никого с нее не выпустим — кроме как на тот свет. Кому тут тесно это его проблемы, а нам и на земле места хватит. На ней, матушке, будете и бедокурить, и куролесить, и самовыражаться по-всякому. Но это после нашей полной и окончательной победы, когда вы выйдете на мировой простор — под моим командованием! А пока ведите себя смирно. Кстати, из воспоминаний нашего Змеелова вы только что узнали, что когда-то я мечтал о власти над вселенной. Только давно понял я, что это суета и лишняя головная боль, ребятки. Нужна мне вся Земля? Да пусть бы они подавились своей Землей и Луной в придачу. Захватывать власть над двуногим стадом — суета и ненужный риск. Ваш мудрый правитель не станет подниматься над миром, он дождется, когда мир спуститься к нему. А ваша роль, ребятки — просто охранять меня на случай, если случится что-то не вошедшее в мои расчеты. Но думаю, что ваша помощь мне не потребуется, я непобедим даже больше, чем мне самому надо. Но кто-то может придумать свою версию машины времени, а конкуренция — это совсем не то, о чем мы мечтаем долгими летними вечерами, правильно?
— Правильно, хозяин... — с надеждой воскликнул пленник в клетке.
Господин И. вспомнил о его существовании и перешел от общих рассуждений к оглашению приговора:
— Теперь о тех, кто дарит наши секретные технологии чужакам, и конкретно о твоей участи, Змеелов. До того, как ты заговорил, я хотел приказать, как в старые добрые времена, выдать тебя бичом. Это для начала. А я бы тем временем нашел способ показать тебе, что я и правда изобретательный изобретатель.... Но теперь стало мне жалко тебя, поэт-романтик. Эй ты, Рейг-победитель— Брамса, отруби ему его правую руку, для его же пользы. А там посмотрим, насколько прибавит ума нашему Змеелову избавление от этой своевольной руки, которая ему самому же и вредит.
Удар Молнии перевел Рейгу приказ хозяина. Рейг ответил, с достоинством, прямой, как палка в зубах крокодила:
— Колдун, вожак здешний! Я верный солнцепоклонник. Или дед твой не научил тебя священным законам? Правило благодарности запрещает рубить руку, которая подарила мне волшебную одежду.
Правитель удивился:
— А зачем ты его соблюдаешь-то, чудо лесное?
Рейг стал объяснять, как мог доходчиво:
— Законы святы, и я чту их для того, чтобы сковать справедливое оружие, о колдун. Люди из моего рода были оружейниками, они мечтали сковать самые крепкие и острые мечи и боевые топоры — чтобы те, кто служит добру, стали непобедимы, чтобы никто не смел захватывать рабов и рабынь в наших землях, чтобы никто не мог убивать невиновных и отнимать последнее. Но ведь оружие не потеряет крепости и остроты и в руке врага, если враг захватит его на поле боя или украдет. Или выведает тайну его изготовления. И вот решили оружейники, что надо сделать металл, умеющий различать добро и зло и не убивающий без вины. Такое оружие никто не сможет применить для злых дел.
— Туда надо было процессор вмонтировать, — добавил от себя компьютер, встроенный в унилазер Правителя.
Рейг ничего не понял и стал рассказывать дальше:
— Но чтобы стать хорошим отцом железу, надо самому быть верным законам Солнца. Такими были люди наши. Но все были убиты, и из всего племени оружейников остался я один. Правда, отцовского ремесла я не знаю, но обучусь ему когда-нибудь, если жив останусь. Поэтому не уговаривай меня совершать беззаконные деяния, вождь. Тебе же будет лучше, если я научусь ковать оружие — а оно научится от меня справедливости. Это спасет тебя и твое племя, когда на вас нападут враги. Если конечно вы образумитесь и станете достойны защиты — если не будете вести себя так, что справедливое оружие обратится против вас.
Правитель взревел:
— Эй вы там, объясните придурку!
Мой отец взялся исполнить приказание:
— Рейг, баран ты баран и есть. Ты что, стену вокруг города не видел? А вокруг дворца правителя еще одна стена. А какая там прочая дополнительная защита установлена, тебе неученому и не уразуметь. Кое-что получше вашего справедливого оружия.
Рейг удивился:
— Говоря о баранах, я тут у вас ни овец, ни коров не видел. Лесов, полей и огородов тоже. Если вас в осаду возьмут, что есть-то будете?
Хозяин властно кивнул в направлении моего отца, и Удар Молнии стал втолковывать Рейгу:
— Мы теперь все можем взять из прошлого. Не можем прошлое менять, но можем взять то, что и так пропадет. В древних войнах все жгли, ага? Что делают наши ребята? Забирают коров и овец из горящих во время набегов деревень. Или, например, если амбар все равно сгорит, то почему не забрать из него хозяйские запасы? Да и корабли с товарами разбивались на скалах, и лесные пожары бывали, и наводнения, и многие другие бедствия — на наше счастье. Мы прихватываем то, что все равно бы исчезло без следа. Если сомневаешься, то увидя, поверишь. Сегодня для нас прошлое будет великой винной бочкой! Только крана не хватает, да нам пролитого не жалко. Прошлое большое, и все оно — наше!
Удар Молнии любит наглядность. Он дал команду своему комбинезону, на миг исчез, потом снова объявился на арене, и в руках у него уже сияла огромная чаша из горного хрусталя. Победоносно объявил:
— Взял из тонущей Атлантиды, даже сполоснуть успел.
Не знаю, правду он сказал или пошутил. Приволок откуда-то из прошлого золотые кубки, в несметном количестве. Наконец, с изяществом фокусника, вытащил из кармана ковшик, который у нас называется "черпачок-задарма". Это мини— машина времени, для транспортировки из прошлого вина, браги, пива и прочих предметов первой необходимости. Держа ковшик на расстоянии вытянутой руки над хрустальной чашей, Удар Молнии дал голосовую команду своему комбинезону, снова на миг исчез, опять появился на арене и проворно отскочил в сторону.
Много раз я видел, как приходит вино из прошлого, и всегда это незабываемо красиво. Рубиновое сияние в воздухе — все ярче и ярче — оно будто разрывает пустоту над ареной — так весной раскалывается лед на реке. Потом вино медленно материализуется, начинает искриться алыми каплями, будто вытекает сок из ягод, растущих в иных мирах. Разлом в воздухе превращается в сверкающий винный водопад, краденое вино струится из прошлого, наполняет хрустальную чашу и щедро переливается через край. Сейчас начнется еще одно пиршество бессмертных.
Первый кубок Удар Молнии поднес правителю. Господин И улыбнулся:
— С дымком вино, из горящего города.
Потом пили все. Угощения было вволю — видно в прошлом мой отец бросал черпачок-задарма из бочки в бочку, а погреб ему попался богатый. Удар Молнии отошел в сторонку, вином не услаждался. Мой отец принципиально не любит терять контроль над собою, да и мне небось не хотел подавать плохой пример. Он был рад, что смог услужить правителю, и в честь удачного дня проявил доброту. Притащил из прошлого пустую бутылку. Наверное, из горящей квартиры какого-нибудь алкоголика прихватил. Нацедил вина и подарил Рейгу. Но велел выпить только после представления, а то руки будут трястись с непривычки к питью, что намного крепче старинного пива.
Рейг полюбовался на бутылку, потом положил ее в котомку. Я надеялся, что поняв безнадежность ситуации, он образумится. Он же, как полагается древнему человеку, быстро переключился на интересный сюжет и поинтересовался:
— А воду из речки вы тоже можете утащить?
— Можем еще и не то, — ответил Удар Молнии, — А теперь руби руку Змеелову, а то тебе самому плохо придется.
Волк и ворон
Рейг призадумался. Я спрашивал себя: на что он теперь решиться? Отрубит Змеелову руку или нет? Но не зря Ифри говорила мне, что Рейг из тех людей, от кого никогда не знаешь чего ждать. Он вдруг объявил:
— Вам нужно вино из прошлого, а мне совет из прошлого. Вы меня диким зовете, дикий я и есть. А женщина моя была дочь ученого южанина, грамотная и рассудительная, такую и вам желаю. Отпусти меня спросить у нее совета, вождь— колдун! На лесном языке объясню, если на простом не понятно. Охотники рассказывают, будто волк дружит с вороном. Чернокрылый хитрец видит с неба добычу, кричит на зверином наречии, зовет серого охотника, рассказывает ему куда бежать. А тот потом с другом-вороном мясо делит. Так и мы Ифри. Охотничье чутье у меня есть, но в ваших всемогущих чародействах я запутался как серый волк в чащобе. А моя подруга благодаря отцовским наставлениям видела все будто птица с неба. Можно мне пойти у нее спросить, что мне теперь делать: нарушить закон или выбрать славную смерть?
Правитель уже хотел выругаться, но его секретарша увлеклась идеей:
— Господин правитель, а Тацит пишет: древние германцы считали, что в женщинах есть нечто священное14. Господин правитель, а давайте отпустим посоветоваться. Ну, для красоты эксперимента, и заодно увидим, оживлять ли нам Тацита.
Правитель все-таки выругался, но разрешил проверить трепло Тацит или нет. Я вызвался проводить Рейга в прошлое. Ведь я знал, где и когда погибла Ифри. Она умерла в лесу, в одиночестве. Если бы Рейг поговорил с ней, ничего не изменилось бы в мире. Координаты места, где я жил я помнил наизусть. Время гибели моей приемной матери забыть не сумел. Я дал команду своему комбинезону и комбинезону Рейга, и мы оказались в холодной осени прошлого. Деревня была рядом, но нам нельзя было попадаться на глаза ее жителям. Я не сразу нашел я точный момент во времени. Много раз мы перемещались от одного вечера к другому, пока не увидели, как возвращаются в деревню те, кто погубил Ифри. Мы должны были войти в лес на закате солнца, когда охотники и дровосеки идут домой и не увидят нас. А уйти из леса нам надо было с наступлением сумерек — раньше, чем выйдут на охоту хищники. Наверняка мою приемную мать растерзали дикие звери. Они не должны остаться без добычи.
Теперь осталось найти Ифри, пока еще живую. Мы побрели по пустым полям. Этот год был очень холодным. Нам было согреться нечем, кроме надежды скоро снова вернуться в теплое будущее. Земля уже смерзлась, и никакого следа не оставалось от нас. Я подумал: так навеки смерзлось прошлое, и нам не изменить его.
Я быстро слетал во времена, где можно раздобыть что-нибудь на осенний сезон, украл пальто у какого-то мужика, который все равно собирался топиться, и вернулся. Рейг был привычен к холоду, видно, что бродяжничал с детства. Заходящее солнце полыхало огромным костром, будто спускалось к земле для того, чтобы сжечь черные голые ветви деревьев. Каким ярким оно было две тысячи лет назад, когда в первозданно-чистое небо поднимался лишь дым очагов! Его называли Справедливым Всевидящим Солнцем. Теперь я знаю, что это всего лишь слепорожденный желтый карлик.
Рейг спросил: почему Ифри умерла в лесу? Я рассказал. Все равно уже не скрыл бы. В нашу деревню явились те, кто промышлял работорговлей. Мы давно ожидали, что они придут, ведь та осень была очень холодной. Ловцы рабов всегда лютовали в холодное время — добычу они выменивали на крепкое южное вино, согревались им. Мы обреченно ждали их прихода, не решались вставать на пути у тех, кто называл себя Охотники за Двуногими. Прошли те времена, когда деревенская община могла защищаться и умела заставить уважать себя. Лучшие воины стали уходить в дружины военных предводителей. Война лучшая кормилица, чем мать-земля, и пиры воинов веселее, чем простые деревенские праздники. Как говорили у нас: древние законы обрушились, их смыл поток вина с юга.
А торговля рабами была еще прибыльнее, чем набеги. Ведь тогда еще очень немногие решались заняться этим — даже те, кто уже начал захватывать чужие земли и обмениваться награбленным на войне. Ловцов рабов презирали, когда они бродили далеко. И боялись — когда встречались с ними лицом к лицу, когда они являлись в деревни и требовали выдать им будущих невольников. Брали они обычно детей, ведь их легче смирить угрозами, да ребенку и убежать труднее. Все знали: когда приходят охотники за рабами, лучше уступить сразу, пока они еще в добром расположении духа, и не требуют слишком много! Люди общины хорошо помнили это. Они низко склонились перед пришельцами и предложили в дар шестерых сирот. Их было только шесть в деревне — шесть ничьих детей. Работорговцы согласились. Своих детей без боя никто не отдаст, а охотнику за рабами тоже шкура дорога.
Все были довольны и даже благодарны судьбе. Решили, что если сироты стали сиротами — это знак, что на них прогневались Земля и Небо. А раз так, то отдать их в рабство — угодно Земле и Небу.
Только Ифри не была согласна с общиной. Она сказала: — Торговцы людьми, я дам вам иной дар. Его легче будет унести вам. Пообещайте только не забирать детей, если вы согласитесь взять мой подарок.
Они поклялись на оружии своем. Тогда Ифри сняла с шеи украшение, которое носила девять лет: морскую раковину, вроде большой улитки. Она уже совсем иссохла вдали от моря, стала хрупкой. Ифри надломила ее, а в раковине оказались спрятаны два прозрачных голубых камня. "Вот выкуп за детей", сказала она. Ведь камни ей подарил Рейг, и что больше всего на свете Рейг ненавидел торговлю рабами. Если бы он был здесь, он сам бы отдал эти цветные камни. Ифри надеялась, что Охотники за Двуногими согласятся на честный торг. Но предводитель работорговцев схватил ее за руку и закричал:
