Есть! Осадные орудия! Что ещё тут может быть в таком виде? А вот где все соединения для них? Впереди волокуши? Обогнул её по кругу, перескакивая через тела, густо утыканные стрелами. Перемахнув веревки и длинную оглоблю, столкнулся со степняком, рубящимся с новиком. Ударил поганого в бок копьём. Крикнул парню:
— Помоги.
Мы оттащили горящие шкуры и на волокуше открылись дубовые крестовины, туго стянутые кожаными ремнями. Отлично! Теперь надо чтоб всё сгорело. Но от горевших шкур дерево не разгоралось. Начало гореть, но вяло. Если степняки вернутся, то вполне могут потушить.
Я толкнул стоящего парня и показал на берег.
— Беги туда, пусть всю нефть, что осталась, сюда тащат.
Польём ею каждую волокушу и подстегнём огонь.
Гул и лязг сечи впереди за поворотом стал ещё громче. Я вскакиваю на волокушу и, щурясь от едкого дыма, всматриваюсь за поворот реки. Оттуда начинают вытекать черные сотни степняков. Вот же с, охрана возвращается. Нефтью облить уже не успеем, надо отходить. Оглядываюсь и кричу:
— Отхо...
Крик срывается от картины того, что я вижу в хвосте обоза. Табуны неслись на нас, начиная обтекать обоз по пологому берегу и отсекая нам пути отхода. Но не это главное — там тоже шло сражение. Я увидел копейный лес и блеск зерцал. Зажали. Отходить к оставленным в лесу лошадям уже поздно. По пологому склону уже неслись табуны, перескакивая через кочки и вламываясь в кустарник. Оглянулся на близкий берег — тут слишком высокий яр, по которому не забраться. Волокуши хоть и перегородили русло, но больше сгрудились рядом с высоким обрывом. По оставшемуся между обозом и пологим берегом, шансов пройти уже нет. Значит, будем отбиваться тут, меж горящих волокуш.
— В щиты! Все в щиты!
Подбежал Демьян.
— Что делать?
— Расставляй своих промеж обоза. Стрелков в центр, пусть стрелами поганых встречают.
Полусотня, что прикрывала нас с разных концов обоза, вернулась и, оставив у берега своих коней, выстроилась впереди, решив принять первый удар степной конницы. Я, перекинув щит в руку, пробежал вперед и встал в строй.
Темная волна степных сотен, крича и нахлестывая коней, перекрыв всё русло, неслась на обоз. Навстречу ей, с другой стороны, выдавливая табуны, накатывалась другая.
Я крепче сжал ратовище и прикрылся щитом. Степные сотни уже были рядом.
* * *
Передо мной остекленевшие, василькового цвета, глаза погибшего новика. Как же он молод. Теперь он навсегда остался молодым. Я не мог оторвать взгляда от его открытых глаз. Сердце стучало набатом, разгоняя остатки адреналина по телу. Вокруг ходили ратники, крича о победе, которая меня совсем не радовала. Какая победа если вон, лежат мертвыми почти два десятка мальчишек? И никто на это не обращает внимания! Жестокое время, черствые люди? Нет, тут взрослеют рано. Взял в руки оружие — ты воин. Ну, почему в бою гибнут молодые? Почему? Я виноват. Я привел их за собой. Я за них в ответе, и нет мне прощения. Господи! Смерть. Смерть вокруг меня. Она рядом ходит, но ноль внимания в мою сторону. Только забирает вместе с каждой жизнью моих братьев по оружию часть моей души, и на том месте остаётся только пустота. Зловещая пустота.
* * *
Когда налетела степная конница, вдруг заметил, что мало кто из поганых атакует. Степняки орали и неслись как безумные. Они как бы не замечали перед собой ощетинившийся рогатинами строй русских ратников. Плотная масса конницы просто текла, разделившись надвое, из-за стоящих как попало огромных и горящих волокуш. Та часть, что летела на нас, начала запинаться об закувыркавшихся коней и слетающих всадников, сбитых меткими стрелами новиков, стоящих сразу за нами. Но они не могли остановить наплывающую массу. Я направил остриё рогатины в грудь приземистого степного коня. Удар, треск, из руки ратовище сразу вырывает и через меня летит жалобно ржущий конь, а седок падает под ноги новиков, где его тут же убивают. Удар! Мне остается только сидеть, прикрывшись щитом, и ждать, когда спадет плотный и быстрый вражеский поток. Наконец, почувствовав, что пора, рванул саблю и, вскочив, сразу снизу вверх рубанул по ноге кочевника. Крутанулся, и загнал клинок под ребра поганому с другой стороны. Обратным ходом по лошадиной морде впереди, и наконечник монгольского копья пролетает мимо. Что-то сильно бьет по шлему. Разворот и отбиваю следующий удар поганого, и скользящий удар по ногам. В спину сильно бьют. Падаю, спотыкаясь об чьё-то тело. Сразу прикрываюсь щитом. Сверху, обдаёт потоком горячей крови, а рядом подает убитый степняк. Откидываю его в сторону и пытаюсь встать. Удается не сразу, мешает толкотня коней без седоков. Наконец, из-под щита вижу просвет и сразу вскакиваю, тут же получаю удар в плечо. Наконечник монгольского копья, проскальзывает наплечник и я, подавшись вперед, отрубаю руку, держащую древко. Меня оттирает к самой волокуше, и я, взобравшись, на неё, стал рубить и отбивать удары. Что-то мельтешит со стороны головы обоза, но отвлечься и посмотреть что там некогда, поганых стало наседать гуще. Со всех сторон мелькает сталь, удар за ударом. Бью один раз — получаю четыре, но спасает бронь. Впереди, оттеснённые, конным валом сражаются ратники из полусотни Садова, что первыми, вместе со мной встретили конницу. Я рад видеть их всех живыми. От меня степняки вдруг отхлынули, и я оглядываюсь. С головы обоза, сверкая зерцалами и клинками накатывает русская конница, добивая отставших монгол.
Мать ети! Зачем они их сюда погнали? Ведь говорил же, что отвлекать надо, как можно дальше заманить, что бы у нас было время уничтожить обоз. И почему вдруг погнали. Тысячу, тремя сотнями? Оттуда доносится клич, смешиваясь с ором сражающихся людей, ржанием лошадей и звоном железа.
— Китеж!
— Разань!
Рязань? Я вскакиваю на самую верхушку волокуши и вглядываюсь в вытекающие из-за поворота сотни русской кованной рати. Их гораздо больше чем три. Оттуда летит, сметая все на своём пути, пять сотен, нет — тысяча ратников. Откуда? Княжеская дружина?
— Рязань! — Это раздаётся уже с другой стороны. Вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, что творится с другой стороны. С хвоста обоза, почти выдавив табуны к пологому берегу, добивая остатки обозного охранения, что шли сразу за табунами, блестя кольчугами, текут и текут русские войска. Монголы, зажатые со всех сторон, сражаются с яростью обреченных, понимая, что им пощады не будет. Там где стояли новики, и прикрывали нас своими луками, идёт яростная схватка. Я, и ещё десяток ратников из полусотни Садова, кидаемся туда на помощь. Мы врубаемся в плотную толпу. Рогатинами сшибаем всадников. Спешенных степняков оттирают к яру и окружают. Им некуда деваться. Яростно крича, монголы кидаются на окруживших их русских и умирают, пронзенными сразу несколькими рогатинами. Я отхожу в сторону, тут справятся без меня, и сразу зацепляюсь взглядом за убитого новика, совсем ещё ребёнка. Вот ещё один, и ещё...
А этот, с васильковыми глазами... сердце на мгновение замирает, и сразу начинает сильно бить, как колокол бьёт набат. Я стою и не могу отвести глаз. В руках по-прежнему щит и сабля. Рукоятка сжата, с сабли и щита стекает кровь. Везде кровь, своя, чужая, горячая, растопившая снег до самого льда, а среди всего этого васильковые, остекленевшие глаза теперь вечно молодого парня.
— Здесь боярин. Эвон стоит.
Рядом кто-то останавливается. Стоим немного молча, потом этот кто-то делает шаг вперед, и я вижу деда Матвея. Он наклоняется и закрывает погибшему глаза. Тихо шепчет молитву, крестясь и распрямляется. Потом отбирает у меня саблю, вытирает окровавленный клинок о халат мертвого степняка, вкладывает в мои ножны. Смотрит мне в лицо, вздыхает и достает флягу. Сделал несколько глотков. Отдал обратно.
— Не надо воды, самогону дай.
— Это и есть самогон, Володя. — Кубин сам глотает из фляги и протягивает мне. — На, хлебни ещё, но не думаю, что поможет.
Я пью крепкий самогонный настой как воду. Действительно не помогает.
— Тут может помочь только враг, насаженный на остриё своей сабли. — Матвей Власович оглядывается вокруг. — Да только вот перебили мы всех, Володя. Ты потерпи. Пока потерпи.
— Власыч, это же дети. ДЕТИ, черт возми! А я их в бой.
— Нет, Володя. Они перестали быть детьми, когда встали с оружием на защиту родины. Они вои Руси-матушки.
— Я понимаю, Власыч, но ничего с собой поделать не могу. За каждого... за каждого погибшего парня я возьму по две жизни у поганых. А тех новиков, что сейчас живы остались, я на родину матерям верну. Должен вернуть. Чтоб продолжили род, стали отцами.
— Хорошо сказано, боярин.
Я посмотрел на того, кто это произнес. Рядом стоял высокий, седовласый бородач, с саженными плечами, в кольчуге порытой широкими зерцалами. На поясе висел огромный меч, такой же, как у Демьяна Горина.
— Познакомься, Володя. Это Николай Александрович Ефпатин. Здесь его величают Ефпатием Коловратом.
* * *
К вечеру обе дружины, наша и Ефпатина, отойдя на десяток вёрст в глубину лесной чащи, встали большим лагерем. Захваченных монгольских лошадей отогнали к лесному озеру, оставив там пастись под присмотром обозников. Убитых тоже забрали с собой, положив в одну из волокуш. В неё запрягли оставшихся в живых после боя волов. Остальные волокуши облили нефтью, которую нашли в самой последней. Нефть была разлита по глиняным горшкам и являла собой уже полностью подготовленные снаряды для метательных орудий. В нескольких волокушах обнаружились валуны. Ну да, где их на месте-то взять? Дождавшись пока скроются в лесу последние сани, я кивнул одному из ратников и он, проехавшись вдоль обоза, поджег все волокуши. Вот так. Один из обозов уничтожен, ценой в четыре десятка жизней из них двадцать одна — это новики.
А ведь всё могло быть по-другому.
По злому стечению обстоятельств, обе дружины охотились за обозами и атаковали один и тот же, не зная друг о друге. Разница была только в том, что за этим обозом Ефпатинская дружина следила давно, и только выбирала момент для нападения, а мы наткнулись случайно, но напали первыми. Если бы мой план удался, то жертв удалось избежать, или обойтись малыми потерями. Не зная о нас, два отряда Ефпатина, атаковали обоз с двух сторон, чуть не сразившись с нашими сотнями, направленными на отвлечение обозной охраны. Но, на счастье, вовремя разобрались и вместе ударили по накатывающим монгольским сотням, обратив их в бегство. А в этот момент мы пытались сжечь эти проклятые волокуши. Нам не хватило каких-то пяти минут, чтоб закончить начатое дело и убраться в лес, как пришлось вступить в бой с несущимися в панике степняками. Сумбур в битву внесли и табуны, вытесняемые вторым Ефпатинским отрядом, напавшим на обозное охранение с тыла. Полусотня Садова, оказалась зажатой табунами и оттеснена к лесу.
На удивление, что в таком бою, мы понесли малые потери, тяжелых ранений практически никто не получил, благодаря хорошей брони, которую в нашей дружине имели все. В Ефпатинском отряде погибло около двух десятков ратников, у которых из брони были только кольчуги. Но, даже хорошая латная защита не спасла жизни двадцать одного парня. Дети есть дети, и мысль о них не давала им покоя. Обо всём этом я и рассказал Ефпатину у костра вечером. Он покачал головой.
— Эвон-то как нескладно вышло. Кто ж знал-то?
Эхом отдалось в голове — да, кто знал?
Задумался, краем уха слушая разговор сотников, что собрались у одного костра. Как же прав был Кулибин! Все течет как по писанному в учебнике. История не меняется в угоду хранительнице Клио. Монголы взяли Рязань, в тот же день, как и было указано в истории.
Вдруг стало тихо, и я услышал, как заговорил Ефпатин:
— А вот что, бояре, мы увидели, когда из Чернигова к Рязани вернулись. Сгорел град славный, только пепелище вокруг, да дым. Ров мертвыми завален — дети, женщины, старики, никого не пожалели. Поганые, видно, по ним на стены шли. А от стен высоких, ничего не осталось. Кругом пепел по колено — как вода в реке. А во граде-то, там где храм стоял, только огарки и звонница на боку лежит. А в пепелищах кости тлеют. Поганые вместе с народом храм сожгли. Как увидел я все это — сам как мертвый стал. И сердце биться перестало. А братья мои звонницу нашли и подымают. Язык в пепле отыскали, приладили и на козла подняли. Тут мы увидели, что края-то оплавились. Но колокол стал петь. Страшно так петь. И представьте, бояре, люди из пепла стали подниматься! Прям из него. Как выходцы из того света они вылезали из схронов и погребов. И из леса стали выходить. Они обо всём нам поведали. Страшные дела поганые творили. Поклялись мы тогда, бояре, что не будет нам житья, пока эту погань из земли нашей не изгоним. Вот такие дела, братья мои.
Тяжелая тишина установилась над лагерем.
— Помянуть бы павшие христианские души, да все вино, что было, замерзло.
— У нас есть чем. — Кубин поднялся и не глядя на меня пошел к саням. Я не стал возражать. Выпить за павших надо, тем более хотелось напиться, чтоб заглушить боль в груди. Опять крепкий настой самогона пьётся как вода. Прав дед Матвей — не отпустит, пока мстить не стану. А я тоже клянусь — пока жив саблю свою поить вражьей кровью буду.
— Тоже славные слова, боярин!
Я поднял голову и увидел, что на меня смотрят все.
— Мы все поклялись на крови своей — бить поганых пока живот цел!
Значит я клятву в голос сказал. Пусть, вернее будет. Гляжу на Ефпатина и спрашиваю:
— Сколько у тебя воев, Ефпатий?
Тот в ответ загудел басом:
— Пешцов пять сотен будет и десять сотен конных. Мы ведь сначала только две сотни конных имели, а потом, как табуны во первой раз отбили, так ещё на коня несколько сотен посадили. Если в этот раз коней поделим, то все на коня сядут. Вот только брони не все имеют.
Я кивнул:
— Коней мы отдадим, только десятка три возьмем для обозов.
— Эко как! Добре. А у вас сколь воев?
— Почти шесть сотен поначалу было, а сейчас пять сотен. И все с одинаковой бронью. И запас кольчуг мы имеем. Да и ту бронь, что с павших сняли, и с врагов. Все в обозе. Так что дадим вам и бронь.
Потом сотники разошлись, а мы всю ночь сидели одни и разговаривали с Коловратом. Ефпатин рассказал всё о себе, как служил Рязанскому князю, куда и зачем он поехал, как о падении города весть пришла. Поведал, как братьев Варнавиных встретил и о нашей дружине узнал. Это случилось уже после боя с пятью тысячами монгол под командой Хостоврула. Прям на поле боя они и встретились. Что он решил на восток двигаться, нам навстречу. Вот и встретились. Потом рассказывал я, а дед Матвей кивал и дополнял. Сидели долго, греясь самогоном и огнем костра. Рассказы наши были совсем не веселыми. Ефпатин играя желваками, выслушивал всё то, что случится в стране после их попадания в прошлое. И так же, после долгого молчания спросил:
— Это всё правда?
— Да.
Коловрат вздохнул и произнес:
— А если мы Батыя убьём, то история пойдёт по-другому?
— Вряд ли. — Кубин разлил остатки самогона. — Понимаешь, Николай, мы тут рогом упираемся, что бы что-то изменить, но все так и идёт, как шло. Рязань, вот пала. День в день.
