Всадники черных лун

Рик толкнул дверь и оказался в тесной, маленькой келье, где половину занимала неширокая постель. Укрытая до подбородка одеялами, на постели лежала очень худая, прямая женщина. Рик не разобрал поначалу в полумраке ее лицо, показавшееся серым пятном.

— Кто это? — спросила женщина. Девчонка откуда-то из-за спины Рика прошелестела:

— Это я, мать — настоятельница. Я оставила ворота, чтобы привести к вам барона Хаша.

— Вот как? — с холодной властной доброжелательностью произнесла женщина.

— Простите меня, я иду обратно. Барон привез хлеб! — отчаянным шепотом закричала девчонка и исчезла в глубинах монастыря. Женщина впервые пошевелилась. Рик молчал. Только теперь он рассмотрел — монахиня оказалась слепой. Он переступил, звякнув подковкой сапога и прокашлялся:

— Видите ли, воротам ничто не угрожает, там ждут мои дружинники. Как вы, верно, знаете, в городе неспокойно... — Рик снова кашлянул и неожиданно спросил, — Когда вы ели последний раз?

— Не помню, наверное — дней десять назад, — спокойно, как будто ведя светский разговор, сказала слепая, — А что, так заметно? Я всегда была сухой.

Рик достал из поясного кармана коробочку и положил рядом с рукой настоятельницы, пояснил:

— Это особые питательные пилюли. Одна в сутки. Хлеб вас, как я догадываюсь, может убить. Теперь насчет хлеба. Я безо всяких условий сегодня же дам монастырю сто мешков зерна и сто мешков корня Серес. Дам немного мяса, но его и у меня почти нет. Хотя... Для вас будет и мясо, и вино.

Спросил делово:

— Сколько у вас людей в нормальном состоянии?

— Немного. Что вы затеваете? — спросила слепая, не касаясь коробочки.

— Я шел предложить вам два дела, но теперь вижу, что у вас не достанет сил справиться с ними, — признался Рик. Смущенно попросил, — Простите мне назойливость, но вы не могли бы проглотить одну пилюлю? Я не собираюсь вас отравить, совсем наоборот.

— Я отдам их тем, кто на ногах, — каменным тоном отрезала слепая.

Рик покачал головой:

— Не знаю, как вас зовут. "Имена ведает бог", что-то в этом роде, но я прошу вас, — Рик оборвал себя и сказал совсем другим тоном, почти шутливо:

— Давайте заключим сделку: если вы сейчас честно примете одну — единственную из ста пилюль, я дам десять мешков муки сверху тех двухсот. По моему — выгодная сделка, а как думаете вы, мать — настоятельница?

— Должно быть вам часто говорят, что вы странный человек, Рик Хаш, однако вы умеете уговаривать. Хорошо, — женщина взяла коробку и покрутила ее, — Но как открыть?

— Сбоку такой лепесток. Он выдает пилюли по одной, — Рик взял ее руки в свои и показал, как делать. Слепая взяла в пальцы белую горошину, покрутила, понюхала:

— А, понимаю. Это средство от голода. После нее, верно, не так хочется есть, и человек не набрасывается на пищу. Мудро.

— Не совсем, хотя у меня есть и эти пилюли, — сказал Рик, — А вы образованы. И умны.

— Мне полагается быть такой, — слегка улыбнулась слепая и приняла пилюлю, — Вас не затруднит подать чашку с водой? Она где-то на столе. Так теперь за вами эти десять мешков муки, не зерна. И давайте от любезностей переходить к делу. Что вы хотели от нас? Коротко и ясно.

— Хорошо, — сказал Рик, подавая в ее руки чашку, — Во-первых, помочь разгрести грязь во дворце. Не хватает рук. А во-вторых, просить вас принять на свой монастырь распределение продуктов для голодающих. Впрочем, первое несущественно, а вот второе... Это тяжелая работа — сотни возов продовольствия, очереди с вечера, постоянная толпа, оскорбления. Нет, вы не справитесь. Это было бы бессовестно — бросить на вас голодные толпы, — сказал Рик, — Простите меня.

Он расстроенно замолчал. Слепая подала ему чашку. Рик машинально поставил ее на стол.

— Подойдите ближе, — сказала эта женщина, — Если вы не возражаете, я хотела бы ощупать ваше лицо.

Рик молча наклонился над кроватью и положил прохладные руки на свои щеки. Слепая обежала легкими прикосновениями пальцев черты лица, кончики осторожно замерли на повязке и исследовали ее. Затем руки женщины спокойно улеглись поверх одеяла:

— Благодарю вас. Теперь я знаю, как вы выглядите. Я буду молиться за вас. Везите ваши продукты. И не бойтесь толп. У нас есть опыт раздач голодным, но уже давно нечего было им дать, сами видите. И во дворце мы тоже, как мне кажется, вам сможем помочь. Только не в один день.

— Я очень богатый человек, — неожиданно сказал Рик, — И только что я стал еще богаче. Я стал вашим другом. Но мои дела исчерпаны, и я не смею больше беспокоить. Я только надеюсь, что увижу вас когда-нибудь и снова смогу поговорить с вами. Только в не столь хлопотное время.

— Ступайте, барон, — слегка улыбнулась слепая, — Вы, должно быть уже повлюбляли в себя полмонастыря, но со мной это не выйдет. Однако я буду рада видеть вас здесь в любое время. Прощайте. Да, вы не заблудитесь?

— Хм, не думаю, — рассмеялся Рик Хаш и беззаботно пошел к выходу, насвистывая какой-то прилипчивый мотивчик. У ворот его ждала девчонка — послушница. Рик остановился и сказал:

— Я же не мог выставить тебя врушкой. Это мне обошлось в двести мешков. А настоятельница поела всего за десять добавочных. Взяточница... — Тут Рика закружил веселый, хоть и довольно костлявый вихрь:

— Она поела!

— Я же поклялся, — пробормотал юноша, потихоньку отфыркиваясь от попавших в рот волос.

Девчонка звонко поцеловала его в губы и звенящим голосом сказала:

— Я буду молиться за тебя, Рик Хаш! И... — уже негромко добавила, — И чтобы видеть тебя снова.

Рик укоризненно покачал головой.

— Что скажет мать — настоятельница? Нехорошо расстраивать святую женщину. Кстати, меня будут выпускать отсюда?

Девчонка хихикнула, нацепила серый капюшон из грубого материала на место и открыла перед юношей дверь, прошептав:

— Возвращайся. Пожалуйста! Я всем скажу, что ты дал хлеб!

Дверь закрылась за спиной Рика, и северяне поехали навстречу.

— Как вам монашки, барон? — спросил разговорчивый, и ратники заулыбались.

— Ну, если там все таковы, то пора разбирать эти стены, — улыбнулся Рик.

Северяне захохотали, трогая коней.

— Нужен ваш совет, — сказал Рик, когда они отсмеялись, — Как лучше доставить двести с лишним мешков туда, — махнул рукой, — В монастырь. Они там высохли, как скелеты. Одни старухи да девчонки. Все свое раздали этим горлопанам, и не жалуются. Я и не думал, что там так плохо.

— Так... Как обычно, — предложил разговорчивый, — Мы покараулим, чтоб с подвод не тянули.

Рик покачал головой.

— Ага. И толпа побежит туда. Эти святые опять все раздадут.

Воины помрачнели. Потом самый молчаливый из троицы, обезображенный шрамом наискось через все лицо крепыш негромко сказал:

— Мы подумаем. А вы, барон, спросите у Старого, у Альдера. Он наверняка что подскажет. И не расстраивайтесь, нас мало, но мы северяне, барон!

— Поставить на колени всегда легче, чем потом с них поднять, — проворчал третий.

— Хорошо бы уговорить доктора побывать там... нет, лучше... Она занята, — вслух думал Рик, — Все же придется самому. А, если в сутках тебе не хватает пары страж, то нарисуй их, и вместо семи станет двенадцать! И еще одну — на сон, чтоб не кашлять.

К вечеру зерно и муку вывезли, присыпав мусором, оборванные слуги. Толпа не обратила на три телеги внимания. Мусор их не интересовал. Да и телеги ехали не вовнутрь. Когда к вечеру в монастыре разгорелись давно холодные очаги, а на кухонных столах оживленные сестры с наслаждением стали наскоро месить постное тесто, Рик Хаш постучал в келью настоятельницы. После обычного "войдите", он осторожно просочился в дверь, неся поднос с большими тарелками.

— Я еще раз прошу прощения, но ваше состояние меня очень беспокоит. Вот, я принес вам, добрейшая, взятку, за более редкие благодарности богам, — сказал он, осторожно устанавливая поднос на стол:

— Здесь скромный, но еще горячий мясной отвар, лечебные снадобья, вино и хлеб. И заправленная маслом лампа, ибо тут совсем темно. Может быть, вам в ее свете почитают на ночь.

— Взятку? А какую взятку вы дали, чтобы вас пустили?

— Я перелез через стену, — ухмыльнулся Рик, — Держа поднос на голове. Но чего не сделаешь, чтобы доставить вам удовольствие?

— Ваша забота обо мне становится чрезмерной, — нахмурилась настоятельница, — И вы слишком широко истолковали мое приглашение.

— Меня извиняет забота о больной женщине, святой женщине, — серьезно сказал Рик, — Будь вы здоровы, я бы не баловался чудесами и не проходил сквозь стены с горячей пищей для вас. Вы, голова монастыря, обязаны нормально питаться. Посмотрите хоть бы и по себе — человек голодает, высыхают руки и ноги, исчезает подкожный жир — и только голова остается неприкосновенной.

— Обостряется нос... Впрочем, я поняла вас. Думают не носом и не щеками. Хотя запах приятен и я против воли начинаю думать носом. Вы были на кухне? Впрочем, где бы еще это приготовили.

— Я рад, что вы поняли. Я не ищу для себя ничего. Но очень расстроился, видя вас в таком состоянии. Простите мою бестолковую суету. Я все еще боюсь потерять нового друга — вас. На кухне же все радостны и стряпают. Горит жаркий огонь под очагами. Скоро испекут первый хлеб. Уже вовсю им пахнет, — сымпровизировал Рик, — так что не стоит печалиться. Я стараюсь делать добро. Только не всегда у меня выходит задуманное, гораздо чаще как-то слишком кособоко. Так иной раз наперекосяк, что сядешь в расстройстве и думаешь: чего ж это такое: добро ли, зло? Но я всегда делаю от души. От чистого сердца. Как протягивают руку, чтобы поймать оступившегося — не думая о выгодах. Просто ловят за локоть, чтобы не упал. Как вы себя чувствуете, святая женщина?

— Хорошо. Я уже давно не чувствовала себя так хорошо. — сказала настоятельница. Нахмурилась:

— Однако не следует называть меня святой. Я не святая. Я просто настоятельница.

— Согласен. Я не стесняю вас своим обществом? Мне показалось, что занимать вас разговорами, когда на столе еда, довольно гадко с моей стороны. И я исчезаю, — сказал Рик Хаш, отходя к двери:

— Покойной вам ночи, но сначала, конечно, приятного аппетита.

Рик тихо удалился к стене, за которой его ждал верный серый. Да общительный дружинник, приглядывающий за тем, чтобы серого не украли и не съели.

Некоторое время слепая лежала неподвижно, затем протянула руку и потянула за шнурок. В дверях почти сразу же показалась монахиня. Она удивленно посмотрела на поднос из монастырской трапезной, где горела масляная лампа, освещая расставленную снедь.

— Где послушница, что стояла сегодня при воротах? — ровно спросила слепая.

Монахиня поклонилась:

— Я сейчас позову ее, мать — настоятельница.

Слепая промолчала. Через недолгое время в дверях склонилась виноватая девчонка:

— Я здесь, мать — настоятельница. Чего изволите?

— Подойди. Ближе. Сядь со мной.

Послушница робко присела на самый край постели.

— Ты пропустила этого юношу во второй раз, и без помощи знакомого с монастырем человека барон не смог бы накрыть для меня этот ужин. Следовательно, с самыми благими целями, из любви ко мне, как я понимаю, вы оба нарушили устав монастыря. С одной стороны, я должна тебя примерно наказать. С другой же — в той же мере похвалить. И я сделаю все сразу. Посему вот моя воля — садись и ешь это, девочка.

— Но... — девчонка хотела сказать, что не приходил барон вторично, однако теперь это выглядело бы неумелой ложью. Она прикусила губу, настоятельница приподняла брови:

— Что "но"?

— Н-но неужели вы даже не попробуете? — нашлась девчонка, — Мы так старались для вас!

— Только что юноша уже изложил все возможные извинения за вторжение в келью. Стоит ли повторяться? — размеренно произнесла слепая, но было видно, что она тронута, — Хорошо. Я сниму пробу, а ты съешь остальное.

— Да, мать — настоятельница, — печально вздохнула послушница.

— Тебе понравился этот юноша? — спросила слепая. Девушка потупилась:

— Он добрый, мать — настоятельница. Сейчас так мало добрых людей...

— Что ты в него влюбилась? Я так и думала. Он недолго пробудет в Миррор. Следовательно, поскольку сейчас у него предостаточно забот, вы не наделаете глупостей, — чуть улыбнулась слепая, — ну, встань, я сяду. Что там у ворот, спокойно?

— Целый обоз заезжал, мать — настоятельница, — заулыбалась девчонка, — телег сто, не меньше. Сказали, теперь каждую ночь будут везти по столько.

— Сто возов? Да, барон взялся за снабжение с размахом, — усмехнулась слепая, — Что же, будем молиться, чтобы плохие времена кончились для всей Миррор, а не только для нас.

Она нерешительно попробовала. Подставила ладонь.

Девчонка с готовностью вложила в высохшую руку хлеб:

— А хлеб-то белый, рыхлый, самый лучший доставил! Понравились ему вы. А на кухне сейчас сестры наш хлеб начали печь. Уже и запах пошел. А мясо тоже привезли. И вина несколько бочек. И может, еще чего, только меня к вам позвали.

Слепая с сожалением отложила ложку и почти нетронутый ломоть хлеба:

— Благодарю. Теперь твоя очередь. А я лягу. Устала. Но согрелась.

Улеглась и заметила:

— Кажется мне, что если бы в этот день привратницей стояла не столь привлекательная монахиня, как ты, все могло бы сложиться иначе. Не отвечай! Я размышляю.

И совсем негромко заметила:

— И даже если ты с этим человеком и наделала бы глупостей — боюсь, у меня не хватило бы твердости примерно тебя наказать. Впрочем, кто знает будущее?

14. Воронин.

Рик Хаш, удобно откинув пилотское кресло, из-под опущенных век рассматривал станцию Пферд. Его корабль осторожно пробирался к станции между крупными каменными обломками третьего астероидного пояса системы Пферд. Как показывала информация, высвеченная на пластине астронавигационного терминала, до станции остались считанные километры.

Стальная рыба юулганского одноместного эскадренного миноносца изящно направляла свои пять сотен тонн в открывающиеся просветы, расталкивая на малой скорости каменное крошево помельче, приближаясь к темной округлой массе, закрывающей собой прямо по курсу жиденькие звезды местного неба.

Ни один фонарь не освещал построенную в древности дискообразную пятикилометровую громаду. Рик не удивился, что Воронин захотел обосноваться именно в этом затерянном углу — на периферии галактики, у звезды, чей слабый свет почти не пробивался сквозь многочисленные кольца космического мусора. Трассы кораблей проходили далеко от Пферда, на обеих планетах этой системы отсутствовало что-нибудь, способное привлечь внимание специалистов, вдобавок навигация во всем этом крошеве была рискованной.

"Молния", разработанная военными галактики для своих нужд, могла безопасно пройти к базе Пферд, но далеко не каждый корабль оснащался такими дорогими и сложными приборами навигации: обычно хватало гораздо более простых, дешевых и легких устройств, очень популярных на небольших "торговцах", снующих с мелкими грузами из системы в систему. В космосе на счету каждый килограмм — и каждый кредит.