Завороженные обстановкой, один за другим люди становились звеньями единой цепи. Общими эмоциями проникся и командир, руки которого сами собой вытянулись в стороны, ища своих подруг.
Все это время Милениха речитативом проговаривала свои слова.
— Мы рождаемся из земли, живем на земле и уходим в землю. Мы плоть от плоти наша земля...
Вокруг костра замкнулось несколько кругов, состоявших из медленно раскачивающихся людей. Это было поразительное зрелище! Багровые блики играли на застывших лицах людей, меняя их до неузнаваемости.
— Мы все едины с землей, с водой, с лесом... Мы плоть от плоти земли, воды, леса...
Потом, позднее, когда рассветет, когда развеется таинственное очарование огромного костра и когда спадет с глаз пелена, начнутся споры и посыпятся вопросы: Что это было? Что кто почувствовал? Зачем все это? Учительница, поправляя челку, будет говорить о каком-то помешательстве, через слово поминая модный термин «гипноз». А полный мужчина, бывший колхозный счетовод, ей в ответ, заведет песню о всеобщем помешательстве. К спорам присоединится даже сам командир. Поглаживая гладко выбритый подбородок, он тоже что-то скажет... Даже Пашка, суетливый вихрастый мальчишка, и тот будет, захлебываясь от восторга, описывать произошедшее с ним... Но все это будет потом!
Людская цепь пришла в движение. Люди, держась за руки, начали идти вокруг костра.
— Мы дети земли, мы дети воды, мы дети леса..., — голос бабки стал более монотонным, отдельные слова различались все хуже и хуже. — Мы дети земли, мы дети воды, мы дети леса...
Старшина чувствовал, как глубже и глубже погружается в какую-то яму, глубина которой оказывается просто поразительной. Он уже почти не чувствовал рук, благодаря которым его тело стало частью единой цепи, ног, которые все быстрее и быстрее двигались по траве.
— Крепче, крепче держитесь за руки, — бабуля все убыстряла и убыстряла темп. — Мы одно целое! Мы единое с землей, водой, лесом. Наши руки это продолжение веток, наши ноги — это растущие корни, наша кровь — это вода, наша плоть — это земля!
Вслед за членами, Голованко перестал ощущать остальное тело. Мелькнувшая на какое-то мгновение паника была сразу же растоптана всеобщей эйфорией, которая его охватила. Это была всепроникающая легкость, которая растапливала усталость, боль и неудовольствие... В какой-то момент исчезло вообще все!
— О-о-о-о-о-о-о-о-о-о, — из еле слышной и невнятной речь превратилась в один гласный звук, который тянулся бесконечно долго; он то превращался в грохотание водопада, то становился гудением шмеля, то, напротив, был мягкими тихим... — О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Что случилось потом, помнили лишь единицы и те, кто должен был помнить...
В какой-то момент Маркин почувствовал, что еще мгновение, и его не станет. Он испариться, взлетит и исчезнет! Его сознание расплывалось, не оставляя ни клочка.
— Очнись, — неожиданное прикосновение чего-то твердого и острого жестко выкинуло его из грез; падение было настолько болезненным, что чуть не застонал. — Пошли за мной...
Ни чуть не удивившись, Семен пошел за бабкой и тремя ее спутниками. Как он сразу понял, они шли в сторону того самого места, где им были найдены останки человека. «Точно, вот оно, — пелена окончательно спала с его глаз. — Вот это дерево. Вон небольшой овраг... Какого черта мы здесь делаем?».
Вместо бабки перед ними стоял врач, что недавно их осматривал. Высокий, чуть сгорбленный, но со странным блеском в глазах, тот с радостью смотрел на них.
— Товарищи, — голос врача немного дрожал; чувствовалось, что эмоции его тоже никак не могли отпустить. — Вы все выбрались добровольцами для одного эксперимента..., — он запнулся на секунду, смотря куда-то сквозь них. — Хочу предупредить, что сам эксперимент очень опасен. В случае успеха вы сильно изменитесь... Поэтому я хочу еще раз каждого из вас спросить, согласен ли он?
Его взгляд останавливался по очереди на каждом из них. Лишь на одном мужчине, стоявшим как раз перед Семеном, он задержался несколько дольше обычного. Семен догадывался почему... Этот, с виду совершенно обычный мужчина, хомячного типа, с кривыми зубами, маленькими глазками совершенно не производил впечатление решительного человека. Однако, он именно этими кривыми зубами перегрыз горло полицаю. Люди говорили, что тот даже винтовку схватить не успел, как ему вцепились в горло...
— Хорошо, — пробормотал, опустив глаза, врач. — Тогда начнем... Главное, что хочу сказать! Вы не должны бояться! Абсолютно ничего, что сейчас будет с вами проходить! Понятно?
На него смотрели три пары расфокусированных глаз. Казалось, скажи этим людям убей себя и они сделают это ни секунды не колеблясь.
— Тогда начнем, — он обернулся и махнул рукой в сторону дерева. — Вы трое первыми пойдете... Сначала вам нужно раздеться.
Никто не произнес ни слова. На землю полетела одежда, ремни, потом обувь. Наконец, все трое стояли совершенно обнаженными.
— Главное, ничего не боимся, — вновь повторил врач. — Ложимся сюда.
Один за другим они ложились в неглубокие, примерно полметра, ямы, выкопанные возле дерева-исполина. Четвертый доброволец подошел чуть ближе, пытаясь рассмотреть что происходит во всех подробностях.
— Закрывайте глаза, — голос врача приобрел некоторый бархатный окрас. — Вам совершенно спокойно... Вы дышите глубоко и медленно... Все тревоги уходят, покидают вас, — с каждым словом голос становился все тише и тише, пока совсем не затих. — Вот и хорошо. Ну с Богом!
Семен от неожиданности резко дернулся, когда края ям начали осыпаться. Сначала на голые тела попадали мелкие камешки, кусочки земли, небольшие листочки. Следом полетели комья по крупнее. Он с ужасом фиксировал, как от тел оставались одни только светлые контуры — там виднелась часть руки, здесь просматривался кусочек ступни.
— Теперь к вам перейдем, — врач повернулся к Семену, отчего тот мгновенно посерел. — Что вы разволновались?
Сердце стучало так, что шевелилась кожа на висках. Глаза расширились. Ноги сами собой сделали шаг назад, потом еще один.
— Не-е-е-е..., — пробормотал Семен, судорожно мотая головой. — Нет, нет...
Вдруг он резко прыгнул в сторону и перекатом слетел с тропинки. Еще через несколько секунд, человек назвавшийся учителем, стал ломиться через невысокий кустарник в сторону болота, где были партизанские тропки.
80
Москва. Особый московский клинический госпиталь. Западное крыло. Пост охраны наглухо перекрыл проход через коридор. Каждого человека, который пытался пройти в дальнюю часть крыла, встречал внимательный взгляд напряженного сержанта.
— Воды..., — горло пересохло, отчего вылетавшие звуки наждаком проходили по потрескавшейся ткани. — Пить!
Смирнов попытался открыть глаза, что ему с тяжким трудом удалось сделать. Веки, казалось, слепил кто-то канцелярским клеем.
— Ой, касатик, очнулся! — вскрикнул кто-то рядом и большое белое пятно исчезло из поле зрения. — Больной очнулся, больной очнулся, — затухая, неслось по коридору куда-то вдаль.
Дальше он опять потерял сознание, а когда открыл глаза, то увидел возле себя целую делегацию врачей. Солидные с небольшими брюшками, с воспаленными от недосыпания глазами, они с любопытством его рассматривали.
— Пить дадите или нет? — просипел он, когда игра в гляделки ему надоела. — Горло перехватило.., — пояснил он.
Мгновенно откуда-то сзади появился стакан с чем-то слегка теплым и шершавые и теплые ладони прикоснулись к его подбородку.
— Не спеши..., — ласково отозвался недавний голос. — Вот и все.
— Где я? — наконец, он смог задать первый осмысленный вопрос. — И кто вы такие?
Низенький, плотный человек, от которого просто веяло довольством и уверенностью, слегка привстал с места и произнес:
— Я профессор Вишневский. Руковожу, так как сказать всем этим, — с улыбкой он обвел рукой небольшой круг. — Мои коллеги, — продолжил он, вновь оборачиваясь к капитану. — Вы, Игорь Владимирович, все помните? — после заданного вопроса, в палате повисла тишина. — А?
На какую-то секунду разведчик впал в панику. «О, черт! Что еще за вопрос? Я в дурке что-ли? — он слегка дернулся, проверяя не привязан ли к кровати. — Вроде нет ремней! Стоп! Какого лешего! Я же в Москве! Был у Верховного... О!». Стремительно пролетевшие мысли, подстегнули его не хуже хорошего кнута.
— Профессор, мне срочно нужен телефон, — от былой растерянности ни осталось и следа. — Мне необходимо связаться с органами государственной безопасности. Дело государственной важности!
Ему показалось или профессор, действительно, облегченно вздохнул, словно звонок в НКВД был для него приятным пустяком.
— Отлично, товарищи, — резко встал он, а следом за ним и остальные. — Мы сейчас ненадолго выйдем, а с больным пока поговорят...
Сам больной с крайним удивлением воспринял такой демарш. Он ожидал совершенно другого: улыбки, недоверия или еще хуже, какого-нибудь медицинского обследования.
— Игорь Владимирович, с тобой все в порядке? — в палате появился его непосредственный начальник, Петр Иванович Орлов, заместитель начальника Разведуправления Красной Армии. — Ну ты брат и дал всем жару! — всегда внешне совершенно невозмутимый (другие в разведке долго не живут), он улыбался. — Я уж, грешным делом, думал с меня стружку снять хотят, а ты сам понимаешь, что в военное время ее снять могут прямо с головой! А вон что оказалось! — в его голосе, видимо, от волнения проскальзывали окающие звуки, что для него совсем не свойственно. — Что ты там натворил?
Игорь пожал протянутую руку.
— Иваныч, ты меня извини, — виновато начал он, глядя ему прямо в глаза. — Не должен я тебе ничего рассказывать... Дело тут уж больно странное.
Неожиданно тот наклонился к его голове и негромко проговорил:
— Молодец, Игорюха. Сказал бы иначе перестал бы тебя уважать, — он сел прямо около него. — Мне позвонили из секретариата ЦК, сам Поскребышев, и попросил съездить и проведать тебя, а потом доложить лично Верховному... Вот такие дела ты заварил.
Во время разговора Игорю все не давала покоя одна мысль — ну не мог сам, заместитель Разведуправления Красной Армии приехать просто справиться о его здоровье. В каждой фразе своего начальника он пытался найти какой-то второй или третий смысл, однако это никак ему не удавалось.
— Пока тут тебя не было, у нас сплошные авралы, — невозмутимо продолжал Орлов, не замечая или стараясь не замечать легкой отстраненности подчиненного. — Война, идить ее налево! Разведанные идут сплошным потоком. Много сообщений от новых агентов... Сейчас, нас, Игорь, перенацелили на обработку прежде всего информации по Германии. Часть отделом осталась совсем без сотрудников, кое-какие направления оголились.
Смирнов продолжал ждать какого-то намека... «Может он должен что-то передать? — размышлял разведчик, бросая короткие взгляды на начальника. — Опасается охраны в коридоре? Нет... вряд ли. Тогда, что же? Записка?! Уже положил... Не может быть! Я бы заметил!».
— Вот такие, Игорюха, дела! — наконец, новости у Орлова иссякли. — Ну ты сам-то в порядке?! Врачи говорят, еще денек и выпишут. Ничего! То, что зацепило это не страшно, страшно это если зацепило не то! — Игорь через силу улыбнулся. — Давай, поправляйся и обратно, к нам. Смотри, буду ждать! Ну, Игорь Владимирович, держись.
Хлопнув его напоследок по плечу, Орлов поднялся и вышел из палаты. В этот самый момент Смирнова пробила мысль — его просто проверяли! Его самым банальным образом проверяли. А точно ли он тот, за кого себя выдает! «О, черт, это значит он сейчас же будет у Верховного! — он чуть не застонал от досады. — Вот олух-то!».
— Орлов! Петр Иванович! — заорал он, будто его собрались резать. — Орлов!
Видимо, к двери кто-то подходил и напуганный безумным воплем, шарахнулся прочь. Топот! Чей-то крик! Кто-то упал... какое-то шевеление! Дверь распахивается от удара и в палате появляется несколько сотрудников в форме НКВД. Один сразу же бросается к окну, а второй к кровати. В течение нескольких секунд они обшаривали дикими глазами 30 квадратных метров палаты, пока наконец, первый не подал голос:
— Что случилось?
— Сержант, только что отсюда вышел подполковник Орлов, — быстро заговорил Игорь, кивая на дверь. — Мне нужно срочно с ним поговорить! Быстрее!
Бойцы переглянулись... Один из них исчез за дверью, а второй подошел к окну, из которого виднелся двор госпиталя. С хрустом он распахнул створку и перегнувшись закричал:
— Товарищ подполковник, товарищ подполковник! — откуда-то со двора донесся приглушенный ответ. — Вас ранбольной зовет! Услышал, — сержант повернулся к Игорю. — Сейчас будет.
Минуту три — четыре понадобилось Орлову, чтобы добежать до входа в госпиталь и подняться на второй этаж. Судя по его красному лицу эти метры дались ему не так и просто.
— Ну?! — выдохнул он, врываясь в палату.
— Петр Иванович, передать надо кое-что товарищу Сталину, — глаза подполковника округлились, став похожими на несколько крупных оловянных пуговиц. — Если сегодня не отдать, то потом может быть поздно.
Ничего не говоря в ответ, тот протянул ему ладонь.
— Это надо отдать ему лично в руки, — Смирнов что-то с треском рванул у себя на теле и вытащил небольшой трехсантиметровый мешочек. — Вот возьми, — рука разведчика неожиданно дрогнула. — Сам не смотри! Здесь то, что может изменить все! Передай, что если он не сделает сегодня, то содержимое это мешочка больше уже никому не понадобиться.
Орлов явно что-то хотел спросить, но сдержался. Он прекрасно понимал, что содержимое передаваемого может быть смертельно опасно просто даже самим фактом своего существования и тем более, знания о нем. Мешочек мягко лег в протянутую ладонь, которая сразу же сомкнулась.
— Передам, — бросил он и вновь исчез из палаты.
Прошло не более сорока минут, как дверь палаты вновь распахнулась с таким хозяйским движением и внутри оказались двое спорящих — профессор Вишневский и так и сменившийся сержант.
— Ну разве так можно, — мягко пытался что-то доказать врач. — Он еще не отошел от ран. Вы понимаете, что ваш подопечный получил пять пуль в область грудной клетки и одна из них коснулась сердца?
— У меня приказ, — монотонным голосом, который совершенно не допускал возражений, настаивал сержант. — Готовьте его к транспортировке. Вас, товарищ Смирнов, ждут в Кремле, — наконец, стала ясна причина такого переполоха. — Собирайтесь! Машина уже у входа.
Несмотря на вздохи профессора, Игоря все же собрали и на носилках перенесли в машину, на которой собственно он и попал на место. Сама дорога в здании, через бесконечные лестницы, подъемы, переходы и повороты ему не запомнилась. Единственное, что крепко осело в памяти — это частые посты охраны, на лица которых несмотря на невозмутимость проскальзывали нотки удивления при виде перевязанного человека в Кремле.
— А вот и Игорь Владимирович, — Сталин, как и тогда, стоял возле одной из стен и держал в руках трубку. — Вы вновь нас всех смогли удивить, — Игорь увидел его мешочек, лежавший на самом краю стола.
