— Вот сейчас они... — предупреждающе начал Ганн, видимо, имея в виду не покойников и статуи, а служителей местных правоохранительных органов. — Брось свой музейный экспонат...
— Это рабочий экспонат. И у меня почти сотня патронов, — слегка преувеличила Катрин. — Но, в любом случае, ты полицейской 'кавалерии' не дождешься. Ты же лишнего наболтаешь, да, товарищ полит-координатор?
Ганн не понимал или делал вид, что не понимает. Шпионка ударила его рукоятью пистолета в область почки.
Видимо, так больно ему еще никто не делал. Онемел, казалось, глаза из орбит выскочит.
— Тебе ведь говорили, что у тетки большой опыт, — напомнила Катрин и повторила экзекуцию. — Ну-ка, что там с зубками? Верни тетю где взял.
Корчился, но все же напрягся. Стойкий шмондюк, этого не отнять. Что за дурацкий у него чип? Абсолютно идиотская идея электронику в зубах прятать, киношная шуточка...
...Видимо, склад. Затхлый пыльный воздух, ящики. Прыгуны не удержались на вершине штабеля — Катрин показалось, что углов у пирамиды с полусотню и половина ей определенно досталась. Лежали в темном проходе, Ганн стонал.
— Что за несдержанность? — прохрипела Катрин. — Лежишь с приличной женщиной, веди себя прилично.
— Послушайте, Екатерина. Давайте договоримся, — взял себя в руки полит-координатор. — Я могу...
— Ты ничего не можешь! — зарычала шпионка, ловчее перехватывая 'маузер'.
Она била Ганна в лицо, в подбородок, окончательно перестав сдерживать руку. Гад вообще не представляет себе, что такое 'вероятностное попадание' и 'личная квота', ему кажется, что прыжок с чипом просто забавное приключение. Да и вообще бесконечно обнимать полуголого, чрезвычайно неприятного мужчину попросту невозможно...
Рукоять маузера раздирала дурно выбритые щеки, разбивала пытающиеся заслониться пальцы. Хрустели зубы, в лицо шпионке брызгала кровь. Попытки схватить за разящую руку закончились — Ганн только бессмысленно выл и бил в ящики ногами.
— На место или сдохни! — рычала Катрин. — Я тебе башку вместе с электроникой отобью.
— Ыыф, — взмолился-всхлипнул прыгун. Угроза навсегда лишиться чипа подействовала.
— Давай! — сдерживая свою руку, приказала шпионка.
...Опять темно, но рядом голоса, а под спиной разломанная этажерка. В сгибе руки по-прежнему зажата шея конвоируемого. На данный момент скользкого и бесчувственного, в вульгарно распахнутом халате.
— Москаленко! — заорала Катрин.
— Я! — немедленно откликнулся комвзвода и в коридор повалили люди...
...— Ко мне цепляйте, — требовала Катрин. — Он со мной уже немного научился считаться.
Запястье Ганна приковали наручниками к левой руке шпионки, другую длань задержанного прикрепил к своей мощной анархической руце товарищ Дугов. Ткнул врага под ребра и поинтересовался:
— Как он это делает? Как исчез?
— Иллюзионист, мля... — Катрин добавила о полит-координаторе несколько искренних слов и попросила. — На морду ему плесните. Еще не хватало, чтобы сдох.
Смотреть на Ганна было жутковато. Особенно на левую сторону физиономии — сырая котлета, да и только. Впрочем, когда начали умывать над тазиком, беглец пришел в себя, начал бормотать и ругаться вполне членораздельно, следовательно увечья были легкой тяжести. Крепкомордый полит-координатор попался.
— Заткнулся живо! — гаркнула Катрин.
Ганн глянул на нее, на наручник, и вновь сомлел.
— Поехали в штаб, — злобно сказала Катрин. — В бесчувственном виде он меньше тошноты вызывает.
— Постой, ты ж вообще мокрая и это... запачканная, — спохватился Дугов. — Да и он тоже.
— Да и хер с ним. Не на бал направляемся.
— Нет, это, Екатерина Олеговна уж ни в какие ворота, — Лисицын расстегивал свою шинель. — Не хватало только простудиться. Давайте-ка хоть сверху сухое накиньте.
— Жакет промокший по весу как кираса, — признала шпионка. — Но наручник отстегивать нет желания — подопечный еще тот резвун.
Жакет с нее попросту срезали — 'попутчики' орудовали кинжалами шустро. В накинутой на плечи офицерской шинели, на пару с Дуговым выволакивая к машине вялого пленника, шпионка окончательно согрелась.
Загрузились на заднее сиденье, пара автоматчиков вскочила на подножки, анархист оседлал багажник.
— В Смольный, — скомандовал Лисицын с переднего сиденья. — Только не гони, людей растеряем.
— Соизмеряю, — заверил Колька, оглянулся, оценил физиономию арестованного и сделал логичное предположение:
— Укусить вас хотел, да, товарищ Катерина?
— Почти. Коля, езжай, не выводи из себя, — нервно попросила шпионка.
Чуткий водитель кивнул, 'Лорин-Дитрих' на удивление ровно тронул с места.
Катрин пыталась успокоиться, но не очень получалось. Доставали мысли сугубо сюрреалистические, типа прыжка всем автомобильным экипажем куда-нибудь в меловой период, на берега теплого болота с меланхоличными диплодоками и любознательными крокодилами-антропофагами. Завернутый в пальто Ганн явно пришел в себя, и, хотя дергаться не пытался, совершенно неясно, что у него на уме. Хотя, конечно, чип у полит-координатора явно индивидуальный, крупные объекты с собой не потянет. Лоуд как-то упоминала, что в недалеком будущем изобретут развлекательные 'попрыгунки', которые почти сразу и запретят в силу полной 'ненужности, аморальности и опасности для здоровья'. Но в каком варианте будущего это произойдет и не враки ли это вообще, оставалось неясно — оборотень частенько несет всякое-разное, не затрудняя себя объяснениями и достоверностью. Но получается, басня об индивидуальных чипах вполне себе правда.
Все ж какая дрянь эти 'прыжки'. Особенно в компании неадекватов типа полит-координаторов.
Притормаживая перед мостом, Колька обернулся и нахлобучил на голову шпионки свою шоферскую фуражку.
— Ловко, — удивилась Катрин. — С чего такая галантность?
— Ветерок, считайте, вообще ноябрьский. А у вас голова влажная. Волосы жалко, потому как красивые, — объяснил рыцарственный гонщик.
Ветер, действительно был холодноват. И вообще Катрин была сыта северной столицей по горло.
Прибытие следовательской группы в Смольный не осталось незамеченным. Когда конвоировали задержанного шпиона-попрыгуна многолюдными коридорами, следовательскую группу опережал слух: отдел Островитянской еще одного подрывника поймал! По лестнице едва пропихались — народу сбежалось уйма.
— Мало вы его измордовали, — сетовал седоусый красногвардеец. — Таких на месте стрелять надо.
— Только после окончания следствия, — отрезала Катрин. — Пусть рассказывает.
— Так тоже верно, — признал рабочий. — Ну, Орготделу виднее. Дожимайте его, змея мелкого.
— А он чего, из офицеров? — крикнул с верхнего пролета парень в мохнатой папахе, опасно наваливаясь на перила животом и указывая на шинель с погонами на плечах Катрин — по виду явно трофейную.
— Вы, товарищ, поосторожнее, не свалитесь ненароком, — холодно посоветовал шагавший за подконвойным Лисицын. — Шинель моя. И никакие офицеры гарнизона в террористических актах не замешаны. Это я вам как представитель штаба Округа заявляю.
— Да мы ж не про вас, а про других, — малость стушевался парень, и оглянувшись, сообщил кому-то. — На Воскресенской шпиона поймали. Офицеры от моста заметили, а наши прямо в воде за жабры взяли. Веслом глушили, во как оно!
Да, от народа правду не скроешь. Детали, конечно, могут и приукрасить, но суть уловлена верно.
В отделе было тепло, пахло цветами и почему-то медом. Товарищ оборотень беседовала с неизвестным человеком в инженерской фуражке, сынуля-телефонист корпел над заполнением какого-то срочного формуляра.
— Ага! — Лоуд мигом оценила задержанного. — Попался, голубчик. Еще и сопротивления оказывал, извращенец.
— Да, были у него такие поползновения, — признала Катрин.
— И чем ты его так? Кастетом? — оценила повреждения опытная товарищ Островитянская.
— Не суть важно, — Катрин огляделась. — Товарищ завотделом, мне и задержанному срочно нужно переодеться. Найдем помещение и какие-то шмотки? Еще нужен твой мешочек, а у Гру испросим губчатый инструмент.
Пугать арестованного заранее было неразумно, а Лоуд и так должна понять суть вопроса.
— Одежда есть, я запаслась, ты у нас вечно то изорвешься, то испачкаешься. Этому креветочному тоже что-то найдется. Гру, ты слышал?
— Ну, — мальчишка с облегчением оторвался от мучений с бланком.
Арестованного завели в какую-то фото-кладовку или лаборантскую — вокруг густо громоздились шкафы с пробирками и ретортами. Гру закрыл дверь, Москаленко и двое бойцов остались охранять снаружи.
— Сел! — Катрин ногой подвинула задержанному табурет. — Вот тебе портки сухие.
— Вы не имеете права, — невнятно, стараясь не шевелить левой частью лица, заявил Ганн. — И освободите мне руки. Я не могу одной переодеваться.
— Сел, я сказала, — процедила шпионка.
Полит-координатор сел, но не замедлил сообщить:
— Так я разговаривать не намерен. Вы обязаны дать мне гарантии...
Катрин кивнула напарнице. Оборотень пожала плечами и приложила разговорчивого умника по затылку волшебным мешочком-глушилкой. Ганн обмяк и попытался рухнуть с табурета — Катрин удержала его за скованную руку и поудобнее прижала голову пленника к своему животу.
— Не, вы интимно играйтесь как хотите, но как ответственная завотделом, я хотела бы знать, что за шмондюк, и когда мы к делу перейдем, — намекнула оборотень.
— Этот дебил — куратор пулеметчиков. Видимо, из иновременного слоя-плюс. В зубах у него чип, — объясняя, Катрин открыла слюнявую пасть безвольному преступнику.
— Теперь понятно. Гру, инструментарий! — скомандовала Лоуд.
Мальчишка открыл футляр с инструментами:
— Есть пассатижи, кусачки, уткоклювы.
Катрин взяла пассатижи, глянула вопросительно.
— Обижаешь, приступай, не стесняйся, мальчонка и не такое видал, — заверила оборотень.
Чип обнаружился в четвертом зубе.
— Красивый, — отметила Лоуд, заглядывая в корень с крошечной разноцветной микросхемой.
— Изумительный, — согласилась Катрин. — Молоток в наборе имеется?
Третий удар превратил чип в неопределенное пятно — словно крупного клопа торжественно казнили.
— Ты, Светлоледя, как всегда, прямолинейна, — с некоторым сожалением молвила оборотень. — Можно было трофей в университетский музей поместить. 'Зуб известного межмимрового контрреволюционного агента'. Уникальный экспонат!
— Мелкий и невыразительный девайс, — возразил Гру.
— Именно, — согласилась с мальчишкой Катрин и пихнула пленника ногой. — Не окочурился?
-Да что ему будет? Надобно указать, чтобы пасть керосином или водкой пополоскал. Для обеззараживания и во избежание сепсиса. Ему, голубчику, еще рассказывать и рассказывать, — напомнила оборотень.
— Вопрос не в том, чтобы он начал говорить. Он должен нужное сказать. Так-то он болтун просто редкостный.
— Да? А по виду и не скажешь, — удивилась Лоуд. — Ладно, мне нужно к руководству. О захвате этого беззубого свидетеля все уже знают. Эдмундыч ждет новостей. Вопрос архиважный, на контроле у ЦыК!
— И что ты там скажешь? Отдавать-то такого говоруна им никак нельзя. Он такого нанесет, что и сам в психушку угодит, и нас потянет. Скажи, что ранен и без сознания.
— Я товарищам по революции врать не буду! Скажу, что в истерике и рыдает. Так, кстати и будет, когда очухается, — товарищ Островитянская с неодобрением посмотрела на беспамятного полит-координатора. — Отвлек нас от важнейших дел, шмондюк, и отдыхает. А у нас эшелон с ударниками подходит, давить на Временное нужно, Ильич опять же... Дел невпроворот.
— А что с Лениным?
— Нашли его товарищи. Но он спит. Непробудно. Что внушает закономерные опасения товарищам по партии, — оборотень перешла на шепот. — Там еще твои вещички нашли, блузочка, то-се... Ты зачем вождя компрометируешь? Переоделась, так запихни тряпье куда подальше.
— Я вообще не помню, как в ту дурацкую медсестру переоблачалась, так ты торопила, — призналась Катрин.
— И как размер? Подошел? — заинтересовался Гру, видимо, знавший откуда изъят стильный костюмчик медперсонала.
Маманя попыталась призвать мальчонку к порядку, ловкач увернулся и зашипел, поскольку Катрин прихватила его за ухо.
— Пассатижи забыл, — доброжелательно напомнила светловолосая шпионка, слегка раскачивая поганца за орган слуха. — И не надо нам лишних вопросов, не так ли?
— Ну! — немедленно согласился юнец. — Я к телефону. Можно?
Гру, прихватив инструменты, удрал в штабной кабинет. Катрин позвала прапорщика и попросила снять наручники.
— А этот... иллюзионист не удерет? — спросил комвзвода, пристегивая шпиона к себе.
— Не должен, — заверила Катрин. — Но скажи бойцам, чтобы присматривали. Этот тип очень знающий. Кстати, его и какие-нибудь посторонние могут попытаться убрать. Так что повнимательнее, товарищи.
— Кстати, еще один знающий у нас в кабинете сидит, — вспомнила Лоуд. — Который инженер с подпольной кличкой Лев. Сознательный воспитанный человек — сам пришел и мне сдался. Можете побеседовать. Так, а я побежала. Время, время, товарищи!
Обстановка действительно оставалась сложной. Красная гвардия и солдаты ВРК теснили силы Временного правительства по всему городу. На данный момент Смольный прочно овладел Николаевским вокзалом, Центральной электростанцией, Госбанком. Были закрыты редакции центральных газет. Шли упорные переговоры об оставлении юнкерами Варшавского вокзала. Крейсер 'Аврора' и тральщики уже заняли место у Николаевского моста.
Переговоры и уговоры, демонстрация военной силы делают свое дело — правительственные войска уступают. Комиссары Смольного упирают на избежание кровопролития — обе стороны помнят о судьбе алексеевцев и опасаются провокаций. Стрельба вспыхивает редко, но у Мариинского дворца офицерами-дружинниками обезоружен и арестован отряд кронштадцев, с десяток упорствующих моряков там крепко избиты. Есть и раненые в различных районах столицы.
Наибольшие волнения вызвал инцидент на Невском. Неизвестный броневик с свежезамазанным названием на броне внезапно открыл дикую пулеметную пальбу. У кинотеатра 'Паризиана' даже утром было многолюдно, раненых и погибших насчитали более двух десятков, хотя, по-видимому, сидевшие в броневике стреляли преимущественно поверх голов. Опустошив ленту, броневая колымага укатила по Владимирскому проспекту. Патруль юнкеров пытался преследовать злодеев, но отстал. У Графского переулка броневик обстреляли солдаты ВРК, но колесный провокатор надбавил ходу и исчез. По городу циркулировали упорные слухи о проникшей в город германской разведке — многие свидетели видели, как из броневика выглядывал немец в офицерском шлеме.
В 9:00, заслушав доклад об обстановке, штаб ВРК принял решение решительно требовать сдачи власти Временным правительством. Ленина в Смольном нет, требовать решительнейших мер по скорейшему захвату центра города и немедленному аресту министров пока еще действующего правительства, некому. На Центральную телефонную станцию направлены делегаты связи от противостоящих сторон. Организована прямая телефонная линия между Зимним и Смольным (по предложению тов. Островитянской линия наречена 'горячей', особой госважности).
