И как в воду глядел.
В какой-то момент хомм при махе вперед вдруг резко откинулся назад, но не свалился, а зацепился за трубу ногами и так повис. А еще через мах выкрикнул, что твой заправский воздушный акробат: "Опля!", выгнулся, оторвался от перекладины и пошел вертеть в воздухе сальто-мортале. Сколько карлик там этих оборотов исполнил, я не считал, но последний он точно не докрутил, и в результате приземлился не ноги, а на спину. "Приземлился" — это мягко сказано, на самом деле — рухнул. Ах, бах, и только каска в сторону. У меня аж оборвалось все внутри и похолодело.
Матюгнувшись в сердцах, я подбежал к распростертому телу и с силой пнул его ногой:
— Эй ты, циркач гребаный, не вздумай сдохнуть.
Хомм, глаза которого были закрыты, а руки-ноги раскинуты в стороны с разнузданностью, присущей трупам, никак на мой удар не отреагировал, даже не охнул. Я еще больше забеспокоился и наклонился, чтобы уловить дыхание. И тут вдруг горбун ожил, распахнул глаза, обхватил меня обеими руками за шею, как маленький мальчик долго отсутствующего папу-подводника, и горячо зашептал прямо в ухо:
— Давным-давно в Китае жил почтенный муж, который жутко любил драконов. Он украшал свою одежду и мебель изображениями этих существ, собирал фигурки крылатых и книги про них. Дошло до того, что его увлечение привлекло внимание драконьего бога, и однажды перед окном этого китайца появился самый настоящий дракон. И вот ужас: в ту же секунду почтенный муж скончался от страха. Видимо, он был из тех, кто говорит громкие слова, а на деле ведет себя иначе. Я, дракон, не из таких. Я из других. Я не умру.
Когда я сумел оторвать от себя его руки-клещи, он как ни в чем не бывало вскочил на кривые ножки, дотянулся рукой до горба и пощупал — не исчез ли от удара? Убедился, что не исчез, огорчаться не стал, проковылял, по-утиному раскачиваясь из стороны в сторону, к потерянной каске, нахлобучил ее на голову, постучал по пластмассе в районе гордой надписи "СМУ — 18" и повторил:
— Нет, не умру. — После чего добавил: — И убить меня нельзя. Так что спрячь свою глупую игрушку, дракон.
Ни фига я его не послушался, не спрятал.
Тогда хомм расхохотался в голос, а когда насмеялся вдоволь, вытащил из кармана один за другим пять огромных апельсинов и стал жонглировать ими. Получалось это у него достаточно ловко, и он похвалился:
— Видишь, дракон, чему научился, пока ждал тебя. Если б не это, сдох бы от скуки.
— Снял бы номер в "Интуристе", не скучал бы, — понимая, что еще не пришел момент говорить о главном, заметил я.
После этих моих слов и без того морщинистое личико хомма еще больше сморщилось:
— Не люблю я, дракон, когда на меня пялятся. А там бы пялились. Всегда пялятся. А тут нормально — никого.
С этими словами он вытащил еще два апельсина и умудрился пристроить их в круг к остальным.
Тут мое терпение лопнуло, и я начал раздражаться:
— А может, уже хватит цирка? А? Может, о деле поговорим?
— Обязательно. — Руки хомма тотчас повисли плетьми, и оранжевые шары один за другим попадали на керамзит. — Ты прав, дракон: делу время, потехе час. Итак, о деле. — С этими словами он одной ладонью оттянул лямку комбинезона, а второй обхватил подбородок. Сделал умное лицо и спросил: — Ситуацию четко понимаешь?
— В общих чертах, — ответил я и, чтоб не быть голословным, обрисовал широким мазком: — Твоему хозяину Вещь нужна, а мне нужно, чтоб ты девчонку расколдовал. Вот, собственно, и вся ситуация. Так?
Лицо хомма растянулась в лягушечьей улыбке:
— Умный ты, дракон. Все понимаешь.
— Нет, не все, — признался я. — Есть вещи, которые в упор понять не могу. Объясни, чего сразу ко мне не пришел? Зачем нужно было, чтоб я тебя так долго искал?
— Хозяин так велел. Сказал: надо подождать, чтобы дракон подергался, и крючок поглубже заглотнул. Чужие люди — это чужие люди, а вот когда кого-нибудь из его знакомых проклятие зацепит, другая песня начнется. Прав хозяин оказался. Как будто предвидел, что журнал к девчонке попадет. А может, не "как будто", а точно предвидел. С него станется. Гений гениальный. — Хомм поднял руки над головой, потряс ими и повторил по слогам с театральным пафосом: — Ге-ни-аль-ный! — После чего ударил по кончикам ушей и вынес диагноз: — А вот ты, дракон, лопух предсказуемый. Просчитал тебя хозяин. Куда ты теперь денешься? Никуда не денешься.
Вряд ли горбун хотел обидеть меня специально, он ляпал языком просто так, не думая о последствиях, но я, тем не менее, обиделся. И не утерпел, попробовал унизить:
— Ты, фашист психованный, с таким придыханием поминаешь хозяина, будто кайф реальный ловишь, оттого что раб.
— А ты, дракон глупенький, — быстро парировал хомм, — слово "раб" говоришь с таким презрением, будто сам не раб.
— А что — раб?
— Конечно. Раб собственного долга. — С этими словами он вытащил из пустого кармана очередной апельсин, вонзил в него когти и двумя нетерпеливыми движениями содрал кожуру. Затем разломил надвое, одну половину поспешно сунул в рот, вторую протянул мне. Когда я брезгливо отмахнулся, он и мою долю затолкал в себя. Быстро все это дело прожевал, обтирая подбородок от неопрятно стекающего сока, проглотил шумно, удовлетворенно крякнул и продолжил: — В этом мире, дракон, нет свободных, все рабы. Рабы любви, обстоятельств, кредитных обязательств, социального статуса, еще чего-нибудь типа этого. Свободных людей нет в принципе. Как, впрочем, нет и свободных наций. Европейцы — рабы своего благополучия, африканцы — нищеты, американцы — туполобого мессианства, русские — идиотского благородства, китайцы — ничем не оправданного усердия. Разве нет? Все рабы. Таков мир, такова природа людей.
— Я не человек, — на всякий случай напомнил я.
Хомм не обратил на мое замечание ни малейшего внимания и стал развивать тему:
— Но если суждено быть рабом, почему бы тогда не выбрать хозяина самостоятельно. Разве это, дракон, не разумно? Что плохого в том, чтобы смириться с неизбежным, сознательно презреть тело и разум и всецело посвятить себя служению избранному господину? Можно считать удачей, если ты к тому же наделен мудростью и талантами и умеешь правильно воспользоваться ими. Но если даже...
— Кончай трындеть, — грубо прервал я его высокопарный спич. — Меня от твоего гимна раболепию сейчас стошнит. Причем, натуральным образом.
Хомм прижал ручонки к груди:
— Молчу, молчу, молчу.
— Молчать не надо, — сказал я требовательно, — дело надо говорить. Я вот тут еще кое-чего не понимаю. Скажи, на кой черт хозяин приказал вампиров на меня науськать?
Этот вопрос хомма явно смутил. Он потупил взор, спрятал руки за спину и, как нашкодивший малыш, стал ковырять керамзит носком ботинка. А когда вырыл изрядную яму, признался:
— Это не хозяин приказал, это была моя личная инициатива. Подумал, зачем сложности городить? Зачем время тратить? Почему бы, подумал, не прикончить двух нагонов, а их тела потом на Вещь у третьего не обменять. Увы, не вышло ничего. Подвели меня вампиры.
— Ну ты и урод, — покачал я головой. — А с виду не скажешь.
— Ничего личного, дракон, — промямлил сконфуженный хомм.
— Типа — бизнес?
— Ага, просто бизнес. А что не вышло, так, знаешь, я этому даже рад. Есть лишний повод восхититься мудростью хозяина.
— А он в курсе твоих выкрутасов? Не настучал еще по черепушке?
Хомм, будто ждал от меня такого вопроса, вскинул назидательно указательный палец и вновь заговорил как по писанному:
— Известно, что рыба не будет жить там, где есть только чистая вода. Но если вода покрыта ряской и прочими водорослями, рыба будет жиреть и резвиться. Хомм тоже будет лучше исполнять обязанности, если некоторые стороны его жизни будут скрыты от постороннего внимания. Вот пооэтому хозяин относится к проявлениям моей самобытности с пониманием.
— Повезло тебе, шустрила, с хозяином. Другой бы кто за подобную реализацию свободы воли головенку-то оторвал.
Здесь хомм меня поправил горделиво:
— Ошибаешься, дракон, — не повезло мне. Я предпочел этого господина сознательно.
— Ну, это ты, конечно, молодец, — похвалил я, едва сдержав презрительную улыбку. После чего спросил: — Скажи, а почему выбрали именно наш Тайник? По жребию?
— Никакого жребия, — помотал головой карлик и сказал просто, даже как-то до обидного буднично: — Он первый в списке. А на самом деле все будем потрошить.
Эта новость меня, признаться, здорово ошарашила:
— О как! Я-то думал, Неудачник решил урок брату преподать показательный, а он, выходит, на все фрагменты Вещи позарился. А ты, фашистская морда, в курсе, зачем ему это?
— В планы хозяина не посвящен, — ответил хомм. — Но верю, что они грандиозны.
— Как бы твой хозяин не надорвался. Вещь — штука неподъемная. Ой, неподъемная. Не боишься сиротой остаться?
— А это не твоя забота, дракон.
— Правильно, не моя, — согласился я. — Моя забота — девушку спасти. Говори, как будем сделку проводить.
Хомм посмотрел на меня недоверчиво, убедился, что не шучу и даже не иронизирую, после чего пожал плечами:
— Странно.
— Что "странно"?
— Странно, что ты так легко согласился Вещь предать. Признаться, не ожидал я, дракон, от тебя такого.
— И чего ж тут странного? Думал, я тут в падучей биться буду?
— Нет, но... Неужели муки морального выбора тебя, дракон, не тревожат?
Это было уже слишком, и я взревел:
— Шел бы ты, дядя, морковку корчевать! Где ты тут выбор видишь?! Девчонка должна жить, другого не дано.
— Одну спасешь, а миллионы погибнут, — издевательски-плаксивым тоном напомнил карлик. Подошел поближе и стал заглядывать мне в лицо. — Слышишь, дракон, — погибнут. Хозяин-то мой, сам знаешь, крут. И коварен еще. Ох, как он коварен! На пути к короне щадить людишек не станет. Тебя это не смущает?
Я схватил его за грудки и поднял. Хомм зажмурился, подумав, что сейчас ударю, но я лишь прорычал ему в лицо:
— А ты думаешь, можно спасти миллионы душ, погубив одну? Если ты так думаешь, то ты идиота кусок.
Сказал и аккуратно вернул его на прежнее место.
— Не хами, дракон, хомму, — оправив курточку, грозно пропищал карлик. А потом не выдержал и прыснул: — Смотри-ка, каламбур вышел. — Затем помолчал важно и, погрозив мне пальчиком, заговорил в разоблачительном тоне: — Знаю, знаю, что ты, дракон, надумал. Ты так про себя решил: Вещь отдам, девчонку спасу, а потом, когда руки будут развязаны, надеру Неудачнику задницу. А заодно и хомму его. Так?
— А хотя бы и так, — сказал я с вызовом.
— Ха-ха, — произнес хомм и, изображая, как ему смешно, схватился за живот. — Ха-ха. Вздумал теля бодаться с дубом.
— Врешь, гад. И я не теля, и твой господин ни разу не дуб.
Хомм перестал лыбиться, сделал серьезное лицо и кивнул:
— Да, дракон, точно, он не дуб. Он, как я уже выше отметил, гений. Он все предусмотрел. Он знаешь, как мне сказал? Он сказал: "Чтоб победить дракона, нужно сделать его своим".
Я скрутил фигу и, чуть наклоняясь, сунул ему под нос:
— Вот вам. Понял? Никогда я для вас своим не стану.
— Это смотря что под словом "свой" понимать, — сведя глаза в кучу, сказал хомм. — Впрочем, неважно. Послушай, что скажу. Чтоб у нас все сладилось, ты помимо того, что Вещь мне отдашь, еще одно обязательное условие исполнишь.
Тут уж я завелся не на шутку:
— Что вам еще такого сделать? Песню спеть? Танец сбацать? Да ради бога. — Поставил одну ладонь на пояс, другую положил на затылок и, пританцовывая на месте, проревел: — "Эх, яблочко, куда ты котишься, к Колчаку попадешь, не воротишься. А я бедненький, а я несчастенький, развалился я да на частиньки".
— Браво, браво, брависсимо, — прервал меня хомм вялыми аплодисментами. — "На частиньки" — это жизненно и очень впечатляет. Но исполнить ты, дракон, должен не это. Другое. Вот что: вместе с Вещью принести мне сердце свое золотое.
Сначала меня чуть удар не хватил, а потом я налетел:
— Чего-чего ты сказал?! Повтори!
— Да ты не волнуйся так, — испугавшись моей реакции, попятился хомм и затараторил: — Я же не профан какой, понятие имею. В надежное место помещу, пропасть не дам. В тиши да в хладе держать буду.
— Слушай, — наклоняясь, постучал я его по каске, — а тебе не кажется, что вы немного зарываетесь?
— А чего тут такого? Чего страшного? Какая разница, у тебя в тайнике оно будет лежать или у меня? Как по мне, так большой разницы нет.
— Ну вы и подонки, — только и смог выдохнуть я.
— Спасибо, — скромно потупившись, пискнул хомм. Выдержал долгую-долгую паузу и поднял на меня свое гутаперчивое личико: — Ну что, дракон? Договорились?
Сил нет, как мне хотелось сказать ему какую-нибудь увесистую резкость, после чего пнуть так, чтоб летел долго-долго. Но я лишь выдавил из себя:
— Договорились. — А потом не выдержал и, имея в виду Неудачника, проорал в никуда: — Черт меня побери, неужели у него все получится?!
— Никогда, — был мне немедленный ответ.
Вздрогнув от неожиданности, я оглянулся на голос и увидел, что из плохо освещенного проема в той зоне, где по плану должна была быть южная трибуна, выходит Варвара.
И на этот раз она была в черной коже, правда, без мотоциклетного шлема. Зато держала в левой руке бронзовый кхопеш, похожий формой на турецкий ятаган. Эта штука выглядела настолько древней, что, пожалуй, легко могла принадлежать одному из бойцов личной гвардии Рамсеса Второго.
Узнав в непрошенном госте агента карагота, хомм нахмурил густые свои бровки:
— Ты зачем здесь, Барбара?
— Как будто ты, Газзтан, не знаешь, — усмехнулась ведьма и, продолжая приближаться, демонстративно поиграла своим ужасным резаком.
— Что за дела? — промямли карлик. — Ведь был же уговор. Ты помнишь, Барбара? Помнишь ту ночь в Палермо?
— Тогда ты был молодым, высоким и голубоглазым, а я влюбленной дурой, — сухо, без каких либо эмоций сказала ведьма. — Теперь все иначе.
Огорченный хомм всплеснул ручонками:
— Барбара, ну как же так? Ведь уговор был навсегда.
И получил немедленный отлуп:
— Удивительно подобную чушь слышать от Темного. — Варвара тряхнула своими рыжими космами. — А я всегда считала, что для Темного нет никаких договоров за пределами текущего мгновения. Или ты, Газзтан, резко масть сменил?
— Послушай, Барбара, — упавшим голосом сказал хомм, — пусть Жан и Поль смертельные враги, но мы-то с тобой...
— Газзтан, — оборвала его ведьма, — послушай меня и заруби себе на носу: нет никаких "мы с тобой".
— Сейчас нет, — согласился хомм. — Но почему бы в будущем... Да-да, почему бы в будущем, памятуя прошлое...
И вновь Варвара его оборвала:
— Похоже, долгое пребывание в России действует разлагающе на слабые темные умы.
После чего сокрушенно покачала головой, как бы искренне сожалея об ужасной беде, что приключилась со старым ее знакомым.
Осознав, что с ведьмой не договориться, хомм стал теребить меня за рукав:
— Дракон, чего молчишь. Слышишь, дракон? Ты слышишь меня? Ну, чего ты молчишь? Если она меня прикончит, девчонке тоже не жить.
