Озвучил получившуюся сумму, сказать, что он не обрадовался, значит не сказать ничего, судя по всему, парнишка вложил не только душу, в статуэтку. И потому как он заискивающе смотрел на меня...
'Б... как это достало, Никодим! Подлый трус! Укатил в Глухово-кукухово. А мне тут разбираться!'
рассчитывая получить постоянную работу.
'Брать? Не брать? Монетку подкинуть что ли? Орел за, решка против'
— Антип, а веришь ли ты в господа нашего? В провидение божественное? — У него глаза от такого начала стали как две плошки и рот приоткрылся.
'Блин... Да на хера мне этот дешевый спектакль?'
Он кивнул, и с недоумением в тоне ответил, — Да, — и перекрестился.
Я достал из кармана кошель, развязал, достал из него монету, протянул, — Подбрось так, чтоб перевернулась несколько раз.
Все так же, ничего не понимая, взял алтын, положил на большой палец и щелчком подкинул вверх. Кругляшек, звякнув, взлетел как бабочка под потолок, стукнулся о балку. Отскочил вниз, ударился о стол, прокатился по нему и упал на пол. Я медленно нагнулся и... И с трудом удержал рвущийся из груди самый черный мат.
Монета стояла на ребре, застряв щели между половыми досками.
'Никодим!!!!! Убью заразу...'
'Мысли черные, но не со зла. По уму кто я? Разумник, изобретатель по местному, наемный рабочий в мастерской Никодима, не нужно другим знать, да не обязательно, что почти совладелец. Но Хозяин он, и ему принимать на работу. Он меня за малолеток до сих пор пилит. Хрен ему по толстой морде, а не полный рабочий день. Должно же быть у детей детство. По этой теме через раз цепляемся, а того понять не может, что я уже хоть сейчас могу поручить Климу лавку, есть в нем хватка. Эдакая педантичность, его тетради и записи, которые он ведет под моим присмотром, отличаются редкой аккуратностью, в отличие от других. Мы с ним уже месяц изучаем основы складского дела и транспортную логистику, из того, моего прошлого опыта. Вот здесь я втройне сдержан на язык, и стараюсь очень тщательно подбирать слова или если не удается, как будто придумываю новое. С моей подачи и молчаливого поощрения, он расставил, рассортировал и разложил по полочкам все вещи в задней комнате лавки. Никодим поначалу ворчал, а потом как-то признался в разговоре, что с этим парнем ему: — 'Покойней, он ведает где, что, ложено'
А когда застал, его сидящим за столом, высунув от усердия язык, старался красивым подчерком надписать, склеенные им самим, карточки. Сделал всего одно замечание: — 'Шапку подписываешь, а ниже разлинуй на колонки, дата приход, дата расход, кто брал, кто отдал. Подпись' Он хотел все в одну строку писать. Выслушав, зачем так надо делать, согласно кивнул, отложил недописанное, пододвинул к себе готовые и стал переделывать. Вот так, киндер со слов освоил азы карточного учета'
Вытащил предательскую монету из щели, подкинул, поймал, положил на кисть левой руки, прикрыв, правой ладонью.— Орел или решка?
— Орел.— Ответив, Антип глянул на меня, ожидая пояснений.
Медленно снимаю руку и ... Алтын лежит гербом вверх. Что ж мужик судьба у тебя такая, работать на контору Никодима.
— Поведай мне, тати к тебе не приходили боле?
— Нет, — он улыбнулся, — В первую ночь, у нас на подворье два стрельца просидели, в баньке. Тихо все было. Потом они днем ушли, а к ночи ближе другие пришли и так целых две седмицы. Робята все молодые, крепкие, а потом, ужо к воскресенью ближе, я ночью шум услышал. А мне наказано было, во двор, как стемнеет ни ногой.
— Это кто тебе молвил? Старый такой, со шрамом в половину морды и без руки?
— Он самый. Страхолюд. Такого вечерой повстречаешь, сам кошель отдашь...
'надо будет Силантию рассказать, как его обласкали'
— Дальше сказывай.
— Так. До самого утрева глаз не сомкнул. А по утряни мне стрельцы в дверь стучат, зовут меня.
Вышел, они молвили: — 'что все служба у них закончилась, уходят они, могу теперь спать покойно'
Обрадовался, хотел робятишек пивом угостить, да они отказались от угощения, ждали их сани за воротами. Проводил, слегу накинул, в дом вернулся, холодновато было в опорках да полушубке на исподнее наброшенном. Олена моя печку растапливает...
— Она ещё не родила?
— рано ищщо, чуток опосля, бабка говаривала, что через пару седмиц срок придет, дитю родиться.
— Сказывай, чего дальше было, — немного грубовато, перебил его, доставая кошелек. Под пристальным взглядом достал оттуда одиннадцать алтын, добавил его счастливую денежку и сдвинул эту горку в его сторону.
Он пробормотал.— Благодарствую, — и продолжил рассказ, оставив монеты лежать на столе.
— Обрадовал её тем сто мне стрельцы поведали, с колодца воды принес, она на стол кашу поставила, снедали с ней. Она потом легла, уж больно живот большой, спина болит, таскать такое брюхо.
Я в баню пошел, дров подбросить, да и твой урок исполнять надо. С вечера снег шел, думаю, под утро кончился, лопату взял, от сараюшки, от дверей откинул, у баньки натоптано, там не стал. Хотел ужо унутрь зайтить а токмо след мне показался неведомым, будто мешок из-за угла тащили, глянул, да в сугроб и сел. Два пятна красных, снежком припорошены...Тут мне и понятны слова стрельцов стали.
Федор, спасибо тебе, за избавление от татей, — И это чудо отвешивает поклон.
— Ещё раз поклонишься, по сопатке получишь, понял?
Он кивнул удивленный, таким отпором. Я что боярин, чтоб мне каждый кланялся?
— Забирай деньги, заработал, и завтра приходишь сюда с утра. Как на заутреню прозвонят, чтоб стоял перед воротами как стрелец на посту. Работать будем, её у нас, ой, как много.
— Значиться ...
— А то и значиться, Никодим приедет, за оплату поговорим, ступай.
Антип сгреб со стола монеты, хотел было... Даже дернулся. Но встретив мой взгляд, просто кивнул и вышел.
А сел на лавку, пододвинул ближе собаку, принялся рассматривать. Были у меня на этот счет свои мысли. Купцы иностранные жили все на кукуе, своей слободой, общались в большинстве своем только с нужными купцами. Отлитые из бронзы фигурки, товар не для местного рынка, изначально задумывал с дальним прицелом. Вот за эту статуэтку я хотел получить не меньше пяти рублей. Своего часа ждала композиция, на которую англичане, да и другие, наверняка клюнут. За несколько моих приходов, мы с Милославой, сотворили сеттера, стоящего в стойке, а позади него охотника со вскинутым ружьем. Эту картинку видел не раз, она стала каноном в охотничьем деле, эдакой визитной карточкой.
Она лепила, я портил, она делала, я ломал, но совместное творчество получилось что надо. Даже отцу её понравилось. Всё по замыслу должно было быть отлито по частям и спаяно. Вот это и было тайное оружие за интерес к нашей продукции.
Знакомые ремесленники, у которых случалось порой заказывать нужные вещи, обещали свести с кем надо, разумеется, не бесплатно... И вот теперь у меня есть с чем идти на первую встречу.
Кровь из носа мне нужен выход на европейский рынок, на нем меня интересует всего одна единственная вещь. Картофель. Картошечка, картофан, пюрешечка на молочке сдобренная сливочным маслицем, сверху присыпать жареным лучком, щепоткой укропчика. Рядом на тарелочке, нарезанный кружочками соленый огурчик, пара долек чеснока маринованного со свеклой и запотевшая стопочка, накрытая сверху кусочком ароматного бородинского, хлеба. И здоровенный кусок прожаренного мяса' Пока Петра дождешься с голоду сдохнешь...
Отложил ручку в сторонку, сглотнул эту самую, голодную слюну, надо идти завтракать, а то уже скоро Антип, на свой первый рабочий день придет.
Лета ХХХ года, март 12день
Как же бухтел Никодим! Поимел меня во всех позах, подустал чуток, отдохнул, перевернул, расшевелил и трахнул в особо извращенной форме и только после этого допустил к разговору с новичком.
Он приехал через два дня, после того как Антип стал работать на нас и привез мужичка, — литейщика.
Возрастом он постарше моего протеже будет, но помоложе меня. Вроде, по суждению Никодима, мастер справный, семейный, наш местный с Москвы родом будет.
А мне его морда не по нраву пришлась, поговорил с ним, он подробно, не запинаясь, рассказал о технических операциях, уверенно так. А вот при вопросах о семье и предыдущих местах работы... Начались непонятки, слова говорит правильные, а моторика лица сообщает о другом. При наводящих вопросах, припотел слегка, по вискам заструилось. Отвернулся к нему в пол оборота, чтоб краем глаза видеть, да и сказал:— 'Ступай к Никодиму, мне молвить больше нечего' Он украдкой перевел дыхание и вытер руки о ляжки, как будто они были мокрыми.
Отпустил, а сам пошел искать Антипа, он молодой, но мастер потомственный и мне надо, чтоб он проследил за новеньким. Как работает, инструмент берет. Пользуется им как уверенно или нет, да и вообще присмотреться надо.
Никодима нашел во дворе, около саней, разговаривал с Евдокимом, так зовут мужика. Отступил назад за угол, и стал дожидаться окончания их беседы. Она не затянулась новичок распрощался и ушел. Я же двинулся к своей жертве, с целью отомстить, за половые извращения.
— Никодим, давай поговорим.
— Тебе надо ты и разговаривай, — Проворчал, а сам продолжал отвязывать оглобли от хомута.
— Чего решил с Евдокимом?
— С утрева к нам приходит, а ентот, домой поедет.
— Поведай, как ты с Евдокимом столковался, может, присоветовал кто, али сам подошел?
— А те, зачем ведать надобно? — Он, наконец закончил отвязывать оглобли. Потянул за хомут, снимая его с лошади.
— Да потому что подсыл это.
— Это кто ж тебе наговорил такого, уж не Антипка ли?
— Он и не видел его вовсе, почто на человека наговариваешь?
— А ты что клевету молвишь?
— Я тебе сейчас обскажу, а ты подумай. Кто таков Антип? Мужик Курский, приехал во град Московский никого не знает и не ведает, нет у него тут ворогов, и друзей нету. Нет, вороги были, да померли... Учти это, с нашей помощью.
При этих словах Никодим бросил в мою сторону, быстрый взгляд и отвернулся, занимаясь лошадиной упряжью.
— Никто не ведает, куда он пойдет, где работу подыщет. Его все отпихивают, потому что не свой, не местный. А он и действительно для нас никто и звать его ни как. И это самое дорогое в нем.
С этими словами шагнул к Никодиму поближе и спросил шепотом, — Сколько хочет получать Евдоким?
Он смерил меня взглядом, вздохнул и недовольно ответил, — Сто рублев в год.
Я улыбнулся, — А Антип, чтоб ты знал... Ты же меня облаял, и даже не спросил, на сколько Я, с ним договорился, а он тебя ждет.
— Ну...
— Тридцать восемь и поверь мне, парень рад до усрачки, он и за тридцатку согласился бы. Но не это самое главное, мы в новую слободу поедем, так вот дом тот, в котором его поселим, за ним будет, пока на нас работает, на подворье его только жена да... Ну и тот, кто родиться, все остальное наше.
А ты хочешь взять к нам местного, в три раза дороже и врущего напропалую. В случае обиды, какой, он просто сбежит, а его испрашивать про нас будут. Вот он и продаст, тебя и меня, как Иуда Христа продал, за тридцать сребреников. Антип наш рабочий и главное в этом слове, Раб.
Ты не ответил, откуда, и как ты с Евдокимом повстречался.
— Федя, тебе токмо в разбойном приказе, служить, тебя тати боятся, будут.— Закинув хомут на плечо, ткнул пальцем в лошадь, — веди на конюшню. Там договорим, неча на весь двор лаяться.
'Внутри, если зайти на конюшню, справой сторонки денник, небольшая клетушка, три на три метра, двери нет вместо неё две доски перегораживают вход, пол застлан соломой, а в коридоре стоит ларь с овсом. Чуть дальше, стойло с коровой. Хомут и прочая упряжь вешается, на вбитые в щели деревянные колышки. До середины сделан настил, на высоте чуть выше человека (чуть... да тебе подпрыгнуть надо, чтоб рукой достать) сенник. Спал тут пару раз, если вы не брезгливый, потому что запах сена перекрывается ароматом навоза и конских каштанов, можете и положить голову на попону, свернутую в рулон. Хорошо у свиней свой домик, для пяти маленьких поросят, сейчас он пустует, его обитатели переселились осенью в кладовку в виде окороков и колбас. Но скоро появятся новые жильцы...'
Никодим бросил хомут на ящик с овсом, дождался, пока заведу Ласку и закрою проем досками.
Повернулся к нему, — Сказывай.
— Да сказывать нечего, — Он как-то сгорбился, присел на краешек. И я не удивился бы, если бы он достал трубку и начал её набивать табаком. Что-то его тревожило и очень сильно.
— Ведомо мне, кто таков Евдоким, и даже от кого.— Встал, прошел к воротам и выглянул во двор, осмотрелся, вернулся на место. Сел, вскочил и чуть ли не забегал по конюшне, выкрикивая несвязанные слова.
— Тварь, говнюк обоссанный ... Не печатное... чтоб тебя... Непечатное ... Меня, змееныш попрекать вздумал... А сам то...
— Никодим, хорош, скакать, толком расскажи.
И он поведал.
'Дела давно минувших лет преданье старины глубокой. Как я уже упоминал, хозяин наш, в молодости пушкарским делом баловался. Довелось ему в походы сходить и на порубежье пожить. Всяко было и радость побед, и горечь поражений. В одном из сражений, полк, которому был приписан Никодим, был разгромлен. Пока строевые стрельцы отбивали натиск, постепенно отступая к обозу. Ему было приказано вывезти пушки. Три ствола погрузили на одну телегу, и на вторую два. На первую он сел сам, а на вторую дед Евдокима. Нахлестывая лошадей, они поскакали к ближайшему лесу. Ушли бы спокойно, да с два десятка ляхов, сквозь клубы дыма, висящие над полем боя. Углядели и бросились в погоню.
Никодим говорил, что молился только об одном, успеть. Успеть до леса, а там... Им ещё повезло в том, что пошли они вокруг луговины, а она после дождя топкой стала, конники на шаг перешли, а они в лес въехали. Колеса натужно скрипели, лошадь роняла желто белую пену и начала хрипеть, спотыкаясь. Поняв, что от погони не уйти, становил свою телегу, соскочил с нею, подбежал к деду и отправил дальше. Но и у того мерин сдал, бока его раздувались как кузнечный мех. А потом он просто взял и упал.
Бросился обратно, суматошно шаря в поясной сумке разыскивая трут и огниво. Нашел и как блаженный, трясущимися руками, начал высекать огонь. Пот заливал лицо, крупные капли падали на руки и землю.
К чести сказать, дед Евдокима повел себя как настоящий воин. Он не стал паниковать и не бросился в бегство, а достал саблю и встал рядом. Наконец удалось запалить трут. Никодим с помощью стрельца завел свою лошадь назад, поставив рядом со второй телегой. Место на котором они остановились было почти на середине небольшой полянки. Засыпав пороху из бочонка на затравку своей средней пушки, Никодим вдруг успокоился, снял шапку, вытер мокрое лицо, отбросил. Выпрастал из-за ворота крест поцеловал его, перекрестился. С тропы послышался громкий топот ...
Дождавшись, когда почти с десяток поляков выйдет из леса, приложил трут к пальнику... Там, на поле он зарядил свою пушку картечью... Но ствол был снят с лафета и уложен телегу, сотник хотел любой ценой спасти орудия от позора.
