— Мы ещё не нашли Захара, — напомнил я. — Есть основания считать, что он завладел Овиллой.
— Но ведь его здесь нет. Оставим ему послание на центральной площади, а сейчас лучше уходить.
Стоило признать здравость рассуждений Холодова. По крайней мере, нас уже двое, хотя я бы предпочёл видеть в напарниках проверенного Мойвина в теле париала, чем едва знакомого 'мотылька' в обличии непокорной смуглянки, преследуемой общиной красных вдов.
— Где ты скрывался от них? — спросил я. — И что вообще выяснил за это время?
Холодов поведал, что ему удалось приютиться в одной из городских библиотек со свободным входом. Читателей официальной литературы там собиралось немного, никакой охраны и множество комнат с укромными углами. Слушая его рассказ, я невольно подумал о том, сколь родственна наша людская раса с предками Экспонатов. Императоры, лекари, библиотеки. Своя вера, свои еретики. Определённо, нас связывало нечто большее, чем внешнее — и явно неслучайное — сходство.
Правда, в библиотеках хранились не книги в привычном понимании, а так называемые писания — средние и мелкие полотна с выведенным от руки текстом. Создавали и пополняли их только летописцы и писчие. Всё, что имело иную форму, содержание или принадлежало не официальным императорским авторам, приравнивалось по статусу к погребённым архивам и безжалостно истреблялось вместе с создателями и хранителями. То есть, даже проявление свободного творчества здесь считалось занятием еретика. Искать в библиотеках сколько-нибудь значимую для нас и 'Магеллана' информацию не имело никакого смысла. Но вот искать там временное убежище — почему нет?
Мы с Холодовым натянули капюшоны и поспешили к центральной площади, держась подальше от оживлённых и ярко освещённых улочек. У местной одежды был один несомненный плюс, помимо защиты от жары, — в ней очень легко слиться с толпой. По пути мы остановились у маленького фонтанчика, утолили жажду и сорвали по плоду с рядом растущего гепрагона, что не возбранялось.
— Неудивительно, что 'пёстрые' не развиваются, а живут в искусственных иллюзиях, — проговорил я, откусывая кусок. По подбородку потекла вязкая жидкость. — Им не приходится заботиться о поиске пищи и воды. Их единственная забота — убраться до рассвета с улицы. И раз в восемь пеклоциклов по желанию посетить непростую церемонию Подношения.
По таинственной причине вкус у плода гепрагона всегда был разным. Целая палитра вкусов, даже консистенция менялась. Так одна и та же пища никогда не надоедала, и жители верили, что Призрак не просто заботится о сытости населения, как прагматичный скотовод. Он заботится и о самом населении.
Впрочем, для этой странности мне удалось подобрать правдоподобное объяснение. По возвращении — если сложится — обязательно проверю догадку. Я отлично знал, как действует концентрат для транс-ампул, изготавливаемый из листьев гепрагонов. Так же знал, как действует порошок гепротик. Мне не составило труда предположить, как могли бы действовать плоды столь чудного растения. Вкусовое разнообразие — лишь убедительная иллюзия для едоков. Другой пищи в Империале не найти, поэтому оставалось надеяться, что этой мелочью галлюцинации ограничатся.
— Считаешь, абсолютно всё, связанное с Призраком Пустынь — выдумка? — поинтересовался Холодов. — Но ты ведь видел небо, изменившее цвет?
— Успел заметить.
— Какое бы объяснение ты дал 'розовым крыльям' с научной точки зрения?
Он действительно считал меня учёным-криопсисоведом? Да я и о современном Криопсисе мало что знал, не говоря о прошлом.
— Не хочу гадать, — сказал я, — пока хоть краем глаза не загляну в архивы. Уверен, там есть здравое объяснение всем здешним невероятностям. А ещё мне не терпится посетить один из домов омоложения и посмотреть, как там всё работает.
— Мы слишком молоды, нас не пустят. Дома — для зрелых горожан. И количество посещений строго ограничено. Три раза за всю жизнь.
— Откуда ты знаешь, раз сам не был там? Я думал, они общедоступны.
— Так думал Сумволь, — уточнил Холодов. — Мы лишь переняли знания о мире своих оболочек. Твой парень откололся от Лучших, он — вещь в себе. Но Луза знает больше о домах и светской жизни.
— И чуть не погубила тебя, — добавил я.
— Поэтому пришлось заткнуть её всерьёз и надолго. Так и передай Сумволю — Лузы с нами больше нет.
— Он прекрасно тебя слышит, — отозвался я и отвесил Холодову оплеуху. — Не думаю, что эта информация упрочит наше союзничество.
— Да брось, Майло. Лучшие — самая зомбированная прослойка общества. Их маринуют в местной мифологии и лишают всякой индивидуальности. Ты носишь в голове бесполезного и потенциально опасного пассажира.
— Ладно, Ник, заткнись. Ты чересчур эмоционален, когда что-то доказываешь.
Мы добрались до центральной площади без происшествий. Ночные гуляния шли полным ходом. Главные шоу, так или иначе, были связаны с огнём. Одно из любимейших зрелищ у 'пёстрых' — сжигания еретиков. Как сообщил мой всезнающий напарник, недобора в еретиках не бывало. За них сходили и менее неугодные императрице горожане-нарушители. Массовые сжигания после Подношения, как и единичные каждую ночь, стали традицией.
Нам посчастливилось угодить на массовые. Нет, во мне заговорила не маньячная сущность Майло Трэпта, а всего лишь доля здорового цинизма. Чем больше толпу занимало зрелище, тем меньше внимания полагалось нам, тривиальной молодой парочке. Только сейчас я осознал, что мы с Холодовым со стороны смотримся, как любовники.
— Не глазей, Ник, — посоветовал я, взяв его за рукав. — Поищи лучше острый камень.
На импровизированном помосте как раз собирались поджечь привязанного к столбу обнажённого бедолагу. Тот молчал, закрыв глаза. Некоторые зрители бросали ему в ноги переспевшие плоды. По преданию, все излишки полагалось уничтожать прежде, чем те начнут гнить. Императрица презирала любое гниение, считая его признаком распада общества.
Больная на всю голову фанатичка. Как и все её 'пёстрые' вассалы.
— Этот пойдёт? — спросил Холодов, приметив нужный камень.
— Да.
Я подбросил его в руке, словно проверяя вес. Один из краёв достаточно острый. Затем подыскал наиболее подходящее здание. При дневном свете и в отсутствии людей любое из прилегающих привлекло бы внимание оставленной на нём надписью. Но лишь в том случае, если знать, что искать. Я рассчитывал, что Мойвин догадается продолжить поиски именно здесь, если даже и приходил сюда ранее.
— Давай там. Пока я буду царапать стену, ты постарайся прикрыть меня от ненужных взоров.
— Постараюсь, — прощебетал Холодов и усмехнулся. — Насколько хватит ширины Лузы.
Благодаря приобретённой ранее сноровке я управился с надписью за несколько минут, ограничившись словами на юнике: 'здесь перед рассветом'. Выводя финальные буквы, я неожиданно задумался: а пережил ли вообще Захар Мойвин перемещение? Ведь в 'запаске' плескались всего лишь скудные воспоминания от его прошлой личности. Как последние литры топлива в пустеющем баке. Теоретически, их хватало на две недели бодрствования, но вдруг путешествие сквозь время сожгло их разом? Если так, то прежнего Захара ждать не стоило. В лучшем случае, в аборигена переселился червь с единственной оставшейся в памяти установкой выполнить задание 'Магеллана'. Замечательно, скажете вы, но загвоздка в том, что у такой 'пустышки' крайне мало шансов принести пользу, потому что червь, не имея даже минимального багажа знаний и опыта, будет действовать исключительно на инстинктах. Это всё равно, что взять хорошо выдрессированного пса на задание с творческим уклоном.
Я поделился соображениями с Холодовым. К моему удивлению, он уже знал о 'дефекте' Мойвина.
— Возможно, они захотели провести тест, работает ли цифрофаг с такими 'запасками' или только с полноценными личностями.
Разумно. Нет сомнений, что магеллановцы тщательно проверили каждого пленника перед тем, как отправить нас доктору Джудо. А ещё они наверняка изучили мой багаж и нашли там спрятанные транс-ампулы, в том числе с воспоминаниями Захара. Да, похоже, Мойвина действительно решили протестировать.
Однако на повестке дня — или ночи — встал другой вопрос: куда двигаться дальше, в библиотеку или к госпоже Трисе? Последняя могла оказаться красной вдовой, а могла и не оказаться. Зато она определённо знала больше, чем покрытые налётом цензуры общедоступные городские истины. Холодов демонстрировал здравый подход к делу, поэтому я поведал ему о загадочной женщине, обещавшей приоткрыть завесы некоторых тайн. Николай всерьёз обдумал предложение и сказал:
— Неоправданно высокий риск. Община красных вдов существует на самом деле, в этом нет сомнений. А твоя спасительница прямо заявила, что её мужа укокошили.
— Обвинив еретиком, — уточнил я. — А мужья красных вдов были воинами.
— Она могла и переврать факты. — Холодов задумался. — Хотя обычно они не живут в одиночестве, а находят себе мягкотелых мужей для прикрытия.
— Ну вот.
Ещё раз всё взвесив, Николай категорично замотал головой:
— Нет, опасность зашкаливает. Мы рискуем угодить в смертельную ловушку. Причём, запихаем себя туда собственноручно.
Так-так. И с каких пор этот юнец в теле скороспелой школьницы возомнил себя главным червём и принимает окончательные решения?
— Есть предложения получше? Таймер запущен. — Я постучал по голому запястью. — У нас нет времени отсиживаться в библиотеках и ждать манны небесной, как аборигены Империала.
— А мы и не будем отсиживаться, — отпарировал Холодов. — Нам вообще нечего делать в городе. Всё, что нам нужно, находится у еретиков на Руинах.
— Ты знаешь, как туда пробраться? — спросил я и отшвырнул камень.
— Конечно. Зря времени не терял, — хмыкнул Николай. — Пошли в библиотеку, там всё обсудим.
Хотелось возразить, поспорить, но я понимал, что Холодов прав. По крайней мере, стоило его выслушать, а к леди Трисе всегда можно вернуться позже. Пока мы шли к временному убежищу, у меня созрело пару вопросов к юному напарнику. Посмотрим, что он скажет.
Возникла острая нужда переговорить с аборигеном, поэтому я приоткрыл дверь темницы Сумволя и спросил:
— Что скажешь по поводу предложения моего напарника?
— Сунуться к еретикам? — вяло уточнил Сумволь.
Долгое безмолвие усыпило его прежнюю прыть. Да и признание Холодова касательно Лузы не прибавило радости.
— К ним самым.
— Как только проберёмся к Руинам, нас тут же схватят, посчитав имперскими вассалами. — Он продолжал считать нас единым целым. — Насколько знаю, еретики сами вербуют жителей и не привыкли, чтобы к ним приходили добровольно. И обратного пути точно не будет.
— Но это ведь лучше, чем попасть в лапы красной вдове?
— Из двух зол я бы выбрал еретиков.
Похоже, парня до чёртиков пугали вдовьи страшилки. Боюсь представить, чего он наслушался про участь пропавших юношей. Этот глубоко запрятанный сундук страхов и воспоминаний мне пока не попадался на глаза. Всё, что я знал — пленников превращали в обезличенных слуг, но тому предшествовали мучительные испытания и процедуры. Да и сама служба в имперском дворце — то ещё испытание. Неугодных и единожды провинившихся отдавали на рассмотрение Призраку Пустынь. Изгоняли в пустыню, как всякого преступника, за исключением проклятых и еретиков — ими возбранялось марать Священные Пески. Считалось, что невиновные вернутся к следующему рассвету, а виновные понесут заслуженное наказание.
Судебная система средневековой выделки, зато экономичная для казны. Судили лишь тех, кто мог позволить себе официального защитника. Само собой, изгнанники не возвращались. Смерть в страшных муках, на фоне которой сжигание еретиков можно считать благородной эвтаназией. Но дело в том, что 'пёстрые' не считали изгнание неминуемой смертью. Для них оно выглядело правосудием с возможностью выжить.
В библиотеке пахло запрелыми папирусами. Письмена равномерно грудились на столах и настилах одинаковыми блоками, создавая ощущение упорядоченного хаоса. На мягких лежбищах вдоль стен развалились чтецы, некоторые блаженно дремали, выбрав неподходящее чтиво. По первому ощущению, настенные факелы выдавали недостаточно света для комфортного чтения. Но мы ведь пришли не за этим.
Холодов потащил меня в другой зал. С запылившимися непопулярными письменами, без единого посетителя и ещё более скудным освещением. Неприметное и безопасное местечко. Убедившись, что за нами действительно никто не наблюдает, я схватил напарника за ворот халата и с силой прижал к стене.
— Эй! — пискнул он перепуганным голоском.
— А теперь, Никола, ты выложишь всю подноготную о своей персоне, — грозно проговорил я, сполна пользуясь превосходством доставшегося мне тела.
— О чём ты?
— Уж больно хладнокровен ты в совершенно незнакомом тебе мире. Обычно 'мотыльков' с Земли отличает авантюризм и безрассудство, чего не скажешь о тебе.
Он попытался вырваться, но возможности оболочки Лузы не позволяли тягаться с удальской мощью юного Сумволя. Правой рукой я впился в девичье горло, стараясь не переборщить с усилиями. Холодов мог оказаться просто смышлёным парнем, поэтому убедительность блефа стоило дозировать во избежание нежелательных последствий. Умение блефовать — это умение ходить по тонкому льду, не проваливаясь в холодную чёрную воду.
— Не советую юлить, Ник. У меня собачий нюх на ложь. Про 'запаску' Мойвина ты тоже не должен был знать.
— Отпусти, — просипел он.
Я ослабил хватку.
— Ну?
— Я не 'мотылёк', а работаю на 'Магеллан'.
Да уж. Лёд оказался метровой толщины. Даже на Криопсисе мне подсунули крысу, ну что за жизнь?
— Продолжай, — потребовал я, медленно убирая правую руку от его горла. Левой же продолжал вдавливать в стену.
Холодов понимал, что не справится со мной в рукопашном бою, а звать на помощь — значит угробить нас обоих. Я уже его раскусил, так что он разумно предпочёл сбросить с плеч тяжёлую ношу двойного агента.
— Я их штатный червь, агент, — заговорил он. — Один из лучших в своём деле.
— Неужели? — усмехнулся я.
— Это моё третье погружение. Обычная практика 'Магеллана' в исследовании прошлого Криопсиса — засылать троих в одном заходе. Одного агента и двух несведущих червей для удерживания квазирегенерированной реальности от преждевременного разрушения.
Здорово. Выходит, нас с Мойвиным заранее взяли на роли расходных материалов.
— Чтобы не рисковать тремя агентами сразу? — спросил я.
— В том числе, — нехотя подтвердил Холодов.
— Почему же ещё? Ведь надёжнее послать трёх подготовленных агентов.
— Да, но мероприятие, как ты понял, рискованное... Потери неизбежны в каждом заходе.
Подлец явно что-то недоговаривал. Благо, я давно избавился от смертельно опасных для жизни агента сантиментов и нарастил толстую шкуру. Пришлось приложиться коленом в живот. Хрупкое тельце свернулось пополам.
— Ну же, говори!
— Из-за цифрофагов! — прокашлял Холодов. — Ты покалечишь мою оболочку, чёртов псих!
— Что с ними не так? — Одним движением я поднял его на ноги и выпрямил.
