Еще один шанс. Часть 3

— Эй, сердешный? — задремавшего Афанасия разбудили неизвестные мужики. — Не знаешь, где тут выступают приезжие, из Таганово? Дюже поглядеть хочется. Всё наше Веськово стоит на ушах с утрица, все только об этом и бают.

— Там, возле озера. На пристани. Ступайте туда.

— Спасибо, мил человек. Сам-то, пошто не идёшь? Нешто не любопытно? Али немощный? Можа захворал?

— Не. Мне и тут хорошо.

— Чудной ты, — незнакомец удивлённо потряс мочальной бородой с взъерошенными волосами. — Может блаженный али на голову больной?

— Нормально всё, — Афанасий окончательно проснулся. — Идите, куды шли. А мне и здеся ладно.

— Ну, будя, мил человек. Как знаешь!

Получивший заслуженный отдых, за участие в "стройке века", недовольно перевернулся на бок. Положил колпак под голову. И снова попытался задремать. Мимо него пробежала собачья свадьба. Последняя из группы, небольшая лохматая псина, остановилась возле дремлющего мужика. Обнюхала его влажным носом. Отбежала в сторону и начала звонко лаять.

— Афф, аф афф, аф, ррррр, афф, аф, — захлебывалась шафка.

— А ну, пошла отсюдова кабелина! Дух из тебя вон!

Собака ещё несколько раз с чувством выполненного долга гавкнула, осуждающе посмотрела на мужика, дивясь его несолидности, (Никак не хотел реагировать на её позывы) и затрусила дальше по своим неотложным делам.

Из чащи тянуло лесными запахами: Мокрым мхом, поспевающей земляникой, грибами и свежим родником. Лес звенел от птичьего гама. Издалека, из бора, чуть слышное, донеслось кукованье кукушки. Афанасий ворочался. Сон больше не шел. В ушах начало гудеть. Он поднялся и недовольно сел. Тряхнул головой. Гул усилился, преобразовался в звуки, а потом и в отдельные слова. Складывалось впечатление, что будто кто-то постепенно поёт всё громче и громче.

— Ба! Да их там цельный хоровод завывает!

Наконец-то песня обрела себя и зазвучала в округе в полный голос... https://www.youtube.com/watch?v=m3JIUQbIUw0

Ой, ты, Порушка, Параня, ты за что любишь Ивана? -

Ой, да я за то люблю Ивана, что головушка кудрява.

Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява,

Что головушка кудрява, а бородушка кучерява.

Песня звучала так красиво и притягательно, что Афанасий не выдержал.

— Нет, до чего же нехристи непонятливые! Ну, разве же можно так терзать душу, когда человек решил отдохнуть, выспаться? Есть ли у вас хоть капля совести, дьяволы вы во плоти? Орут, гремят, визжат черти окаянные, прямо под ухо! Дух из них вон!

Разбуженный поднялся и недовольный пошел в сторону озера.

— Все-таки надо пойти и посмотреть, кто же там так красиво поёт? У кого же глотка така лужёна?

Всё пространство перед пристанью было буквально усыпано народом. Люди волновались, подпевали, многие даже приплясывали.

— Батюшки светы! — человеческое море гудело многоголосым сдержанным гулом. — До чего же тагановские девки красные да голосистые! Чем же они их там кормят — поют, — что они так заливисто поют да пляшут?

— Дорогие друзья, — перебивая радостный гул публики, громко произнесла ведущая. Сейчас перед вами выступит наша начинающая певица Берислава Солнушкина. Она впервые исполнит новую песню "А по камушкам речка бежит". Это её первое выступление за пределами Таганово. Давайте же поддержим молодую талантливую исполнительницу вашими громкими аплодисментами.

Народ зашумел, заволновался, начал хлопать в ладоши.

На площадку смущаясь, вышла небольшая худенькая девчушка, чуть присела в поклоне, а затем заиграла музыка и молодушка начала петь... Да так, что вся многоликая площадь вмиг притихла, приосанилась. А песня, ожила, заиграла, заискрилась, взяла за душу, затомила сердечко, в один счастливый миг взлетела над людской молвой и, закружив, радостно понеслась, куда высоко в облака. https://www.youtube.com/watch?v=dJgRxJfAzl4

На сцену пристани, словно лебеди, павушками выплыли плясуньи в ярких, нарядных сарафанах, в блестящих в лучах заходящего солнца кокошниках. Подпевая, завели, закружили удалой девичий хоровод. Молодушка озорно блеснула сиреневыми глазками, подняла платочек, начала плавно двигаться, махать им в такт музыки...

А по камушкам, а по камушкам, а по камушкам речка бежит.

В даль далекую, к морю синему, путь ее беспокойный бежит.

А по ка— по ка— по камушкам, а по ка— по ка— по камушкам,

По круглым камушкам река бежит.

Афанасий с удивлением заметил — он не мог не заметить, — как оживились, все кто слушал, подались навстречу исполнительнице, у многих на глаза навернулись скупые мужские слезы. Казалось, площадка охнула от изумления, от неожиданной встречи с волшебной песней, с изумительно чистым, звонким, дрожащим как горный ручеёк, девичьим голосом — с той нежной, раздумчивой мелодией, в которой отцы и матери изливали мечту о гордой прекрасной любви к родной земле, в которой жила и трепетала душа народа.

— Господи, господи, господи, — молитвой нараспев шептал Афанасий. Он прижал руки к груди. До боли, от избытка чувств, прикусил губу. Его широкое лицо, окаймленное светлой с проседью бородою, горело, как после бани. — Ну почему, почему, почему, я дурень бестолковый, дух из меня вон, не пришел сюда раньше!!!

Глава 21.

Над синим берегом оврага взошло и пригрело малиновое солнце. Ветра нет. Не шелохнутся, не двинутся зеленые сарафаны белоствольных березок и молоденьких дубков. Ещё голубеет обильная, рожденная из небытия ночи роса, упавшая пластами под тяжестью алмазных капель на поля усланные лилово-красными цветами иван-чая, белыми лепестками ромашек, золотом зверобоя. Под деревьями, склонив головки, ещё дремлют синие колокольчики. Приятно пахнет похолодевшей травой, пылью на дороге, душистым туманом леса.

По проселочной дороге, в такую рань, едет подвода, на которой, локтем опираясь на обшитый мешковиной тюк, лежала взрослая женщина и рядом с ней, свесив с телеги босые ноги, сидели две молодые "скисшие" девчушки.

Лошадь, по мягкой едва накатанной землице, идёт не торопясь, лениво, постоянно кому-то кланяется. Вдруг в далекой роще проснулась кукушка, начала отчитывать годы жизни.

— Даа! Свезло вам красавицы! — ожила бабка Лукерья, насчитав больше, нежели умела считать.

— Это же надо такое!!! — возница продолжила вздыхать. — Барин лично пригласил вас работать в Таганово. Вот вам свезло, так свезло! И главное: Цех построили новый. Работа интересная. Девчат набирают весёлых. Озорных. Не жизнь у вас теперяча будет, а малина! Эх, живи да радуйся. Мне бы так!

Танюшка и Ульянка Ляповы до сих пор не могли отойти "от внезапно навалившего счастья". Им было трудно понять: Плакать с горя, или смеяться от счастья. В руках старшие сестры погодки из многодетной семьи держали выигрышные путевки (Аляпистые цветные бумажки), дающие право начать трудиться на новом предприятие помещика из Таганово. (Примечание автора. Хитрый тагановский работодатель продолжал гнуть свою социальную программу по привлечению на заработки людей из многодетных и малообеспеченных семей проживающих в других селах и деревнях.)

— Девоньки, как я вам завидую! Победить в такой сложной викторине. Выбрали всего два человека из цельного села. Представляю, как сейчас кусают себе локти другие девчата, которым не повезло. (Под одеждой бабки была скрыта купчая на сестер Ляповых, которую она тайно должна была передать в отдел кадров).

— Вы главное не зазнавайтесь. И родственников навещайте хотя бы раз в месяц. А то им будет совсем плохо без вас.

— Конечно, конечно, — сестры одновременно покачали головой. (И тем не менее в горле першило и слезы предательски накатывались на глаза).

— Скажи, бабушка, а у кого мы будем жить? — произнесла Ульянка, внезапно очнувшись от литургического сна. Добрые ли они люди? Не обидят ли?

— Эх, лапоньки сизокрылые, так в том то и дело, что жить вы будете вдвоем, в отдельной комнате в новом бараке с чудным названием общежитие. Всех бездомных работниц поселили туда. Поближе к месту работы.

— Даа! — выдохнула бабулька, после очередного глубокого вздоха. — И ещё... Теперяча — все суженные ряженные ваши!

"Счастливые победительницы мега-конкурса" переглянулись. Недоуменно посмотрели на старую, выжившую из ума сваху. Даже попытались улыбнуться.. (Об чём это она? Какие женихи? Какие ряженые? Когда на сердце так муторно? Когда насильно забрали и увезли от родных в неведомую сторонушку? Чур, меня, чур!).

— А вы как думали! — водила продолжала уверенно убеждать. — Чичас вы будете работать в Таганово! Хорошо получать за работу. Дай бог, будет всё любо да дорого. Накопите на приданное. Станете богатыми невестами.

— ??? — молодушки захлопали ресницами.

— Смотрите не зазнайтесь!!! — Лукерья хлестнула вожжами лошадь, чтобы та ускорила шаг.

— Какими невестами? — Танюшка залилась краской. — Лукерья Ильинична, вы что? Мы замуж сроду не собирались!

— Как же, не собирались они! — старая ключница недовольно поправила сбившийся платок. — Жених, что чирей: ждёшь не ждёшь, придет время, где захочет, там и сядет.

— И как только это произойдёт! — она продолжила обучению жизни глупое подрастающее поколение. — Тотчас мотрите внимательно. А то набегут всякие босяки охальники — голь перекатная... Тьфу, на них, иродов! Особенно из других деревень! Глазом моргнуть не успеете — уведут под венец. Чичас все как с ума посходили — ухлёстывают за тагановскими, проходу не дают!

— И ещё!!! — сваха крякнула по-мужицки. А затем, вдруг жалея, осмотрела сбившихся в середине повозки желторотых галчат и произнесла с душевным волнением, с неожиданной искренностью. — Самые хорошие женихи, ситцевые мои, это те — кто крестьянствует на земле барина. Барин у нас хороший. Он своих мужиков поддерживает и защищает. Найдете своего суженого — ряженного. Честным пирком сыграете свадебку. Нарожаете ребятишек. Будете жить как за каменной стеной. Ещё лучше выбор, это те, кто работает на предприятиях барина. Некоторым платит в месяц столько, сколько другие купцы Статный, русоволосый, со светло-голубыми веселыми глазамине получают.

— Ну, а самые видные женихи, у нас в Таганово... — Лукерья сглотнула. Пошамкала губами. Интригующе посмотрела на молодых вертихвосток. (Господи, до чего же они тощие и костлявые!) Прищурила глаза. Подумала: Стоит ли раскрывать главную тайну "Золотого ключика" или немного подождать? — Самые лучшие, девоньки мои синеглазые, — это конечно дружинники барина. Там и форма красивая, и оплата высокая, и молодцы все как на подбор красавцы и удальцы, да ещё за добрую службу жильём награждают.

— Даааааа, — задумчиво протянула учительница жизни. — Но там, рыбаньки мои, не так всё просто...

* * *

Деревня Лепино.

Усадьба помещика Киреева.

В двенадцати километрах от Таганово.

— Ну, и какие новости в нашем болоте? — зевнув, спросил Киреев у большеголового лохматого мужика, стоящего перед ним босиком, в просторной кумачовой рубахе. Лицо у приказчика было помятое, глаза мутные, осоловелые.

— Кормилец, упаси боже! — холоп глуповато шмыгнул носом. — Тебя чай не было всего-то три месяца. Какие могут быть новости, за столь короткое время? Всё по-старому: Тишь, благодать, покой. Так, иногда комары зудят без спросу. Дюже их много развелось ноне...

— А у соседей, что слышно? — барин повязал шелковым кушаком тёмно-синий атласный кафтан, одетый поверх бархатных малиновых штанов, подошел к поставцу, налил из ендовы в серебряный кубок фряжского вина и начал пить небольшими глотками.

— Да и у соседей всё по-прежнему, батюшка, — ответчик продолжал лукаво моргать глазами, не выходя из образа преданного слуги. — Тишина, лепота. Так, небольшие сплетни...

— И на сколько небольшие?

— С ладошку. Даже нет, с вершок: Лопочут у вдовы помещика Фёдора Лукича Стородубского корова отелилась двадцати лет отроду. В Сокольниково, что в соседней деревне, сказывают, поп появился новый. Бородища у него достаёт до земли. Дюже грозен ликом. Народ страшиться, боится ходить на молебен. Я, ночесь сон страшной видел, да с испугу забыл какой, а тут ещё пёс так жалобно с утрица выть начал...

— Афонька! — Киреев сумрачно свел брови. — Очумел, што ля, сучий потрах! Не тяни козла за рога! Знаешь, про что вопрошаю: Про Таганово.

— Ась, про Таганово. Будь оно трижды не ладно, свят, свят! Пронеси силу нечистую, — рассказчик быстро перекрестился, тихонько сплюнул. Затем хитро чихнул, зажав одну ноздрю.

— Нуу! — грозно протянул Киреев.

— Кормилиц, прости меня грешного! Не уразумел я твоих заумных вопросов. Худоумие какое-то на меня напало... Каюсь. Только тамошний помещик, продолжает чудить.

— И что же он учудил, за столь короткий срок? — не утерпел Киреев.

— Понасадил он на улицах деревни ёлок цвета голубого да пахучих цветов заморских. Вдоль улиц, выложил красным камнем небольшие, узенькие тропинки. Возле каждого домишки у ворот вкопал столбы. Да на них повесил слюдяные фонарики разного цвета.

— Погодь, погодь Фанасий, вот тут, помедленней, не спеши. Толком говори, что там и как?

— Сказывают, теперяча кажную субботу, к вечеру зажигают их, и они горят цветными огоньками. Света от них никакого. Так баловство одно. Зато масла дорогова заморского сжигают на это чудачество — прорву.

— Иии... зачем ему это? Неужто, так все делают за границей, жгут масло задарма? Чтобы цветы с елками ночью освещать?

— Григорий Иванович! Да кто ж этих иродов знает! Чужая душа потемки. Только не замужние девки с холостыми парнями с близлежащих деревень теперяча как вечер субботы так все прут табунами в Таганово. Рты поразявят и глядят на сие баловство. Дружат, гуляют, знакомятся с местными, песни поют, пляшут, бесятся как будто им там мёдом намазано. А чтобы не случилась чаго — мало ли? Так вот, в энто позднее время, ходят по селу караульные. За порядком следят. А после полуночи всех из деревеньки выгоняют. Дабы крестьянам спать не мешали.

— Да, чудны дела твои господи, — Киреев зевнул во весь рот. Перекрестился. — Хотя... Ерунда, всё! Если бы он придумал подати новые или поборы с наказаниями. Было бы гораздо интереснее! А так... Баловство, от скукоты и тугодумия.

— Батюшка — кормилиц! — приказчик начал оправдываться, за соседского барина. — Так ведь придумал наказания, лиходей тагановский. Не даёт мужикам жития спокойного, хоть плачь, хоть волком вой. Ропщут сердобольные, недовольны! Устроил балаган в их селе.

— Ну-ка, ну-ка с этого места поподробнее.

— Свершилась эта оказия акакрас после твоего отъезда, когда всё в округе успокоилось, улеглось. Только мы вздохнули как тут раз и бяда пришла! Пошил этот греховодник своим бабам платья заморские, аляпистые, разукрасистые все в пятухах.

— Вот, представьте себе, такие, — Афанасий начал махать руками, показывать на себе какие фасоны платьев пошил своим крестьянкам тагановский изувер.

— Эт обрез лоскута на, вот на... Тут! Ну, а туда, где у лошади шея заканчивается, а у коровы ещё нетути, так вот тама и пришили второй кусок, недалече, у крепления хомута, тьфу ты, то есть, под руками. А у горла, вокурат под подбородкам, тама будет, такой ужины... Тутача, у пузе, в обхайте, утянули до такой ширины... У ног, так то вот, сходиться всё вродя в узел, но можа быть и свободноча, в обтяг. В поясе, так живенько, как будто вожжами подвязали... Ааа, что вам говорить, это ужас какой-то. У этих баб, сам чёрт не разберет где што и от чаго пришито. Чучела они огородные и в рязанских полях чучела!