Высота у меня двадцать семь сотен метров. Дистанция до Рино — тридцать миль. Еще три мили пролетим, и можно автопилот настраивать на высоту круга и скорость снижения задать. По пять метров в секунду. Связался я с бандитским диспетчером, получил погоду и указание садиться на двадцать четвертую полосу. Схемку выщелкнул из книжки, закрепил на штурвале клипсой. Поглядел, — нормально выходит. Нехило братки местные замахнулись. Могучий аэропорт в перспективе отгрохать можно будет. Три полосы асфальто-бетонных, треугольником. По три версты каждая. По полста метров шириной. Это сколько бортов можно принимать... со всех направлений? Это покруче Салоников будет. Мафия бессмертна!.. Они собрались жить вечно.
И город под стать аэродрому. Раскидистый такой городок у них образовался. На глаз не скажешь, сколько здесь населения, но таких масштабов населенный пункт мне тут еще не встречался. Интересно, сколько же в нем народу проживает? А с приезжими? Людное, похоже, место. Вот только оседать здесь совсем меня не тянет... Однако пассажиры или груз в Россию вполне могут отыскаться. Охотно подвезу.
Вышел я сразу к четвертому развороту, утроил внимательность и приземлился согласно наставления о производстве полетов. Мягко и нежно стукнул машину об полосу. Пробежался по взлетке снижая скорость и завывая турбиной и реверсом затормозился. Диспетчер мне стоянку назвал, определился я по схеме, съехал на рулежку, и покатил в назначенное место.
Автономная Территория Невада и Аризона,
Нью-Рино. 22:22, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.
На стоянке кубинцев встречали представители кубинской мафии. Яркие представители. И грузовичок. Две темпераментные смуглые девицы в коротеньких и умопомрачительно ярких платицах, под стать рубашкам мужской части встречающих, приплясывали от нетерпения в ожидании своих дружков. С десяток молодых парней, одетых в стиле аналогичном с моими пассажирами стояли у навороченных 'хаммеров', блестя золотыми бранзулетками.
Только я успел зарулить на стоянку, затормозиться и отключить подачу топлива, как кубинские братки, вооруженные короткими, явно американского вида автоматами, деловито и профессионально взяли самолет в коробочку. Под охрану, надо понимать. Не дожидаясь пока винт остановится, водила грузовичка дерзко подкатил к левому борту, и развернувшись, сдал кузовом к грузовому люку. Я откинул свою дверку и кулаком ему погрозил, показывая на вращающийся винт. Этот белозубый паразит, блеснув всеми тридцатью двумя, изобразил пожатием плеч свою полную непричастность к нарушению правил ТБ. Мол, я не я и лошадь не моя, а грузовик тут со времен покорения Крыма зависает. Выпустив пассажиров из салона через правый люк, открыл я и грузовой. Нахальный нарушитель моментом оказался в кузове и певуче произнес несколько испанских слов.
— Добрый день, друг! Не сердись! Ведь ничего не случилось. — Перевела мне Катя.
— Когда случится, ты не успеешь извиниться! Тамбовский волк тебе амиго, с такими выходками! В следующий раз я тебе за такие штучки оторву рученки коими ты руль крутишь, и отшлепаю ими тебя по заднице! В сугубо воспитательных целях.
Этот меня не понял. Но поскольку рев двигателя перестал давить на уши, меня расслышали все присутствующие. И доброжелатели поспешили адекватно перевести ему сказанное. Парень покраснел, схватившись было за художественно разукрашенную белыми костяными накладками рукоять 'Беретты'. Однако был решительно остановлен строгим окриком начальства и покраснел еще шибче. Горячий паренек однако.
— И зачем хвататься за ствол, мой свирепый мачо? Слезай с кузова! Я тебе и так в дыню насую, если у тебя душа просит. Катя — переведи!
Катя перевела, слегка ошарашенная стремительным развитием конфликта. Как оказалось, перевод прекрасно понял и Морс, выдвинувшись на передний план между моих ног и обнажив клыки в доброжелательной улыбке. Мачо смутился и, с опаской поглядывая на нашу с Морсом кодлу, пошел на попятную. Сунул я Морса под мышку, пока он дел не наделал, на всякий случай, и слегка надавил на нарушителя:
— Чо, застремался, хомбре? Врукопашку-то? Вот! Так-то-от правильнее будет! А то взяли моду бошки мне под винт совать, а потом за пестики хвататься. Гангстеры-херанстеры! Понимашш! Пока в дыню не настучишь, ни херасеньки не догоняют. Давай-кось, чико, вали отсель, пока цел. Крути-верти свою баранку.
Однако станцевать танец победы на морально поверженных в прах костях мне не позволили. Паренек, по глазам было видно, собрался ответить мне какой-то непристойностью, не признавая себя побежденным, однако меня, аккуратно взяв за бока, задвинули вглубь аппарата, затем и вовсе, деликатно приобняв, выперли наружу через противоположный люк. А в кузов грузовика потянулись ящики с крокодилятиной. Водила ящики те принимал и укладывал. На этом наш скандал и заглох. Пока шла разгрузка, пошел я к боссам кубинским. Шел и ворчал, как дедуля-пенсионер, потея от впрыснутого адреналина:
— От вжеж молодежь пошла, то башкой под пропеллер прут напропалую, то ствол хапають без спросу. Хрена такое до старости доживёт? И ты Брут! Морс! Язви тя в коленки! А ты с какого бодуна в драку встреваешь?
— Скажите пожалуйста! Какой у меня нежный генералиссимус случился! Чо, мне и твоих врагов непозволительно погрызть легонечко? Чо, мне в сторонке теперь стоять? И с интересом наблюдать, как тебе люлей вешают? Мне воспитание не позволяет такой беспредел терпеть.
— Дубина ты, Морсик. Здесь тебе не тут. Тутошний народ все больше при пистолетах и прочих кулеметах всепостоянно пребывает. Куснешь кого вполсилы, а тебе голову твою дурацкую на месте отстрелят, к едрене фене, как за полноценное угрызение. Тут те не Европа, ешкин хвост! А сплошной фронтир. И нравы здесь просты и незатейливы... Потому — без команды даже клыки скалить я тебе категорически запрещаю. Вопросы есть? Вопросов нет! Куда побегать!? А ну, висеть!
Морс подергался у меня на руке и поняв, что послаблений дисциплины не будет, обреченно обвис, изобразив из себя пляжное полотенце.
Поправил я ремень на джинсах и попутно включил диктофон телефона. Зачем? А не понадобится, так сотру. И Катюха приставать начнет, о чем я с ними беседовал, так дам прослушать, и все дела. Вон она в кабинке, как мышь сидит, калаш баюкает, на крупу надулась. Купил ей на свою голову...
Дон Энрике встретил меня неласково:
— Зачем вам понадобилось затевать драку?
— Мне? — Натурально удивился я. — Я за пистолет не хватался. Но кто-то же должен исправить ошибки воспитания этого парня? Родители недоглядели, у вас вот тоже руки не дошли. Приходится мне. Кто, если не я?
— А если бы я не остановил Мануэля? — Вопрос задал собеседник дона Энрике, невысокий крепкий темноволосый мужик, лет сорока — сорока пяти.
Я вопросительно уставился на него, не отвечая на вопрос, и Энрике его представил:
— Родриго Лопес. Наш главный.
— Рад знакомству, сеньор Лопес. Виталий меня зовут. Если бы вы не остановили вашего парня, мне пришлось бы прострелить ему голову.
— И все? — Усмехнулся тот.
— Потом, вероятно, ваши люди прострелили бы голову мне. Затем моя жена прострелила бы головы им. Скольким успела бы. После этого вы прострелили бы голову ей. А следом аэродромная охрана перестреляла бы всех оставшихся и получила от меня в наследство сильно дырявый 'Караван'. В общем, все бы умерли. В уно моменто...
Лопес усмехнулся, видимо вообразив изложенную трагедию, но заметил:
— Мануэль стреляет довольно быстро... Вы ОЧЕНЬ самоуверенный мужчина.
Теперь усмехаться настала моя очередь:
— Не испытываю ни малейшего желания соревноваться с ним.
Гангстерито переглянулись и заговорили на испанском. Поговорили они немного, попрощались вежливо, Энрике сунул мне десяток местных сотенных и карточку с телефонным номером и пожеланием: 'Надумаешь поработать с нами — звони. Мы хорошо заплатим'. И поехали все по своим делам, вручив мне на прощанье пятьсот экю.
Потом Катерина мне разнос устроила. Остановил я ее и включил запись. Катя перестала реветь белугой и перевела:
— Ты все еще хочешь привлечь этого парня к нашим делам?
— Нет. Слишком импульсивен и горяч. Из тех, что называется — шалопай. Хотя подобная машина нам крайне нужна.
— Возможно, ты прав. Зачем нам еще один шалопай? Хватает своих. Однако, может быть и наоборот: он чересчур расчетлив и просчитал ситуацию?
— Слишком быстро. Скорее, все же — шалопай.
— Не выпускай его из виду, Энрике. Понаблюдай за ним. Я дам задание подыскать и купить подходящий самолет. Но нам потребуется пилот.
— Чем плох Санчес?
— Санчес хорош, но он летает только на Пайпер Кабе.
— Займем пилота у русских. На время переучивания Санчеса.
— Это выход. Ладно, Энрике, заплати русскому, и поехали. Дел полно. Не забудь дать ему свои координаты.
Конец записи.
— Он прав. Ты — шалопай! А если бы этот гангстер выстрелил первым? — И в мою грудную клетку замолотили крепкие кулачки, вминая ее к позвоночнику.
— Если бы у бабушки был бы перчик, то была бы она дедушкой!
— Дурак!
— Может, и дурак, только вот у меня ладошка тоже совсем рядом с 'Вальтером' была. И патрон в стволе. И предохранитель снят. Пока этот хомбре вынул бы ствол, а я не уверен, что у него патрон тоже в стволе сидел... Пока снял бы пистолет с предохранителя... А я уверен, что его "Беретта" стояла на предохранителе. Мне только навести и спуск нажать осталось. Прострелил бы ему плечо... И все дела. Это если бы он продолжил с пестиком играться. Что маловероятно. Когда тебе ствол в лоб смотрит, поздно передергиваться...
— А почему у тебя 'Вальтер' с предохранителя был снят?
— Так ведь мы не младшую группу детского сада сегодня катали. Мало ли чего...
— И все равно ты — шалопай!
— Конечно, шалопай! Вот и они так решили. Зато теперь мы с тобой свободны, как ветер. И никто нас к 'сотрудничеству' не неволит. Такие дела. Ну что, пойдем город посмотрим? Или ну его? Устал я чего-то. День какой-то заполошный получился. И длиннючий он тут... у нас... Пошли лучше поспим, а?
Куда-то еще тащиться, гостиницу искать никакой у меня уже силы-воли нет. Катеринушка моя нанервничалась не меньше меня. И тоже истомилась за день. Махнули мы рукой на культурную программу и баиньки отправились в аэроплан. Хотя уснули не сразу, а пользуясь некоей условной уединенностью, обусловленной отсутствием человеческого поголовья в близлежащих окрестностях, еще более сблизились духовно. Духота в запертом салоне сделалась совершенно уже нестерпимою. Распахнули все дверки настежь для сквозняка. Морса на поводок прицепили, дабы не шлялся в незнакомом месте. А потом, конечно, уснули.
В этот день не суждено было выспаться нам. Часа через три, едва подуставшее светило приблизилось к горизонту, разбудило нас тарахтение авиационного двигателя заруливавшего на соседнюю стоянку самолета. Обуяла меня иррациональная злость. Одним полушарием понимаю, что никому до нас с Катей и дела нет. Прилетел борт и заруливает на стоянку. Не в поле же чистом ему ночевать? А другое полушарие злится: 'Зачем мешать утехе молчаливой, занятиям чувствительной четы?'. Да как он смел?! Такой нахал! Повбывав бы... Разбудили, сволочи.
Однако перевернулся на другой бок и предпринял попытку снова заснуть. Погладил Катю по головке и иным местам, шепнул ей: 'Спи, спи, родная...'. И вновь веки смежил. Но не тут-то было. Не успел затихнуть двигатель авиационный, как зарычали автомобильные. Дверки захлопали. Визги перемешались с причитаниями. Грубые мужские голоса перекрыли высокие девичьи. Раздалась ругань на неизвестном мне языке. Снова захлопали дверки. Все! Сна как не бывало! Зато злости немеряно.
Приподнял я тяжелую голову и вперился в бортовой иллюминатор, готовый рвать и метать, материть и кусаться. А также совершать иные противоправные действия вплоть до нанесения телесных повреждений разной тяжести. Обнаружил припарковавшийся справа невеликий аэроплан и пару джипов в местной расфасовке, кои немедленно взревели шибко дырчатыми глушителями большого внутреннего диаметра и укатили прочь. 'Гандоны!' — тоскливо прокомментировал я сей внезапный визит, уронил голову на матрас и понял — уснуть более не получится. 'Гады скользкоползучие!'. Придется вставать...
Выбрался на свет заходящего солнца, прихватив с собой канистру с водой. Жара уже спадала. Не больше тридцати. Вылил на голову и тело малость водицы и понял — пора в душ! Ибо — воняю. Водяные баки в багажнике пустые. Надо искать хотел-мотел какой-нибудь. Появившаяся следом неумытая кирия немедленно со мной согласилась. Нырнула обратно в салон, изыскала там сумку с нашими шмотками и вновь нарисовалась на пороге. Слил и ей обильно, промочив подруге спереди всю маечку и тем вызвав торчание сосочков. И возжелал любимую вновь. В то время, как мы с Катей предавались предварительным и готовились к основательным водным процедурам, снова приехала блескучая злопыхучая таратайка. И, высадив двух орлов, умотала обратно в направлении аэродромных строений.
Орлы открыли стоявший рядом изрядно обшарпанный шестиместный Пайпер Черокки Сикс. (PA-32 Cherokee Six. Неплохой самолетик. Подумывал я о таком когда делал свой выбор. Лайкоминг трехсотсильный, четыре пятьсот потолок. Крейсерская скорость в двести восемьдесят пять км в час и дальность в тысячу триста. Пять пассажиров, шестой — пилот. Но 'Караван' — лучче! Гораздо лучче! Грузоподъемистей! Но — дороже.) ...И, оттопырив задние оконечности, наполовину в нем скрылись. Пока я пыхтел, пытаясь выкатить из 'Каравана' 'Ямаху', орлы вынули объемистые сумки, закрыли снова кабину на ключ и собрались свалить восвояси. Парочка была занятная. Один, явно лидер дуэта, длинноносый тощий длинный брюнет с залысинами на лбу и с серьгой в ухе. Второй — субтильного вида пацанчик, похожий на девочку-подростка. И тоже с серьгой в ухе. При револьвертах на поясу.
— Слышь, мужики, помогите байк на землю снять, плиз. — Попросил я их. Мужики осмотрели пренебрежительно меня. Осмотрели пренебрежительно мой скутер. Осмотрели пренебрежительно мою Катерину. Осмотрели внимательно мой 'Гранд Караван'. Переглянулись. Помотали синхронно головами. Длинноносый прогундел: 'ноусер'. Потом ласково приобнял доверчиво прижавшегося к нему шкета и, прихватив баулы, решительно увлек того в сторону свеженарождавшейся светло-синей луны. С тем и смылись опездолы, до побачення не сказав... Благодушия мне происшествие это не добавило. Выкатил я с заклинаниями по трапу несчастное, ни в чем не виноватое транспортное средство передвижения по тверди земной. Наказал Морсу охранять аэроплан и, обеспечив его водой и пищей на ночь, жестокосердно закрыл собачку в летаке ключиком на замочек. И поехали мы с Катей, проклиная злодейку-судьбу, в город Нью-Рино.
Солнце закатилось, на улицах зажглись нечастые фонари, и воссияли неоновые рекламы. Пылили мы не спеша по пыльным немощеным прошпектам, разглядывали неяркие виды. 'Заходите к нам на огонек. Пела скрипка ласково и так нежно... '. Отель 'Эксельсиор', озаряя неоновым сиянием собственного имени окрестности, возвышался на добрых два этажа практически в самом центре города. Из ярко освещенных окон ресторана действительно лились действительно нежные звуки скрипки, потренькивал в лад рояль, а на втором этаже звонко и азартно стучали биллиардные шары и возбужденно гудели голоса. Из темных же и слабоосвещенных окон 'отеля' неслись сладострастные стоны. В основном — мужеские. Нет уж! Нам бы чего менее шумного. Катя обратилась с вопросом к подпиравшим дверные косяки заведения вышибалам.
