Услышав его неразборчивую речь, Лийер наконец догадался, в чём заключалась вопиющая неправильность ситуации. Чужой был слишком человекообразным. Он говорил с трудом — глотал окончания слов, заплетался на самых простых звукосочетаниях — но всё-таки, говорил. По-человечески говорил! Атрибуты его тела отличались только формой и пропорциями, но их расположение и функциональность были полностью идентичны людским — точно так же, как была идентична людской его мимика. А его пистолет — пистолет его! — был настолько похож на культовый П-35, что окажись он на стенде оружейного магазина, Шорл бы не сомневаясь принял его за очередное творение родного военпрома... Чужак был... каким-то надуманным, ненастоящим... "Костюмированный экспонат, сошедший с экрана старинной малобюджетной фантастики..." — мысленно подобрал ему Шорл меткое определение.
Азъер, мигом скинув с лица озабоченность, непринуждённо усмехнулся:
— Как это, что теперь? Теперь, коль скоро ты ещё жив, мы с тобой потолкуем...
— Человек... — надменно усмехнулся чужой. Из уголков его рта, как и из ран, текли тоненькие красные ручейки, но пришельца, казалось, сей факт нисколечко не заботил. — Ты должен... знать... что мы не боимся... боли, смерти... Это ваш удел... Люди.
— Как вы открыли ворота? — спросил Раласс, и в качестве аргумента, приставил ствол ШВР ко лбу ухмыляющегося существа — Как проникли на поверхность?
Чужой бы расхохотался, но захлебнувшись кровью, громко закашлялся. Вытерши рот рукавом, опять улыбнулся:
— Боюсь, ты опоздал. Вы уже проиграли... Ничего не изменить...
— У тебя неверные разведданные. — пренебрежительно хмыкнул Сабирь, и хотя в его голосе не было ни тени сомнения, у Шорла засосало под ложечкой. Каперанг чувствовал: Азъер говорит так не потому, что свято уверен в правоте своих слов, а потому лишь, что на пути его истинных эмоций стоит непоколебимая сила воли... — И я задал вопрос, тварь!
Не удостоив Раласса и взглядом, существо чавкнуло, точно пробуя на вкус изысканный деликатес, и выговаривая слова со всем тщанием, на которое было способно, медленно повторило понравившуюся ему фразу:
— Вы проиграли, люди...
— Слушай, падаль! — взорвался Раласс, и отбросив оружие, схватил раненого за руку, с хрустом ломая её ударом колена. Потом звонко врезал ему по харе, и придавив запястье одной ногой, зверски растоптал шестипалую кисть кованным каблуком второй. Чужак монотонно завыл. — Как вы открыли ворота?! Сколько вас?!
— Скоро... мы получим Источник... — с трудом вымолвил собеседник, шипя от боли — И закончим то, что начали тогда... Вы будете уничтожены...
Обер-полковник побагровел, и собрался было продолжить воспитание, но Найц спешно положил ему на плечо свою тяжёлую руку, и покачал головой — бесполезно... Метнув в него яростный взгляд, Раласс, тем не менее, сдался: вместо очередного удара, он отошёл на два шага, и подняв с пола брошенную винтовку, прицелился существу промеж глаз.
— Нет выбора... — сказал чужой, бесстрашно уставившись прямо в дуло — Либо мы, либо вы... Кто-то должен исчезнуть...
— Значит вы исчезните. — сказал Раласс ему в тон — Как твоё имя?
— Мы не прячемся за кличками... Мы горды, что принадлежим к своей расе... Зови меня Халлатанг.
— У вас ничего не получится... Халлатанг. — сказал Азъер тихо-тихо, и не меняя выражения лица, надавил на сенсор стрельбы.
Глава 10
"Желание = закон"
Серые воды Парпалы были покрыты мелкой рябью — промозглый речной ветерок дул не переставая, строго на нун. Русло здесь было прямым, как ноги балерины — река просматривалась на многие километры и в ту, и в другую сторону. Гратах в пяти, удаляясь от двух наблюдателей, против течения плыло двухмачтовое торговое судно, нагруженное товаром по самую ватерлинию. Километром ближе, пересекая Парпалу с зута на улс, в тёплые края летел крупный гусиный клин — их беспорядочный птичий галдёж был слышен даже отсюда.
Когда клин скрылся из виду, обязанности звукового раздражителя вложила на себя кукушка — её клич стал доноситься с другого берега. Подумав, стоит ли загадывать, сколько ему осталось жить, Лийер решил, что не стоит, и оказался прав — сказав "ку-ку" восемь раз, пернатая дурочка вдруг затихла. "Хотя, чему это я так радуюсь?" — поправился Шорл — "Мне, возможно, осталось несколько часов, а тут восемь лет предлагали..." Глупость, конечно. Предрассудки... Он посмотрел на небо. Дождя не было. Тучи взбухли, и опустились до "смерхмалых" — влезь на дерево, и достанешь рукой — но не смотря на всё это, с прошлого полудня они не пролили ни капли.
Впрочем, вчерашний день был проведён капитаном не здесь — не в окрестностях Рума, и уж чего греха таить, вообще не в этой стране. Шорл, а ровно как и другие участники дерзкой акции, находились отсюда за тридевять земель, и ни о каких тучах, надо ли говорить, не заботились абсолютно. Там туч просто не было. Там было ясно и солнечно, и только на горизонте — скорее угадывалась, чем виднелась — тощая полоса облаков... Река воспоминаний подхватила Лийера могучей волной, и как редьку с грядки, вырвала его из реальности...
* * *
Если бы не лестные пташки, что с весёлыми криками порхали в кронах вековых деревьев, то на кухне лесничего дома стояла бы мёртвая тишина — ни Найц, ни Азъер, ни уж тем более каперанг, которого, по идее, здесь вообще не должно было быть, так и не могли предложить ничего дельного, и вот уже две минуты хранили полнейшее молчание, глядя куда угодно, но только не друг на друга. Шорл вот, для примера, тупо разглядывал домовую мышь — длиннохвостый грызун по-хозяйски рыскал у закоптелой печки, важно шевеля усами, и ничуть не пугаясь троих двуногих, расположившихся за столом всего с нескольких метрах поодаль. Когда вредитель скрылся за печью, Шорл почему-то вздохнул, и подперев лоб тремя пальцами, закрыл глаза.
Факты, перед которыми поставила их судьба, просто-напросто удручали. Во-первых, их рейд, как ни печально в этом признаться, закончился неудачей. Не провалом, конечно, и не позорным разгромом, но просто неудачей... Ничем. Ничем, кроме потери двух человек из девяти, и доведения их единственного самолёта до состояния, близкого к нерабочему. Во-вторых, как стало известно незадолго до вылета из ралэнского леса, Идгу предъявили Империи жёсткий ультиматум: либо вы, люди, отдаёте нам фактически весь ваш тлазанир, либо записываете Сиару в список непригодных для жизни планет... И сроку вам: сутки, плюс ещё полтора часа. Говоря языком Алаза, это называлось "неприятности!", но на самом же деле, это был конец... И если сегодня утром оставалась надежда на то, что им удастся проникнуть если не в Источник, то хотя бы на Вокзал, то после короткого разговора с раненым Халлатангом, оная надежда приказала долго жить... На Вокзал уже проникли... Без них.
Шорл понятия не имел, какие слова следовало использовать, чтобы посторонний человек, прочитай он их на бумаге, смог бы хотя бы отдалённо представить, что творилось в те минуты в капитанской душе. Страх? И да, и нет. Прискорбный факт, что через день тебя либо разбомбят ядерным оружием, либо твоя страна потеряет две трети стратегического запаса тлазанира, здорово бил по нервам, но... Шорл был офицером, и его страх был другим. Неполноценным, что ли, урезанным... Не таким, как тот, который испытывал бы в аналогичной ситуации гражданский... Нет, это было другое. Может быть, ненависть? По отношению к Партии, к Халлатангам, к Идгу? Ко всем вместе взятым? Тоже правда, но только отчасти. Конечно, Шорл их не любил — как можно любить тех, кто загнал тебя в крысиный угол? Любить нельзя, но и слепой ненависти, если следовать её словарному определению, он не испытывал. Шорла ей не учили. Его учили уважать врага, в худшем случае — презирать, но не ненавидеть. Когда доходит до боя, ненависть — не лучший советник, и по этой причине, в каталоге доступных капитану эмоций она не значилась... Ну может быть только чуть-чуть — невидимыми чернилами, и со знаком вопроса на полях...
Правильное слово пришло к Лийеру неожиданно, как с неба спустилось. Расстройство. Каперанг был расстроен. До такой степени, что уже не лез к Азъеру с надоедливыми вопросами, хотя придумать их мог сколько угодно... Кто такие Халлатанги? Почему ничего не известно о предыдущей с ними встрече, которая явно имела место быть? Почему они так похожи на людей? Почему, почему, почему!.. Но капитан молчал. Он не боялся получить в ответ десятиэтажную матерную конструкцию — хотя учитывая текущее душевное состояние обер-полковника, это было бы более чем вероятно — он просто не хотел ничего знать. Надоело. Всё надоело. И тайны, и секреты, и заговоры... И показное доверие, которое решил проявить Раласс, попросив Лийера остаться на "военное совещание" — тоже.
— Значит так. — нарушил тишину Найц — Раз вы оба молчите, я выскажусь первым... Расклад вот какой. — он стукнул раскрытыми ладонями о стол, делая таким образом ударение. Шорл и Раласс сделали по внимательному лицу. — Ралтан сдаст Сиару. Переговоры с Идгу зашли в тупик, а Империя не смогла отторговать ни тонны тлазанира...
— Не был бы так уверен... — вставил обер-полковник, но майор продолжал гнуть свою линию:
— Признаемся честно: нам не потянуть такую дань. Если выполним условия Идгу, наш флот встанет на прикол в течении месяца... Чтобы этого не произошло, тлазанир придётся синтезировать искусственно...
— Промыслы на Сийле, Титралае, и... — предпринял Азъер очередную попытку вставить словечко в монолог майора, но снова без результата.
— ...Недостаточны для того, чтобы в одиночку удовлетворить нужды флота во время войны... — закончил Найц его фразу — Ведь что такое война? Война — движение; движение — тлазанир. Сделать как можно меньше ходов самому, и заставить противника сделать их как можно больше — неотъемлемый принцип любого космического конфликта. Вот капитан прекрасно знает, — кивок в сторону капитана — что при Генштабе трудится целый департамент, занятый исключительно составлением полётных графиков, и разработкой различных махинаций, вынуждающих противника делать ненужные движения... Сотни людей получают немаленькую зарплату для того, чтобы флот сэкономил пять-десять процентов топлива!.. — поняв, что увёл разговор в сторону, майор осназа ненадолго замолк, будто бы вспоминая, на чём остановился — Значит, я это вот к чему. Тлазанир — штука недешёвая, а на натуральные источники уповать нечего: их просто недостаточно. А значит, как я и говорил, металл придётся синтезировать искусственным путём, что повлечёт за собой дикие траты, и... Я не экономист, но одно могу сказать без страха оказаться неправым: Ралтан не пойдёт на это. — майор горько усмехнулся — Он не дурак, и крови не боится... Потому-то и у власти! И знаете, он будет прав...
— Короче говоря, каюк нам... — подытожил капитан, и сладко потянулся, сцепив пальцы на затылке — Эх, жаль-то как...
Лийер не играл: говоря эту пошлую плоскость, он действительно чувствовал себя так, как будто давно умер, и теперь наблюдал за своими товарищами со стороны, сидя на райском облаке, и хрумкая сочным яблоком... "Плохой симптом..." — проснулся в его голове чей-то рассудительный голос — "Первый вестник истерики..."
Но надо отдать ему должное, Найц не уделил реплике Лийера никакого внимания.
— Сейчас собираемся, и летим в Рум... — предложил он — До завтрашнего дня, будем надеяться, успеем... Пережидаем бомбардировку... Непрямое попадание бункер должен выдержать, строили без халтуры... Потом ждём помощи... Дожидаемся. Потом... — майор запнулся, и с тяжестью продолжил — Не будем бегать от правды: мы опять проиграли... Чтобы Источник не достался Халлатангам, мы должны будем полностью уничтожить Сиару, благо она к тому моменту, скажем спасибо Идгу, превратится в необитаемый кусок камня...
— Просто было на бумаге... — сказал Азъер нараспев, и подняв ладони кверху, подвигал руками вверх-вниз, изображая весы — Тысяча двести тонн ценного металла, или двести пятьдесят миллионов жизней? Жестокий ты человек, Лойс...
Неудачно пошевелившись, каперанг задел приставленную ко стулу ШВР, и винтовка со стуком упала на деревянный пол. Нагнувшись, Шорл вернул оружие в исходное положение, и не подозревая ни о чём плохом, снова откинулся на спинку, готовясь выслушать новую порцию майорского цинизма... Но слова застряли у Найца в горле. Уставившись на Шорла, как на приведение, он сдавленно поперхнулся, и застыл, а мигом позже, к нему присоединился и Раласс. В глазах обоих офицеров читалось не просто удивление — изумление. Пантомима затягивалась.
— Что? — навострился Шорл.
— Откуда он у вас? — строго спросил Азъер, тыча глазами капитану в грудь.
Шорл автоматически опустил взгляд. Странный амулет, снятый неделю назад с шеи бандитского главаря, свисал поверх бронированного нагрудника, тускло поблёскивая в солнечных лучах — по всей видимости, вывалился из-за пазухи, когда капитан нагибался за винтовкой... Шорл взял его двумя пальцами, и цокнул языком — эта штука стала настолько привычной, что он о ней просто забыл... Даже словом не упомянул, когда рассказывал Азъеру о своих тарланских приключениях... Надо же!
— Это? — Лийер снял трофей с шеи, и держа его за цепочку, покачал перед глазами завороженных зрителей — Но это же...
— Почему вы ничего не сказали? — спросил Раласс таким голосом, каким следователь спрашивает у маньяка, где тот зарыл расчленённые тела своих жертв... Голосом, не предвещающим ничего хорошего.
— Да, как-то... — не нашёлся Шорл, что ответить — Мне и в голову не пришло... Что это важно...
— Не важно?! — повысил голос Сабирь, но потом напустил на лицо задумчивости, и посмотрел на Лийера уже с усмешкой — Скажите, товарищ каперанг... Вы ведь понятия не имеете, что нашли, я прав?
— Правы. — легко согласился Лийер, догадавшись по его тону, что выволочка отменяется.
— Где вы это нашли? — вернулся обер-полковник к своему первому вопросу.
— За Сульским перевалом на нас напали грабители... — медленно сказал Шорл — Я же рассказывал, помните? И эту вещь... носил на шее их главарь... Её Аяни нашла...
Азъер отобрал медальон у капитана, и повертел в руке, часто при этом кивая. Затем положил перед собой на стол, и искривив губы самым диковинным образом, отвернулся к окну... Только спустя мгновенье до каперанга дошло, что обер-полковника душит смех — да не просто смех, а дикий раскатистый хохот, которым обычно наделены главные злодеи детских сказок... Справившись с собой, Азъер провёл по лицу ладонью, точно стряхивая с него остатки дурацкой улыбки, и уставился на Лийера:
— Не перестаю вам удивляться... Что ни день, то в вас стреляют, пытаются зарезать, придушить, изнасиловать... Шучу. А вы мало того, что остаётесь в живых, так ещё и... — он поскрёб ногтём шероховатую поверхность загадочного предмета, и не докончив фразы, обратил свой взгляд на майора — А ты говоришь, тушите свет... Поживём ещё!
