После обеда заваливаюсь спать. Мила, помыв посуду, возвращается к просмотру телика и шушуканью с Аланом.
Просыпаюсь, пытаясь с полминуты сообразить, где я и что.
За стеной, в новостях, освещают поездку штатовского госсекретаря в Юго-Восточную Азию. Комментатор, не жалея ярких красок, разоряется о том, как страна победившей демократии подзатыльниками и прочими демократическими действиями загоняет Таиланд и Малайзию в какой-то "Антитеррористический Союз". Полежав еще с пару минут, выбираюсь на кухню и, застелив стол старыми газетами, найденными в кладовке, приступаю к чистке стволов.
Уход за оружием мне нравился всегда. Еще с того самого дня, когда отец впервые разрешил взять в руки свой наградной ПСМ. Сколько мне было тогда? Лет девять или десять. Маленький пистолет удобно лег в мальчишескую руку. Именно тогда я понял, что стану, как и отец, военным.
И стал ведь, мать твою...
Закончив с пистолетами, проверяю заряд батарей в заново купленном ноктовизоре. В навигаторе ввожу новые точки привязки. Перебираю ножи и прячу в рюкзак. Мила с Жужиком, почуяв неладное, выбираются в коридор и молча наблюдают за сборами.
— В общем, так, — объявляю я, — сейчас убываю устанавливать контакт с ... со спецслужбами. До моего возвращения всем сидеть тихо, никому не открывать. Беркович — хочешь жить, не делай глупостей, смотри телевизор и наслаждайся покоем, — Жужик понятливо трясет головой, заглядывая мне в глаза с видом нашкодившего щенка. — Мила, чуть что не так, немедленно звони.
Вернусь ближе к утру. О, чуть не забыл! Алан, принеси аптечку, в комнате под кроватью лежит.
— Сэр, йес, сэр! — сияет подопечный и испаряется. Аптечка, на самом деле, уже давно лежит в рюкзаке. Мне же нужно, чтобы этот придурок занялся чем полезным, и не отсвечивал при последнем инструктаже.
— Так, слушай меня сюда.
Мила кивает и подходит почти вплотную. От нее прямо таки пышет теплом...
— Пока буду кататься, присматривай за Жужиком. А то насмотрится херни всякой, решит в посольство дернуть. Там, конечно, обрадуются, что есть кого в пустой гроб класть. Но нам такой поворот нифига не в масть. Ферштейн?
— И никакой он не Жужик! — заявляет вдруг Мила. — Его зовут Алан! И вообще, почему ты над ним постоянно издеваешься? Он ведь не террорист! И не убийца какой! Служит стране, как умеет! А ты его Жужиком...
Поговорили, бля ... Короткое выступление новоявленного адвоката несколько выбивает меня из колеи. Несколько секунд ошарашенно молчу, не зная, что и сказать. С такой вот точки зрения я на лоховатого мерикоса и не смотрел. Тоже мне, патриот зассаный! Но время для споров крайне неподходящее. Вернусь, вот тогда и поговорим, кто из нас родину больше любит!
— Ладно, пусть будет Алан. Короче, остаешься за старшую. Понятно?
Мила кивает.
Негоже оставлять малопредсказуемого суперагента (хрен с ним, Алана!), под такой, мягко говоря, хиленькой охраной. Но не связывать же дурака? А так, риск не особо велик. По моим прикидкам, парень запуган до того, что примерно с неделю будет сидеть тихо.
На всякий случай забираю оба ключа от двери, замкнув надежный немецкий замок снаружи. Вряд ли ребята сумеют устроить поджог. А МЧС, если что, с бензорезом приедет и выпилит нашу мощную и крепкую стальную дверь в течение пары минут.
* * *
Второй раз — не контрабас... К месту назначения добираюсь в расчетное время. Как раз к тому моменту, когда на смену вечерним сумеркам приходит темнота ночи. Распроклятая Руса, скопищем крыш и труб выглядывающая из-за лесополосы, теперь представляется совсем в другом свете. Это уже не гнилая яма, куда я загнан жизнью, и не источник смертельной опасности! Теперь этот небольшой городок — место проведения спецоперации. А что группа состоит всего лишь из одного человека, ровным счетом ничего не меняет.
Первый объект располагается на отшибе. Рядом — молитвенный дом адвентистов Седьмого дня. И под угрозой расстрела хрен скажу, чем эти адвентисты отличаются от баптистов и прочих сектантов. Хотя у мормонов, вроде бы, многоженство разрешено...
Раздумывая над теологическими нюансами, проскальзываю в тылы участков, выходящих к реке. Замираю в тени огромной старой ивы, накручиваю глушитель на ПБ. Хозяин дома — в одной из комнат включен свет, бросает на окно цветные отблески телевизор или компьютер.
А вот один он там или нет, это уже выяснится после проникновения. То есть, потом. Сейчас же, предстоит решить гораздо более насущный вопрос. Тот самый, что завсегда терзает любого непрошеного гостя, будь то боец антитеррора или же банальный домушник: есть ли во дворе четвероногая гавкающая мохнатая сволочь? Как ни крути, никакой прогресс пока не придумал лучшего сторожа и более опасного охранника, чем обычный кабыздох.
В кино все просто, натянул на глаза инфракрасные очки и оценивай обстановку. Но это в кино. Тепловизор для засекания подобного рода объектов хорош в степи или в лесу. В населенном пункте же практически непригоден. Вокруг полно тепловых источников, а Бобик или Шарик может дрыхнуть в утепленной будке, под крыльцом или вообще в доме, где его не вычислить и рентгеном. Поэтому средства буду я применять, самые что ни на есть народные.
Несколько камешков припасены специально для этого. Устраиваюсь за кустом и провожу огневой налет по всей доступной части двора, стараясь создать побольше шума. В ответ не доносится ни звона цепи, ни злобного лая. Выводы простые. Собаки во дворе нету. Или есть, но очень хитрая и обученная на охрану. Однако, зная хозяина, могу с уверенностью утверждать, что толкового пса у него нет. Ну что за народ пошел... црушник оказывается мальчишкой, помешанным на шпионских романах, а продажная шкура, сколотившая состояние на смертях отселенцев, даже собаку толковую завести не может. Надеюсь, если и дальше какие-нибудь враги встретятся, они тоже не блеснут умом и сообразительностью. Хотя вряд ли...
Передергиваю затвор, стараясь особо не клацать. Ставлю на предохранитель и, перепрыгнув невысокий заборчик, преодолеваю кусок открытого пространства. Затаиваюсь в простенке. Перевожу сбитое от рывка дыхание и прислушиваюсь, не ломится ли со всех четырех лап какой-нибудь питбуль-мастиф. Никого...
Осматриваюсь повнимательнее. Дом. Кирпич. Два этажа. Квадратов двести пятьдесят — триста. Пристроенный гараж и открытая веранда. В общем, ничего сложного, бывало и помрачнее.
Не выходя на свет, обхожу по периметру, заглядывая в окна трофейным световодом. Котельников в доме один. Сидит в большой гостиной. Смотрит на здоровенной "плазме" тупейшую порнуху в стиле "дас ист фантастиш! Я-я, штангенциркуль!", полируя досуг куревом и бухлом. По всему выходит — никого не ждет и никуда не собирается. И о моем присутствии в нескольких метрах от себя не знает.
Нравы здесь патриархальные. Видеокамеры и вообще электронные средства защиты в Русе не ставят даже ахметовы-абрамовичи поселкового разлива и районного масштаба, но с этой суки станется, мог и прикрутить чего.
Высматриваю приоткрытое окно на втором этаже, подтянувшись, и выбираюсь на карниз. Минута, и я внутри.
Ступеньки, ведущие вниз, сделаны на совесть и не скрипят. Мои ботинки, несмотря на внешнюю громоздкость, при ходьбе практически бесшумны. Да и телевизор стонет и пыхтит так громко, что за спиной у зрителя вполне может проехать незамеченным танк. Или два.
Но хозяин каким-то шестым чувством все-таки ощутил опасность. На месте его уже нет. Бросаю короткий взгляд на пустое кресло, дымящуюся в тяжелой бронзовой пепельнице сигарету, опрокинутый невысокий стакан. Поднимаю пистолет и отодвигаюсь назад до касания лопатками стены.
Осмотреться и прикинуть, куда мог сдрыснуть Колесников, не успеваю. Немудрящий порносюжет про трех блядей и семерых матросов, достигнув массовой кульминации, завершается, по экрану бегут титры. Телевизор прекращает давить на уши, и из-за лестницы доносится характерное попискивание телефона.
Человек не может набирать номер и одновременно быть готовым к любым изменениям окружающей обстановки. Даже и не стараясь быть бесшумным, прыгаю с середины пролета, с грохотом приземляюсь. Перекатившись в сторону, засекаю в дальнем углу сгорбленную фигуру.
— Руки! — командую, дергая пистолетом чуть вверх.
Котельников, не пытаясь изображать Рэмбу, послушно вскидывает свои загребущие лапы. Телефон падает на пол.
— Трубку сюда давай.
Подталкивает ко мне ногой аппарат. Не снимая объект с контроля, исполняю балетное па "раздави гадину". Тонкий пластик с хрустом лопается под ударом массивного каблука. Вот чем такие ботинки хороши — можно хоть кирпичи ломать, не говоря уже о средствах связи.
— Жив, значит, капитан... — ухмыляется черный риэлтор. Надо признать, ориентируется он быстро и присутствия духа не теряет.
Не обращая внимания на его браваду, спрашиваю:
— Что внизу?
— Сауна, бильярд.
Киваю.
— Годится. Раскатаем партейку?
— Да ты охуел, капитан! — пытается наехать буром экс-КГБ-шник.
Ухмыляюсь, поднимаю ствол так, чтобы дуло было напротив глаз. Проверенный прием, действует безотказно. Пациент меняется в лице. И продолжает уже спокойным тоном:
— Говори сразу, зачем пришел. Нужны деньги — отдам, сколько есть. Если за информацией — тоже расскажу.
Хорошее начало.
— Пасть откроешь без команды — в бильярд играть будем твоими яйцами. Отстреленными. Шаг в сторону — попытка побега. Прыжок на месте — попытка взлететь. Забирай бухло и вниз. Там поговорим.
Котельников угрюмо кивает, подхватывает с сервировочного столика недопитую бутылку с двумя бокалами и, стараясь не делать резких движений, аккуратно топает в сторону двери. Грамотный, пидор. Понимает, что мне его положить, как два пальца об асфальт. Поэтому и не выебывается. До поры.
Внизу — стандартная зона отдыха в богатом доме. Сауна со стеклянной дверью, джакузи, небольшой бассейн и неизменный бильярдный стол, без которого буржуины свою буржуинскую жизнь и не мыслят. Я к бильярду равнодушен от слова "совсем", а в подвал мы пришли для того, чтобы наша теплая беседа осталась без свидетелей. Мало ли какому полуночнику взбредет в голову пошароебиться по прилегающему участку, заглядывая в окна соседа...
Движением глушителя отправляю Котельникова на диван. Вряд ли у него там захован ствол, а из сидячего положения атаковать неудобно. Сам занимаю позицию напротив. Нас разделяет низенький стол, больше похожий на восточный дастархан.
— Я спрашиваю, ты отвечаешь. Без воды, конкретно по делу. Хочешь выпить — вперед, мне не горит, — вру, горит, но не его это дело ...
Оборотень-чекист молча кивает и разливает содержимое бутылки по бокалам. Судя по густому запаху бурякового первача — коллекционный сорт виски, ничто другое не воняет так мерзко. Не пытаясь чокнуться, двумя глотками опорожняет свою посуду. Кадык мерзко дергается на жирной шее. То, что я не прикасаюсь к алкоголю, его, похоже, удивляет. Ну да, Котельников же меня знает, как запойного и опустившегося...
Ну, что же, начнем с общих вопросов.
— Кто меня в Русу загнал? — не уточняю, о чем речь, но собеседник и так все отлично понимает. Понимает и явно не готов изображать героя, скрывая тайны до последнего вдоха.
— Да твои же отцы-командиры, — пожимает плечами Котельников. — Ты там у них какой-то выгодный бизнес чуть было не обломал. Ломил вперед, как бронепоезд "Пролетарий". Вот тебя под откос и пустили.
— Почему еще в СИЗО не грохнули?
— На Лукьяновке и в морге на Оранжерейной весь персонал на ставке у журналистов. Труп с твоим послужным списком в центре Киева, да еще когда не все концы в воду упрятаны — рисковая засветка.
— Поэтому не стали делать ни исчезновения, ни случайной смерти?
— Соображаешь, капитан, — чекист ухмыляется. Мне всё сильнее хочется его задушить. Голыми руками. — Решили тебя в Русе подержать под присмотром, а уж потом, когда окончательно сопьешься, пустить по стандартной схеме. Чтобы тобой не то что журналисты, грабители могил не заинтересовались ...
— Не прокатило.
— Сам вижу, — соглашается он.
Зверски хочется выпить. Организм, который только-только начал свыкаться с дефицитом алкоголя в крови, получив хорошую дозу при "допросе" Берковича, который день властно требует дозаправки, как в старые добрые времена. Видимо, состояние общей жизненной неудовлетворенности вкупе с невеселыми мыслями о жизни и смерти явственно отражаются у меня на лице. Котельников чуть заметно вздрагивает, но все же продолжает почти без запинки:
— Когда тебя Гена вдруг взял на базар, я собирался организовать заточку в пьяной драке. Да, как видишь, не успел.
Ну ладно, теперь контрольный вопрос.
— За что убили Витю Сербина?
— Да никто его не хотел убивать. Этот дурачок американский Беркович ему в стакан какую-то химию влил, у мужика печень и гавкнулась.
— А зачем он химию ему вливал?
— Да хер его знает. Это не мое дело. Я же, если честно, по црушным заморочкам уже давно каскад гоню. Типа, бурную деятельность демонстрирую. Витя с залитых глаз, видать, какую-то свою лётную байкупизданул. А тот недавно из Америки, принял за правду. Ринулся вербовать. Довербовался, гаденыш. Потом прислали с проверкой какого-то серьезного опера. Опер исчез, а Беркович сгорел вместе с водочным цехом.
Котельников опустошает и "мой" бокал. Отставив его в сторону, нагло пялится. Похоже, о бомбе действительно ничего не знает. Или знает, но думает, что во многих откровенностях многие печали.
— Мила просила тебе привет передать.
— Дурочка, — ворчит он, — зачем ломалась? Я бы ей денег дал.
— По-твоему, бабло все решает? — глупый вопрос получился, но как-то само собой вышло.
— А по-твоему? Кому ты нахер нужен без бабок, хоть и с чистой совестью?
— Значит, уверен, что от меня сейчас можно откупиться?
Чекист кивает. И прыгает...
Шанс у него определенно был. Все-таки я незаметно "убаюкался" размеренными речами и спокойствием, поверил, что хочет все развести миром и надеется остаться живым. Но тогда нужно было или не пить, или бросаться раньше. А сейчас количество выпитого перешло в качество — КГБшник задевает за столик и всем весом рушится мне под ноги. Не лихая попытка нападения, а сплошная комедия...
Когда бьешь рукоятью пистолета по голове, главное — не перестараться и не проломить череп. Правильный удар в височную часть вырубает на пару часов. Если, конечно, клиента после не трогать. А вот если ему наступить на яйца, то он практически мгновенно приходит в себя. Но мне его будить смысла нет. Что хотел — услышал.
Первая мысль — затащить обмякшую тушу на верхнюю полку банной кабины и прокрутить терморегулятор градусов до ста двадцати — ста тридцати. Угорание в личной сауне по пьяному делу — профессиональное заболевание одиноких местечковых олигархов.
Вот только у меня за последние дни напрочь пропало желание быть гуманным. А для козла-предателя, завербованного вражьей разведкой, на чьей совести жизни десятков несчастных киевских алкашей, педофила и насильника, косвенно виновного в гибели Петрухи, Бондаренко и Сербина, чистая смерть — расточительно ценный подарок ...
