Осознание

Смех смехом, но буквально уже через месяц как мы объявили эту троицу в розыск, нам пришел ответ довольно недвусмысленный, что Владимир и его подруги были замечены на пути к южной столице восставших территорий. Из всех предположений наших с Василием более менее вразумительным было их желание участвовать в борьбе против глядящих. Иначе желая спокойной жизни, подались бы они дальше на запад и юг. К теплым морям и довольно сносным стихийным демократиям.

Представляя, какое место могут занять эти трое в борьбе против режима глядящих, у нас ничего на тот момент путного не приходило на ум. Все больше пошлости и усмешки. Мы же не знали, что Владимир, хорошо запоминающийся своей внешностью, довольно скоро сколотит вокруг себя единомышленников, и его влияние начнет расти там, на юге, не по дням, а по часам. Не знали мы, и что из Наташки получится неплохое знамя мученичества. Потерявшая мужа, бежавшая из лагерей глядящих, рассказывающая как злой начальник лагеря насиловал каждый день ее подругу, которую представляли там же, она привлекала внимания не меньше чем сам Владимир.

Тогда мы ничего этого не знали и не предполагали. Да и не смогли бы предположить такое как бы не старались.

Настя скучала по своим друзьям. Нередко я замечал грусть и тоску ее от расставания с Натальей и Алиной. Частенько я слышал пересказы бредовых рассказов Владимира про иной мир. Иногда я смеялся с них, но все чаще стал себя ловить на мысли, что столько не выдумать, как не старайся. Это надо быть на всю бошку шизофреником, чтобы столь убедительно рассказывать сказку и верить в нее самому. Но в то, что Владимир шизофреник как-то не верилось абсолютно.

Иногда и Настя признавалась мне тихим шепотом:

— Тём, а я ему верю. Он столько не знает про наши дела, и так красочно описывал свой дом...

— Он тебе просто мозги задурил. А может и себе заодно. — Отзывался я со смешком.

А что я еще мог бы сказать? Вот даже представить на секунду фантастику, в которую так бы хотелось верить и сразу слышишь такие логичные вещи, высказанные по этому поводу Василием:

— Первое. Ты просто не в курсе, но спустись он с другой планеты или еще откуда, он здесь подох бы от местных микроорганизмов. У него же нет нашего веками наработанного иммунитета. Второе, и мы бы точно тут неплохо бы в карантин слегли. Причем учитывая его общительность всем лагерем. Третье. Как бы не были похожи наши миры или планеты, что он там имеет ввиду... Как бы он так классно по-нашему говорил? Тут тысяча километров на запад и уже другой язык, другая культура, другое все... А он ... в общем бред, и не забивай им голову. Врач говорит, что такое бывает с людьми. Такие заболевания. Его пожалеть надо и в клинику бы отправить. Только боюсь у нас, его лечить никто не станет. Не те времена и порядки.

Я тогда покивал такой логичности Васильевых убеждений. Но оставил в мозгу уголок, в котором продолжал верить в эту странную сказку. Просто мне нравилось верить, что есть и другие миры. И что даже существует возможность в них попасть. Я ведь так явственно помнил сны с господином "северянином". Но чтобы Василий и меня не отправил к врачу, я продолжал и Насте и другим утверждать, что все сказанное Владимиром суть бред больного человека. Или глупая выдумка.

Неделю мы провели в райском городке. Я был счастлив, что на время Настя позабыла и Наталью с Алинкой и сказки Владимира. Чтобы закрепить ощущения действительной свободы мы всего полчаса подумав, решили сгонять и в наш город, где мы познакомились, и где нас расписал Василий, стоя на качающейся палубе небольшого викторового кораблика. Через сутки мы были в Городе и только диву давались, как всего за год с небольшим он так изменился. Улицы были убраны. Дома в центре восстановлены. Если бы не посты глядящих кругом я бы подумал что он превратился в такой же городок-сказка, в котором мы до этого отдыхали. Но он продолжал оставаться рабочим, немного угрюмым, и конечно подневольным городом.

В порт мы самостоятельно даже с моим удостоверением попасть не смогли. Виктора тоже не было, и где он глядящие на проходной отвечать отказывались. Пришлось дождаться конца работы портовой смены и уже через них узнавать новости. Оказалось, что и Виктора победила болезнь под названием желание странствий. Однажды он и его команда, а поговаривают и близкие всей команды, вышли в море и не вернулись. Только записку нашли одного из членов экипажа, в которой он просил соседа по общежитию не поминать их лихом и попросить Абсолют, чтобы помог им добраться до более гостеприимных и теплых берегов. Учитывая, что последнее время Виктор по сообщению многих скупал солярку, как в порту, так и с рук, им должно было хватить, чтобы добраться до теплых морей и там даже устроится, подобрав только под себя место жительства.

Подруга Насти, к которой мы тоже заскочили, оказывается, стала глядящей и давным-давно съехала в привилегированный район. Не знаю, почему, но Настя сказала, что не хочет с ней видится. Что просто не знает о чем ей рассказать из своей довольно обычной и спокойной жизни. А слушать, как подруга отрывается в Городе, ей не хотелось. Она слишком хорошо помнила рассказы Павла. А может она, чтобы с ним именно не видеться предпочла обойтись без посещения района глядящих? Не знаю.

Мы всего на двое суток задержались в городе. Оказалось, что ничего особого нас там не держит. И зачем покатили в него? Не понятно. Просто что-то звало...

Мы вернулись опять в городок, где вечерами работали кафе, не было никакого комендантского часа, а с колеса обозрения в парке виделись таки сверкающие и притягивающие пригороды. Не рассуждая больше, я обратился к коменданту города и мы друг друга поняли. Он оформил нам право занимать любую пустую квартиру в городе и проводить ее восстановление. Оставшиеся две недели мы тем и занимались, что днем делали ремонт в нами выбранной квартирке небольшого домика в центре города, а вечерами тратили деньги в парке аттракционов или в местных кафе, представляя, что и не было войны. И не было Последней ночи. А мы просто слишком долго спали и видели дурной сон.

Но отпуск кончился и мы, закрепив за собой квартиру, поехали обратно к моему месту службы. Я был немало удивлен поняв, что и сам и Настя РАДЫ вернуться в наши поля-огороды. Мы с удовольствием дышали хоть и наполненным солнцем, но уже прохладным воздухом. Мы смотрели на открытые горизонты и не могли понять, а чего нас так в город-то тянуло. Ведь здесь такой простор... Здесь столько света и свободы. Никакая городская жизнь не даст столько свободы и не наполнит грудь таким чистым и приятным воздухом.

Настя при встрече от радости даже обняла Василия и поцеловала его в щеку. Он ошарашенный и привыкший, что она его откровенно задевает и колет при любом удобном случае, чуть в сторону не шарахнулся от такого обилия чувств. Я сдержанно, чтобы совсем не пугать поздоровался с ним и сказал, что отдохнул и готов продолжать службу.

Василий был рад, что мы вернулись целые и невредимые. Значительно участились случаи нападения на дорогах и, отправляясь в такое путешествие, мы с Настей знали, на что идем. Но песенку в детстве слышал не только я, но и она. И так смертельно захотелось поехать, что удержаться не хватило сил.

Василий тоже собирался до зимы сходить в отпуск, но никуда не намечал уезжать. Ему нравилось и там. Он собирался взять одну из наших самодельных лодок и тупо уйти на рыбалку недели на две.

Не смотря на то, что срок их расставания с Алиной был довольно небольшим, Василий толи по необходимости, толи по потребности, а толи просто, чтобы забыться закрутил роман с симпатичной девчонкой из глядящих. Совсем молодой и только недавно надевшей форму. Это чудо, направленное в наш лагерь вызвало нешуточный ажиотаж среди мужской его части, но полковник, словно старый Бер, растолкав молодежь забрал красавицу к себе в дом. Хам, одним словом. И при упоминании рыбалки на две недели я только скептически кривил губы. Такую красавицу нельзя на две недели одну оставлять.

Но это были их отношения, и я в них не лез. Мне хватало проблем и с самим лагерем, в котором вовсю работала проверочная комиссия из района. Наши нововведения закрепили официально, обосновав их увеличивающейся производительностью. Покривившись разрешили после установки блокпостов на востоке ввести вообще вольный образ жизни на территории поселка и лагеря. Точнее не разрешили, а сказали, что закроют на это глаза. Нам-то большего было и не надо.

Василий попросил комиссию ходатайствовать перед управлением исправительных лагерей о предоставлении нам строительных материалов. Об увеличении числа сотрудников и мест для заключенных. В следующем году мы намечали подготовить консервный заводик. Кустарное производство тушенки и закатка ее в стеклянные банки себя оправдала полностью и мы не хотели на этом останавливаться.

В общем, из охранников к следующему году мы наивно предполагали превратиться в колхоз. И даже на собрании с заключенными пообещали выплату денежных суммы не по истечению срока наказания, а как положено раз в месяц. Мы и не предполагали, какие события нас ждут впереди и что не суждено, будет сбыться нашим радужным мечтам.

Тогда же при капитальной перестройке лазарета был найден дневник Владимира. Мы и не знали, что он ведет его. После прочтения и я, и Василий в один голос сказали: "Мдяяяяяя...." решив, что сбрендил Владимир все-таки по-крупному.

Приведу только пару выдержек из дневника:

"15.06 уже нормально хожу и двигаюсь. Не так конечно, как до восстания на пакистанской границе, но и не так как после Д.П. Скоро начну, наверное, бегать, чтобы укрепить ноги. Очень боюсь за сердце, но доктор говорит, что у меня все нормально.

Сегодня ночью наблюдал звезды. Ни одного знакомого созвездия. Были несколько похожих, но там звезды по яркости не подходили. Просто очень удачное сочетание. Не более. Если права была Катька и ближайший скат в семнадцати световых годах, то я индийский летчик... все прекрасно знают, что в этом радиусе не может быть ни одной обитаемой планеты. Иначе бы ЭМИ бы точно засекли или даже настоящие передачи. Но определить где я нахожусь и вообще что это за планета не представляю возможным. И даже не потому, что по астрономии вечно тройка была, а потому что и астроном бы здесь нифига бы не понял. Млечного пути нет. Ориентиров нет. Куда меня занесло, даже думаю, бог затруднится ответить".

А вот Василий оценил вот этот отрывок:

"09.07 Я безумно влюблен. Тут ничего по-другому и не скажешь. Если надо было бы пройти еще раз через ЭТО, только чтобы познакомится с ней и иметь надежду быть с ней, я бы прошел. Ради нее хочется сворачивать горы и воевать хоть с целым миром. Мне никогда не хватит слов, чтобы описать мои чувства к ней. Если мне когда-нибудь удастся найти способ вернуться, но если я не смогу забрать ее с собой, я останусь здесь. Она стоит того, чтобы с ней остаться. И пусть меня знатно изуродовало, я себя знаю. Я смогу ей доказать, что лучше меня, она вряд ли кого встретит в этой жизни..."

— Ужас. — Говорил Василий, брезгливо отталкивая от себя дневник по столу. — Дневнички какие-то. Сопли по столу размазанные. Прямо как институтская барышня.

— Не говори так. — Сказал я усмехаясь и вспоминая самого Василия когда они расстались с Алиной. — Я заберу его себе?

— Зачем?

— А у меня Настена в его сказки зело верит. Ей будет приятно почитать.

— Ой не надо. — взмолился Василий. — Она у тебя тоже еще та неженка. Скажет, что мы вообще подлецы, раз чужой дневник читаем.

— Забей! — успокоил я его. — Владимир для нее почти что инопланетянин. Нормы человеческой морали к инопланетянам не подходят.

Так со смехами и издевками над автором дневника я заполучил его себе. Настя и правда была рада почитать сие творчество. Но чем больше она читала, тем больше у нее возникало вопросов, на которые я ей в трезвом уме и здравой памяти ответить не мог. А автор дневника не спешил появляться в наших краях для консультаций.

Сразу после окончания проверки лагеря, когда у меня появилось больше времени, я стал учить Настю ездить на машине. Не столько, чтобы она просто умела, а именно для того, что бы она не сидела днями дома, а хоть на природу выезжала, пока я занят у себя. Освоив довольно быстро вождение и, за одну неделю исползав все окрестности в одиночку, Настя как-то охладела к этому туризму. Наверное, потому что ее трижды задерживали патрули глядящих на дороге и принудительно возвращали в поселок. Чтобы не скиснуть вообще, Настя стала брать уроки рисования у одного из заключенных. Смею заверить, она делала довольно быстрые и впечатляющие успехи. Я приставал к ней, чтобы она нарисовала мой портрет, но она отнекивалась и продолжала корпеть над хрустальными с массой граней и изгибов вазами. А я все так же платил и платил за уроки этому заключенному художнику.

Иногда я задумывался, что, в общем-то, я какой-то ущербный. Я ничего практически не желал. Вот жена рисует, часто читает, катается на машине. А я всю свою энергию выкладывал на работе и даже вечерними поездками, меня было сложно соблазнить. Я ездил с Настей на водохранилище, только чтобы ей было приятно. Катался с ней на Лысые горы и все-таки показал, успевшие порасти травой и пробившимся кустарником, остатки красивейшего когда-то леса. Ездил исключительно из-за нее. Но так, чтобы меня куда-то тянуло на приключения, на какую-то романтику я не замечал за собой. Я даже летать перестал ввиду отъезда моего параплана в неизвестном направлении. Я стал настолько спокойным и домашним, что мне даже будоражащие сны перестали сниться. Словно для меня все закончилось. Словно больше от меня никто ничего не требовал и не ждал. Так хотелось поговорить еще раз с тем господином в моих снах. Еще раз заглянуть в чужой город чужого мира.

Иногда я жалел о том что так охладел. Редко, только странными яркими осенними ночами разве что, глядя на звезды, я думал, что не плохо было бы и самому сорваться. Отправится в путь или просто сменить место жительства. Но наступал день, и я спешил в лагерь, где меня ждала не самая плохая в этом мире работа. Поверьте, я много что делал в жизни, чтобы оценить вот такой мой труд. Я даже наверно любил свою работу. А если бы не знал, как к ней относятся они... те... то, наверное, и даже ложки дегтя бы в этой бочке с медом не нашлось. Но главным для меня стало то, что сама Настя не видела в моей работе ничего предосудительного.

Мы с ней еще тогда в отпуске поговорили серьезно на эту тему. Я без обиняков спросил, как она смотрит на мою работу в лагере и не считает ли ее предосудительной как Наталья и Алина. Когда она слишком долго и молча смотрела в сторону, у меня сердце словно от холода замирало.

— Нет, так как Ната и Аля относятся, я не отношусь... Нормальная работа, не хуже и не лучше других. И то что я тогда так о Павле... о сравнении... не знаю. Глупые слова ни о чем. — Она посмотрела мне в глаза и немного помолчав, сказала: — Мне кажется, что ты не веришь, что я люблю тебя. Может быть, я мало тебе об этом говорю. Или не показываю лишний раз. Я вообще такая бестолковая... Но я люблю тебя. Именно тебя. Не твою работу. Не твои погоны или оклад... тебя. И только тебя.