Задержка оказалась благоприятной. Геллер Гренхат свое обещание выполнил. Еще доедали завтрак, когда дозорные со стороны леса привели целых пять стрелков с громадными ростовыми луками. Все хмурые, широкоплечие и бородатые; все в зеленых истрепаных плащах, полосатых штанах, темных рубахах. Все в высоких сапогах — мягких и рыжих. Впрочем, братья Бестужа и толстяк Ласе одевались точно так же. Просто Спарк вчера не разглядел в темноте. В противовес болтуну Ласе, прибышие говорили мало. То есть, кроме своих имен, не сказали почти ничего. И даже имена у них оказались короткие: Велед, Изам, Красен, Говор и Крен.
Ратин крякнул:
— Восемь стрелков! Не, даже одиннадцать! Ведь еще Далена и Крейна надо присчитать.
— Мечников меньше, — задумался Спарк: — Нас двое, да Сэдди, Рикард и Остромов. Некст?... Нет, ему и так спасибо, что сам в седле держится, а не тащить его, как того безымянного. Хотя, еще ж три охранника: Дален-второй, Местр и Мерил...
И вдруг сообразил:
— Ратин! Нам ведь лошадей не хватит! Нас уже два десятка, а лошадей всего четырнадцать, и то — шесть хромых да поцарапанных. Надо мне снова стаю звать!
Атаман нахмурился:
— Опять задержка! Плохо... Хотя... Давай, зови. Далеко не уйдут, ублюдки. А мы тут рану Нексту подлечим. Заодно посмотрю, кто чего стоит из собравшихся.
Так вот и вышло, что с делами Братство управилось к полудню. Волки охотно присоединились еще тремя десятками, и привезли столько же седел. Спарк только сейчас сообразил, что система счета волков не была восьмеричной, как у всех остальных. Но думать об истоках здешней математики времени не хватило. И так сильно задержались, приучая лесовиков — да и Братство тоже — к волчьим седлам и к управлению голосом. Ратин долго не хотел расставаться с вороным. Но конь уж очень боялся волчьей стаи, и пришлось отвести его в табун, на поляну.
Табун, безымянного раненого охранника, лишние доспехи и шатер, оставляли на месте под присмотром Некста. С ним же оставалась отдыхать десятка Некера. В случае появления сильного противника, Некст бы уходил, плюнув на вещи, спасая только лошадей. А слабую шайку волки надеялись отбить.
Вернулся дозор. Выслушав Рикарда, атаман недовольно покрутил головой: выслеженная банда галопом уходила на север, и догнать ее получалось не раньше завтрашнего дня. И то, если разбойники встанут на ночлег, а не продолжат путь под парой лун. Вигла и Спади нынешней ночью ожидались полные, света бы вполне хватило.
— Нечего больше медлить! — скомандовал Ратин. — Спарк, отправляй дозорных, и пошли за ними!
Волки приветствовали приказ дружным воем. Еще бы: им выпала внеурочная Охота. Серый клин взял с места легко, словно подхваченный ветром. Спарк смотрел, как дружинники поджимают ноги: в волчьем седле с непривычки кажется, что вот-вот вспашешь землю коленями... Проводник давно приспособился к низкой посадке. Он беспокоился о другом.
* * *
— В другой раз! Я сказал, в другой раз, ясно? Теперь ты в степь не пойдешь! Понял?!
Берт Этаван насторожился: за его спиной спорили уж больно яростно. А, когда сидишь в "Южной стене", в городке Косак, лучше поостеречься. Это тебе не "Серебрянное брюхо" в родном ГадГороде. Местные могут чужака и ножом в бок... Не будь Тракт закрыт, Берт бы вовсе сюда не сунулся. А вот пришлось поднимать старые знакомства среди речников. Переводить торговлю с сухого пути на водный. За тем книжный купец в Косак и прибыл.
И услышал крайне любопытный спор. Не поворачиваясь, чтобы не показывать интереса, Берт насторожил уши. Быстро сообразил, что спорят местные бандиты. Как они себя называют, "ахтва". Некто с густым низким басом упрямо доказывал:
— Нету же Волчьего Ручья! Вон, от Ильича Шеффер Дальт прискакал. Говорит, пожгли городок. Все! Купец на Тракте голый и босый!
Басовитому возражал чистый спокойный тенор:
— Смотри, Колинча когда еще в степь ушел! Да и не один, собрал две восьмерки. Хвалился позавчера еще вернуться с хабаром...
— Ладно там хвалился, — встрял третий. — Он же перекупщику зуб давал, что будет в срок. И не пришел. Там знаешь, что было?
— Ага! — подхватил тенор. — Во как... Понял, да? Да кто ж перекупщика осмелится кинуть? Ну, где Колинча? Нету. А почему? Или вот, вчера только от Сигарсона прибежал мальчонка... именно, что прибежал: коня загнал. Он как раз обратное говорит: в степи тела Раката и всей его дюжины. А ведь сильные бойцы, не нам равняться. И снарядились хорошо. Одних шлемов было — не меньше, чем на шесть золотых! И все полегли. Никакая ахтва с ними бы не справилась, нет. Да наши бы с Ракатом не стали бы даже связываться. Нет, Раката Волчий Ручей вырезал! Именно!
Бухнули кулаки в стол. Басовитый, видимо, вскочил: голос раздался сверху:
— А я говорю, брешет твой сопляк! Нету Волчьего Ручья, все, конец!
Теперь уже не только Берт, весь трактир обернулся к темной фигуре, ростом под самую потолочную балку. Слева и справа от здоровяка качались тусклые масляные фонари; бандит нетерпеливо отстранил их лопатообразными ладонями, рявкнул:
— Говорю тебе, надо сейчас двигать. А то нам ничего не достанется!
— Утихни, придурок! — вошедший кутался в пыльник, Берт его не узнал. Зато местные, как выясняется, знали прекрасно. Все разом уткнулись в тарелки, словно бы громкого спора не существовало. "Веселое место" — подумал Берт — "Уйти, что ли, пока не вляпался? Неслава порадовать, что его ватага жива еще." Но потом купец вспомнил, что свадьба-то назначена. Расходы уже немаленькие. И еще вырастут. Стиснул зубы, и решил все-таки дождаться ладейщика.
* * *
— Ладейщиком батя мой был. Семья у нас вся на реке Лесной. И вот он как-то раз... — доносился от соседнего костра веселый голос Ласе. Толстяк опять рассказывал что-то смешное. Даже Сэдди трудно было с ним тягаться.
На светлом еще закатном небе, поверх горбатого кургана, прорисовался черный силуэт дозорного волка. Запрокинул голову к небу. Взвыл. Немного подождал — долетел ответный вой.
Спарк не хотел смотреть в огонь. Банду они сегодня так и не догнали, бой отодвинулся на завтра. Но, удивительное дело, страх как будто бы тоже перегорел. Братство растянулось вокруг огня, прямо на земле — осталось так мало людей, что все легко поместились вокруг костровой ямки. Попоны под тело, седла под голову. Ужин съели. Спать пока не тянуло.
— Что будем дальше делать? — первым спросил Крейн.
— Гнаться! — сжав зубы, отрезал Салех. — Мстить.
— Ага, — согласился Крейн. — Только я не про то. Потом чего: уже после мести?
Салех пожал плечами:
— Мне-то и так неплохо было. Ну, там драться приходиться порой... Так на то и меч. Я ничего такого, особенного не хочу.
— Я тоже на высоту не лезу, — здоровяк Остромов щелкнул ногтем по лезвию секиры. Раздался тихий-тихий звон, слышный Спарку лишь потому, что лезвие оказалось рядом. Потом его покрыл треск углей в костре. Ветер принес запах весенней степи: трава, мокрая земля. Вдобавок, что-то неощутимое и неописуемое, что не позволяло спутать аромат степи и леса. Запах простора, что ли? Но ведь небо не пахнет? Или это совсем не запах — какое-то особое чувство, которое мозг просто выражает запахом, не находя иного способа?
— ... Мне проще выполнять приказы. — Толстяк печально опустил голову. — По молодости пробовал торговать — не потянул. Нету во мне сердца к этому делу.
Шумно перевернулся на другой бок Рикард. Прижал усы, заворчал, выдергивая их из-под брюха.
— Отрежь ты их в туман! — поморщился Крейн.
— Не могу, родовой обычай, — серьезно пояснил Олаус. — Мы, Рикарды, кузнечная семья. Всю жизнь в ГадГороде, на Кузнечной улице. Пока отца не разорили перекупщики. Остромов прав: в торговле надо знать, когда кому поклониться, когда и подарочек поднести. Батя мой умеет только наковальне кланяться... Ну ладно, отбежали мы в деревню... Тот купец-книжник, Берт... Ну, дочка еще у него...
Сэдди кивнул:
— Тайад Этаван. Как уж там купца, а дочку-то наши еще долго не забудут! Смелая девка: с отцом повсюду ездить. Сколько живу, первый раз вижу.
— Во! Так он из той самой деревни родом. Там что ни дом, то ему племянник, деверь, брат, сват... Им как раз кузнец нужен был. Берт за нас замолвил слово у старосты. Батька поставил двор, кузницу. Дядья пошли на юг: заимки в степи отстраивать. А нас пятеро сыновей, я средний. Кузница старшему, хозяйство второму... троим что делать? Вот, отковал нам отец эти игрушки... — Олаус с шорохом выгнал на свет длинный клинок. Ратин сразу протянул руку:
— Дай-ка глянуть!
Принял, взвесил. Оглядел, близко поднося к огню. Даже обнюхал. Подышал на лезвие. Протер рукавом, вернул.
— Зачем на лезвие дышать? — спросил Дален.
— Если пятно от дыхания округлое и по всей окружности сходит равномерно, без языков или там клиньев, — ответил Ратин — значит, сталь прогревается и остывает по всему объему одинаково.
— И что с того? — лесовик почесал затылок.
— Хорошо перемешана, когда варилась. Прокована отлично. Нету каверн, нету внутренних трещин. Клинок прочный.
Рикард поглядел на атамана с искренним уважением:
— Все-то ты знаешь! А как изгибом пробовать, слышал?
Ратин кивнул:
— Отец саблю "медвежьей стали" не пожалел: сломал, когда показывал. Здешние и северные клинки можно отогнуть не более, как на одну восьмую длины. А "медвежью сталь" только на тринадцатую часть. Отогнутый и отпущенный, клинок должен вернуться в прежнее состояние, точно, как был. А по доске плашмя хлопать — "медвежью сталь" вовсе нельзя, из-за хрупкости. Здешний же клинок должен давать чистый звук, без дребезга. Ладно, я тебя перебил. Говори дальше: отковал вам отец мечи, и потом?
— Так ведь чего больше рассказывать? В первую ватагу к Берту, когда еще сам Неслав набирал, я просто опоздал. Ну, а потом уже, когда Сэдди на хутор людей звал... При Ингольме я кузнецом не назывался, против него я щенок. Вот мастер был! — Олаус привычно подергал ус, и опять шумно перекатился на другой бок. Вздохнул:
— По правде говоря, и не лежит душа на месте сидеть. Моя бы воля, наняться с караваном далекодалеко на север, за Княжество. До самого Юнграда. Или на запад, за Финтьен сходить. Да хоть бы и на юг, к Хрустальному морю! Мир посмотреть.
— Нет, мне бы в лесу жить... — Дален Кони опустил плечи: — Там тихо. Птицы только. Ветер иногда. Ну, кабан рыкнет. Медведи сами тишину любят, я их и не видел никогда. А ведь с шестнадцати лет лук ношу.
Тут все вспомнили привычку Далена напевать под нос, и заухмылялись: еще бы, медведи тишину любят! Потом Братство заворочалось, устраиваясь на ночь. Спарк посмотрел на звезды, не очень хорошо понимая, что можно сказать. И мир повидать неплохо было бы. И в лесу пожить: тут лес хороший... Обычные мечты у ватажников. А его мечта: дождаться Ирку и убраться восвояси. Все.
— Хорошая у тебя мечта, проводник.
Спарк вздрогнул и открыл глаза. Ратин сидел перед костром, насаживая на прутик небольшой ломоть сушеного мяса.
— А, не спишь? — атаман пристроил прутик у огня, мясо повисло над углями.
— Подгорит... — лениво заметил волчий пастух.
— Плевать. Хорошая у тебя, Спарк, мечта: город на Ледянке. Я потому от Ратуши и ушел, что они столько лет живут рядом со степью, и до сих пор с ней не сговорились. А ведь можно было ее застраивать, пока Охоты нет. Уж купцам бы хватило денег, не сомневайся... Знаешь что? — атаман вытер пальцы и полез в мешок за следующим куском. — Когда я был маленький, у меня даже была книжка. Ага, настоящая, не удивляйся...
Спарк вспомнил подвалы Ньона-библиотекаря. Книжные полки Усатого-Полосатого — там, давно и далеко, на Земле. Улыбнулся легонько.
— В книжке был нарисован грифон. — Ратин точным движением насадил мясо на следующий прутик. Протянул руку, перевернул первый кусок.
— И такой был красивый грифон, золотистый... Как тебе сказать... Радостный, понимаешь? Ну вот... Я потом рос. Отец меня учил: рубиться, ездить верхом. Людей, если надо, по голове бить. Потому что: "добрый наместник — первая причина бунта"... — отчеканил Ратин явно заученное правило. Выдохнул так, что над углями поднялось синее пламя. Продолжил:
— Ну, я и учился. Знал же, что все мне останется: замок, земля, старый спор со Сноуром Синим из-за Трех Колодцев. И что невесту надо будет выбирать из Скильдингов, или, на худой конец, из Райсов — все прочие нам давно в родстве, так чтобы кровосмешения не было. А другие нам не ровня; а третьим уже мы сами не ровня... Вот. А грифона я все равно помнил. Я даже боюсь, может нашему роду потому и не стало удачи, что я слишком много думал о личных делах... Ты все еще не спишь?
Волчий пастух приподнялся на локте, взял первый прутик, стряхнул мясо на ладонь. Перекинул на другую: горячее. Поднял взгляд:
— Я тебя слушаю.
Атаман, напротив, глаза опустил:
— Я вот думаю: иногда мы предаем свой род не тем, что забываем имена предков или их славные дела. А тем, что становимся слишком другими. Думаем о грифонах, когда надо добывать деньги и выслуживаться перед князем...
Снова долетела воющая перекличка дозорных. Спарк грыз мясо: с одного края почти сырое, со второго чуть-чуть не горелое — и про себя поражался. Прожить три зимы в стенах Волчьего Ручья; три осени водить караваны, спать под одним плащом, рубиться плечом к плечу... и только тогда, наконец, услышать такое откровение! Видимо, Ратину недавние бои тоже дорого встали.
— Знаешь, как протягивают проволоку на кольчуги? — наконец, спросил Спарк.
Ратин удивленно кивнул.
— Иногда я чувствую себя такой вот проволокой... — волчий пастух прищурил глаза. — Некоторые... Мудрые люди, наверно так их можно назвать... Вот, они говорят, что всякий отрезок жизни можно рассматривать, как подготовку, учение перед чем-то важным. Что все испытания — это инструменты в твоих руках, они увеличичивают твою силу. Чтобы ты что-то сделал. Важное или нужное тому, кто дает тебе силу.
Атаман догадливо кивнул:
— Тогда, чем сильнее тебя гнет и ломает сейчас, тем более трудное дело тебе предстоит.
— Вот! — выдохнул Спарк, — Я и беспокоюсь: что же у нас впереди? Если сейчас дни, будто пролитый кипяток: только что мирно булькал в котле... два или три года... потом плюх! Потекли горячие струи, успевай прибирать руки!
— Да нет, — не согласился Ратин, — Эти стычки — обычное дело для городской стражи. Я ведь как в Ратушу на службу попал: сначала...
"Для городской стражи!" — вскричал внутренний голос Спарка, — "Но я-то! Я же из иного мира! У нас так часто не убивают!" Здесь Игнат вспомнил раздел криминальной хроники, и переставил слова: у нас не так часто убивают. Вся разница.
Да и не сунет судьба в совсем уж незнакомый мир. Незачем. Невыгодно брать на работу абсолютного новичка: его натаскивать встанет дороже, чем использовать потом ...
... — Потом меня послали на Волчий Ручей... — атаман уже говорил негромко, видимо, опасаясь, что Братство отнесется к службе в Ратуше не так спокойно, как волчий пастух.
