— Я бы отправила свой флот наводить порядок в Гуджарате и Каче немедленно после отражения пиратского налёта. Но у вашей Компании есть договор с Гаеквадами. А ссориться сейчас Империи с Компанией это ввергать в войну весь полуостров, что совершенно не входит в мои планы.
Поэтому я предлагаю вам поделить то, что осталось от конфедерации Маратхов после того, как Малва, Берар и Орисса вернулись в состав Империи. То есть я готова отдать вам ту часть Даулатабада, на которую не претендует низам Хайдарабада, и всё, что южнее. Баджа Рао, как вы понимаете, никакого сопротивления оказать не может. Если бы я сегодня решила присоедить Пуну, он бы сбежал к вам в Бомбей, опережая звук собственного визга, как только полевая артиллерия Холкара снимет орудия с передков. Пока был жив Нана Фарнавис, Пуну имело смысл рассматривать как политический субъект. Сейчас это — дикое поле, где пасутся всякие Дхундии Ву, и там нужна сильная власть.
Но я с пониманием отношусь к тому, что вы не хотите, чтобы мои артиллеристы стояли на расстояние пушечного выстрела от Бомбея. Давайте договоримся, где будет проходить граница между вашими и моими приобретениями.
— Кстати о Холкаре. — попытался перевести разговор на другую тему Уэлсли. — Что у вас было с Яшвантом Рао? Колбрук мне доказывал, что этот амбициозный юноша будет главным препятствием вашим экспансионистким планам. А он вдруг чуть ли не в день коронации приносит Вам вассальную присягу.
Ясмина в демонстративном смущении потупила глаза:
— Лорд Морнингтон, а не находите ли вы, что это несколько бестактно вот так, в глаза, спрашивать даму о том, является ли некий молодой человек её любовником? Но вам я отвечу, — она вновь устремила свой взгляд в лицо собеседнику. — Да, было. Вы видите в Яшванте только амбициозного полководца и политика, Но он ведь ещё и прекрасно образован, с безукоризненными манерами и вообще очень обаятелен, — девушка довольно улыбнулась каким-то, видимо, очень приятным, воспоминаниям. — Конечно, одних моих женских чар было бы недостаточно, чтобы привести его в мои вассалы. Но я предложила ему то, о чём больше всего мечтает хороший специалист — инструмент. Независимому радже маленького Индура никогда не получить такой армии, которой может распоряжаться не самый важный военачальник Империи Моголов.
Но давайте вернемся к вопросам западного побережья. Может быть, вы продадите мне Сурат? Вам он всё равно не нужен, вы все торговые операции переносите в Бомбей. А Индуру нужен выход в море. Бхаруч не слишком удобен в качестве крупного торгового порта. Ну и земли по берегам Тапти я в любом случае заберу при разделе маратхских княжеств между мной и вами. А у вас, с тех пор как прекратились поставки опиума из Ауда дефицит в торговом балансе с Китаем. Моя цена лакх рупий. Тонна серебра, думаю, лишняя не будет.
— Лучше бы мы с вами договорились о возможности покупки у вас опиума.
— Это исключено. Во-первых, у меня есть отношения с Юнъянем, а он совершенно не в восторге от того, что вы подсаживаете его подданных на опиум. Во-вторых, хотя мои подданные переносят опиум как-то лучше китайцев, он для них всё же более вреден, чем табак или виски для европейцев. Поэтому я ввела жесткую монополию на торговлю опиумом. Только для целей обезболивания в полевой медицине и госпиталях, контролируемых государством. Ну и посевы сокращены до уровня, достаточного чтобы удовлетворить потребности этой самой медицины.
Так что лучше подумайте насчёт Сурата.
— Но лакха мало на то, чтобы выплатить компенсации за собственность всем частным английским торговцам, имеющим недвижимость в Сурате.
— Зачем платить им какие-то компенсации? Их собственность пусть остаётся их собственностью. Англичане уже успели убедиться что у меня в Империи частная собственность уважается не менее, а то и более, чем в Англии. Так что ничто не мешает продолжать торговать по моим законам. Насколько я знаю, те английские купцы, которые оперируют в Ауде законными товарами, совершенно не расстроились от того, что Ауд теперь не связан субсидиарным договором с Компанией, а входит в мою империю на правах субы.
Бросок в Катакку
2 августа 1802, Калькутта
Братья Уэлсли прогуливались по Стрэнд Роад под стенами форта Уильям.
— Делийская пантера сидела у тебя в саду? Одна, без охраны? И ты... — с обидой в голосе спросил генерал-майор у губернатора.
— Артур, когда же ты наконец, повзрослеешь. Генерал уже всё-таки. Пора уже понимать, что галантность вообще себя окупает, а в данном случае... Есть одна вещь, которую никогда нельзя делать в Северной Индии. Это обижать женщину воина. Не важно, мусульманского, индуисткого, сихкского. Вазир Али — тряпка, он позволил Шору сместить себя с трона и сидел в Бенаресе как мышь под веником. Но Черри назвал его жену шлюхой, и моментально лишился головы, а Компания — Ауда.
Теперь подумай, есть ли смысл делать гадости любовнице сразу Ранджита Сингха, Рихарда Беринга и Яшванта Холкара. Да любого из этих трёх отморозков бы хватило. Они до сих пор не попробовали на прочность форты Калькутты только потому что их сдерживает Ясмина, которая резонно полагает, что торговать с нами выгоднее, чем воевать. А если что-нибудь с ней бы случилось и не где-нибудь, а в Калькутте... Сейчас ты увидишь. Мы же здесь не просто так гуляем, а ждём доставки обещанной платы за Сурат. Вот они уже видны. — Ричард махнул рукой вверх по реке, где над уходящей к горизонту широкой лентой воды поднимались два чёрных дымовых столба. — А в бухте Карачи сидят трое сыновей Типу Султана. При двадцати майсурских линкорах. И все их экипажи прекрасно помнят как Бейрд сжег ракетами Малабар. Как ты думаешь, что их удерживает от того, чтобы раскатать Бомбей по камешку из своих тяжелых морских пушек делийскими разрывными снарядами и залить "драконьим огнём"? Только то что Ясмина с Англией не воюет.
В общем, гораздо выгоднее для нас сдать ей Сурат и получить полторы тонны серебра, чем потратить примерно тонну на оборону и всё равно его сдать, потеряв сколько-то людей и дав Муизу-уд-Дину поиграть в Ушакова. Он, говорят, большой поклонник этого русского адмирала.
— Ладно, дьявол с этим Суратом. Может он и правда нам не нужен. Бомбей удобнее. Но зачем было отдавать ей Нагпур? Разве было не очевидно, что Нагпуром она не ограничится, а прихватит принадлежавшую Бхонсле Ориссу? В результате её войска вышли к Бенгальскому Заливу в Ориссе и сухого пути в Мадрас и Бомбей у нас больше нет.
— Это сложная история. Кольбрук сказал "а", а я после этого не мог не сказать "б", — тяжело вздохнул губернатор. — Такие обещания на Востоке надо выполнять, иначе с тобой перестанут считаться. Но уж за это-то ты меня должен бы был благодарить. Рагходжи II ничего не мог или не хотел сделать со жрецами Кали, чтобы они что-то сделали с твоей болезнью. А после того как Ясмина взяла Нагпур и сожгла храм Кали дотла, выложив обгорелыми камнями подходы к окрестным мечетям, твои фурункулы прошли в две недели.
— Ты веришь, что это была порча, наведенная нагпурскими жрецами? — с сомнением в голосе спросил Артур.
— Факты — упрямая вещь. Вообще нам сказочно повезло что почти одновременно с тем, как делийская разведка нарыла информацию о твоей болезни, всплыло и участие нагпурского храма в заражении ясмининого отца. Так-то у них был какой-то древний договор, не позволявший ей уничтожить единственную в Махараштре школу охотников на драконов. Но туги его первыми нарушили. И всё равно пока я не отправил ей три сакраментальных слова, придуманных Кольбруком, она не двигала своих войск с места.
— Зато потом они прошли через Нагпур и Ориссу как нож сквозь масло за месяц. Такое впечатление что она научила своих генералов своей магии.
— Заметь, что в этот раз она возглавляла поход лично. Как, впрочем, и Джайпур и Удджайн она брала сама. Надеюсь, всё-таки теперь она обратит свои помыслы на запад. В конце концов Кабул — древняя столица Моголов. А там за перевалами лежат богатые Бухара, Самарканд и Хорезм. К которым тянут уже руки русские.
А у нас теперь Лейк есть. Он поклялся что выбьет из сипаев всё дерьмо, но научит их совершать марши не хуже, чем сикхи Ранджита Сингха. И вроде у него получается.
Тем временем столбы дыма приблизились и уже можно было различить приземистые, покрашенные синевато-серым железные коробки, образовывавшие надводную часть этих удивительных кораблей.
Стоявший невдалеке от братьев невысокий кругленький человек в адмиральской форме, с глазами, закрытыми круглыми очками, взмахнул рукой, в которой были зажаты большие карманные часы делийской работы, и цветисто, по-флотски выругался.
— Как идут, как идут! Я засек время когда они прошли Ховрахскую переправу. Они делают не меньше 10 узлов.
— И похоже, Питер, они держат эту скорость от самого Дели, — заметил губернатор.
— Машина, — вздохнул тот. — Не устаёт, не убивается, как ветер, пыхтит себе и пыхтит, знай кидай уголь в топку.
Тем временем канонерки сбросили скорость, и, описав плавную дугу, ткнулись носами в берег напротив группы высокопоставленных англичан.
Из облицованной металлическими плитами рубки, торчавшей на палубе одной из них между трубой и круглым металлическим ограждением, закрывавшим орудия, вышел человек, по виду европеец лет тридцати, и, обойдя артиллерийскую установку, легко спрыгнул на берег.
— Рихард Беринг, — представился он. — А вы, господа, Ричард Уэлсли, Артур Уэлсли и Питер Рейньер?
Артур поёжился. Как-то неприятно осознавать что у противника настолько хорошая разведка, что имперский офицер сходу узнаёт всех британских офицеров в лицо, хотя никогда раньше с ними не встречался.
Его старший брат принял как должное, что его узнали. В конце концов Кольбрук не меньше года гонял чаи с этим Берингом и прочими европейцами на службе Ясмины. Может и порассказал.
— Ну где повозки, конвой, всё что полагается? — нетерпеливо поинтересовался Беринг. — Нам бы разгрузиться побыстрее и дальше...
— Дальше? — удивился Рейньер. — Вы не остановитесь в Калькутте на пару дней, передохнуть? Мы бы тут приём в вашу честь устроили.
— Увы, адмирал, — вздохнул его собеседник. — Вы же понимаете — муссон. Сегодня стоит замечательная погода, а завтра может быть всё станет не так. А мне надо эти две железные миски до Каттаки дотащить. А это речные корабли. Попадать на них в шторм крайне не рекомендуется.
Тем временем Артур Уэлсли отдал необходимые приказания и команда солдат с повозками появилась из ворот форта. Немедленно на канонерке откуда-то возникла грузовая стрела и по воздуху один за другим поплыли тяжёлые ящики с серебром. Похоже погрузка-разгрузка была отработана. До Рейньера дошло, что наверное, так они грузят боеприпасы к этим пушкам. Весьма разумная идея сложить серебро в погреба для боезапаса. А вторая канонерка с полным боезапасом — в качестве конвоя.
Выгрузив серебро канонерки будто напряглись, выпустили клубы чёрного дыма, из-под кормы по бортам побежали потоки вспененной воды, и железные носы легко выдернулись из мягкого ила.
— Значит, Каттака, — задумчиво пробормотал Артур Уэлсли.
— Каттака, — вздохнул его старший брат. — Формально мы не имеем права им мешать. Они пришли к нам по предварительной договорённости с ценным грузом. И ушли — на свою же территорию. А что в другой порт, это их проблемы. Вообще низовья Хугли ниже Калькутты — это считай международные воды. Приходи кто хочешь, если с мирными намерениями. Но теперь у них две "Черепахи" в Каттаке. Что вы на это скажете, Питер, — обратился он к адмиралу.
Рейньер снял очки и стал задумчиво протирать их носовым платком.
— Я бы предпочёл, чтобы они отправили сюда половину майсурского флота, чем эти две, как выразился Беринг, железные миски. С моими пятью кораблями 4-5 класса я бы взялся конвоировать суда Компании мимо Каттаки в которой стоит десяток линкоров Камаль-уд-дина. Но эти две канонерки...
Возникает впечатление что морской путь в Мадрас для нас свободен только тогда, когда Ясмина это разрешает. К Мысу ещё можно пытаться прорваться в обход, мимо Никобарских островов. Насколько я понимаю, запаса угля на этой штуке хватит максимум миль на триста.
Русское посольство
4 августа 1802, Санкт Петербург
Император Александр I рвал и метал:
— Ты! Развел тут либерализм, никакого порядка в городе. Меня тут застрелят на Невском, а твоя полиция ничего сделать не сможет!
Михаил Илларионович твердно знал, что обвинения абсолютно беспочвенны. Но что может простой генерал противопоставить монаршьему гневу? Только подать в отставку.
Но царя этот решение не устраивало:
— Какую отставку? Отправлю на Камчатку губернаторстовать. Хотя нет, — он задумался. — Послом к Великому Моголу поедешь. У тебя с басурманами неплохо получается, что воевать, что ладить. Через неделю из Кронштадта уходят корабли Крузенштерна. Вот с ним и отправишься. Резанов в Японию, а ты в Индию.
На следующий день Кутузов, уже избавленный от хлопотных обязанностей петербургского губернатора, съездил в Кронштадт, пообщаться с Крузенштерном и посмотреть на корабль, на котором ему предстояло провести несколько месяцев.
То, что он увидел, ему категорически не понравилось. Корабль был довольно маленький, места для пассажиров не предусмотрено, а Резанов хотел тащить с собой достаточно большую свиту.
Михаил Илларионович заехал в гости к послу Империи Моголов, которому он был представлен ещё в марте прошлого года, почти сразу после своего назначения на пост губернатора, и долго беседовал с ним за кальяном об обычаях его родины и нравах при дворе Императрицы, и решил отправиться в путь всего лишь с одним секретарем-переводчиком, на роль которого выпросил у графа Кочубея из Коллегии Иностранных дел, молодого чиновника Мишу Воронцова, того самого, которого Пален пригласил переводчиком на аудиенцию данную Александром индийскому послу в день восшествия на трон.
Но в итоге явился в день отплытия на борт сам-три. Буквально за пару дней до отплытия его отловил граф Илья Андреич Толстой и попросил взять в ординарцы племянника, Федю Толстого, юного шутника и дуэлиста, которого нужно было как-нибудь удалить из Петербурга пока он не схлопотал себе Сибирь или что-нибудь похуже за жестокие шутки и дуэли со старшими по званию.
С самого начала плавания Кутузову пришлось столкнуться с борьбой самолюбий межу Резановым и Крузенштерном. Каждый из них считал себя главнее другого. Действительно у обоих послов чины были выше, чем у капитана корабля.
Но по табели о рангах камергер Резанов был на два чина ниже, чем генерал от инфантерии Кутузов, поэтому, несмотря на то, что Русская Америка была основной целью экспедиции, а доставка посла в Индию — попутной задачей, Михаил Илларионович имел возможность строить обоих спорщиков.
Он решил потратить те три-четыре месяца, которые будет находиться на "Надежде", на то, чтобы наладить нормальные рабочие отношения между Крузенштерном и Резановым. А то так они и оскандалиться могут в Японии.
К счастью, Николай Петрович считал Кутузова величайшим дипломатом современной эпохи за миссию в Стамбуле. Михаил Илларионович считал такую оценку своих способностей несколько незаслуженной, но поделиться опытом с младшим коллегой был совершенно не против.
